HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Умит Салиев

Архипелаг Гулаг по-азиатски

Обсудить

Повесть

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 21.04.2008
Оглавление

10. Глава 10
11. Глава 11
12. Глава 12

Глава 11


 

 

 

Ничего не сбылось, о чем мы мечтали в тюрьме, собираясь на зону. Да, было время, когда зеки жили вольготней, получше на зонах. Но то было при советской власти. Сейчас времена другие...

Бытовые условия в отряде оказались несравнимо хуже, чем в тюрьме. Туалет («дальняк» – по-лагерному) представлял из себя загаженную, вонючую бетонную коробку с десятью дырами в полу, постоянно заваленными доверху дерьмом. Чистили туалет «голубые» из отряда «обиженных». Но проку от их уборки не было. Стоило им уйти, как туалет тут же принимал прежний вид. Шутка ли – 300 человек в отряде.

Впритык к туалету примыкала такая же бетонная коробка – умывальник. Во всю длину его, посередине, стоял на козлах ржавый железный короб, над ним проходила труба с несколькими просверленными дырками, из которых постоянно текла вода.

И в туалет, и в умывальник постоянно толпилась очередь.

Постираться было негде. А уж о том, чтобы помыться толком в бане – не могло быть и речи: из девяти душевых сосков в бане действовали только пять и под каждый из них в банные дни набивалось больше десятка людей, подгоняемые ожидавшими своей очереди. Какое уж там помыться!

Со вшами, видимо, мне было нигде не расстаться, и это больше всего угнетало меня. Вся зона кишела вшами. С ними боролись примитивным способом: матрасы, постельное белье и одежду раскладывали на земле под палящими лучами солнца. Часть вшей погибала, но укрывшиеся в швах – выживали и снова плодились.

 

Первый день моего пребывания в отряде клонился к вечеру. Но солнце не унималось и пекло по-прежнему. Раскаленный воздух все так же струился маревом. На потрескавшейся сухой земле белели солевые пятна. Впервые я познал на себе, что такое беспощадное солнце пустыни. Ослепленный, оглушенный им, обливаясь потом, я постоянно испытывал нестерпимую жажду. Но выстаивать всякий раз очередь в умывальник, чтобы напиться, не хватало сил. Дни в карантине, жестокие побои сделали меня слабее ребенка. Я быстро уставал, в глазах плавали огненные круги, от слабости тошнота все время подступала к горлу. Вот и сейчас, когда по лагерному радиовещанию объявили вечернюю проверку, я еле поднялся на ноги, да и то с помощью Садокат-Али.

Проверка происходила следующим образом. Кроме занятых на кирпичном заводе, все зеки строились у ворот своих отрядов, затем выходили на центральную широкую аллею и занимали на ней свое определенное место. Центральная аллея рассекала по прямой всю территорию зоны, начинаясь от главых ворот и оканчиваясь у лагерного стадиона, где происходил пересчет заключенных. Выстроенные в общую колонну, заключенные продвигались по аллее к стадиону, вливаясь на его территорию по пять человек через пять специальных узких проходов, у которых дежурный офицер с нарядчиком вели счет пятерками. Если в конце проверки счет не сходился с нужным количеством, зеков выгоняли со стадиона и вся процедура проверки повторялась заново.

 

Наш отряд занял свое место на центральной аллее, как раз возле одноэтажного аккуратного здания лагерной библиотеки. На дверях я прочел часы работы и решил при первом удобном случае наведаться сюда.

Садокат-Али, стоявший рядом, что-то оживленно рассказывал мне, но я улавливал лишь обрывки фраз, борясь с накатившей на меня дурнотой.

Матерясь севшими от крика сиплыми голосами, прапорщики и активисты СПП суетились вдоль всей центральной аллеи, подравнивая отряды.

К стадиону подтягивались, стремясь первыми пройти пересчет, инвалиды-зеки на костылях, с самодельными клюшками и палками – «команда хоккеистов», как называли их на зоне. Активисты СПП остервенело накинулись на них и, награждая пинками и зуботычинами, загнали инвалидов в общую колонну.

Но вот наконец огромная длинная колонна одинаково одетых людей застыла в неподвижности. Вид ее был зловещ и грозен. Куда ни глянь – всюду молодые угрюмые лица.

Из здания вахты у главных ворот вышли дежурный офицер и нарядчик. Они прошли вдоль всей колонны к стадиону. Проверка началась.

В дежурном офицере я узнал капитана, принимавшего наш этап. Как и тогда его красивое лицо было злым и нахмуренным. Он молча считал пятерки зеков, останавливающихся в узких проходах, прежде чем пройти на стадион, и также молча злобно расправлялся дубинкой с теми, кто слишком торопился миновать эти узкие проходы.

Пожилого инвалида напирающей сзади толпой пронесло без остановки в узком проходе прямо на стадион, где он, споткнувшись о свои костыли, растянулся на земле. Капитан подскочил к нему, ударил сапогом в лицо и разломал костыли инвалида об его голову. Инвалид потряс оглушенной головой, утер кровь с разбитого лица и, подобрав обломки костылей, испуганно пополз в сторону.

– Нимат-ака в своем репертуаре, – усмехнулся Садокат-Али, кивая в сторону капитана и презрительно добавил: – Сволочь порядочная!

К концу пересчета на стадионе негде было ступить. Мы стояли, как плотно сбитое в кучу стадо баранов, ожидая, когда дежурный офицер с нарядчиком подведут итог.

Счет сошелся с нужным количеством. Раздалась команда: отрядам разойтись по своим территориям.

 

В седьмом часу вечера в отряд вернулись зеки утренней смены с кирпичного завода: дочерна обожженные солнцем, изможденные, смертельно усталые, припорошенные кирпичной пылью. Войдя через ворота локалки на территорию отряда, они тут же обессилено опускались на землю у стены жилого барака и, полузакрыв глаза, приходили в себя.

День угасал на глазах. Огромный шар солнца почти скрылся за пламенеющим горизонтом. Небо утратило свою прозрачность, на глазах смеркалось. Воздух немного посвежел. Из ближнего кишлака доносилось мычанье коров, блеяние баранов, звуки включенного на всю мочь радиоприемника.

В жилой барак еще не впускали. Зеки коротали время до отбоя на улице, забив до отказа всю территорию отряда. Над людской толпой вис гул голосов, стлался сизый табачный дым.

Покуривая самокрутку, я сидел на поребрике газона и невесело размышлял над своим положением. По левую руку от меня о чем-то тихо спорили, вяло жестикулируя руками, три молодых узбека. Передо мной, расположившись на земле, трое русских парней слушали четвертого, который вслух читал Библию и тут же пояснял прочитанное.

– Табачком не богат, приятель? – раздался надо мной спокойный негромкий голос.

Я поднял голову. Передо мной стоял долговязый, очень худой зек лет шестидесяти. Костлявая грудь под расстегнутой рубахой и руки его сплошь испещряли синие татуировки. Он приветливо улыбался, но взгляд его был жестким.

Я отсыпал ему на закрутку табаку, остававшемуся у меня после тюрьмы. Долговязый присел рядом на корточки, ловко свернул папироску и зажег ее.

– Извини, браток, но спасибо за табачок не скажу, – сказал он, блаженно затянувшись. – По нашей жизни благодарить не канает. Ты, видать, мужик добрый. Трудно тебе на зоне будет.

– Это почему же? – поинтересовался я.

Он просмотрел на меня с усмешкой.

– Ты, – «пеpвоходка», несмышленыш. Запомни: зона – джунгли. Чтобы выжить здесь, сильный пожирает слабого. А доброта – признак слабости. Понял?

Долговязый послюнявил прокуренный желтый палец, потушил недокуренную папиросу и спрятал ее в спичечный коробок.

– За что сpок-то намотали? – спросил он.

Я рассказал.

 

Он расхохотался, выслушав как проходил мой суд.

– С нашими судами – смех и грех! – отсмеявшись, сказал он. – Даже время не властно над ними. Мне припомнился один выездной показательный суд в районном городишке под Андижаном. Это было в 1953 году. Как сейчас помню. Hаpод собрали в большой чайхане. Судья важно восседает за покрытым красным кумачом столом. Конвой должен доставить трех подсудимых, но почему-то запаздывает. Толстый чайханщик суетится вокруг судьи, чай, лепешки горячие подал, потом плов на блюде принес.

Но вот привозят подсудимых – трех русских парней. Судья, обгладывая баранью кость, пристально долго глядит на подсудимых.

Потом спрашивает.

– Магазин грабили? – и сам же отвечает: – Грабили! – и укоризненно цокает языком: – Зачем государству ущерб делали?

Подсудимые молчат.

Судья, грозно нахмурив брови, объявляет.

– Слушайте приговор!

И говорит, указывая бараньей костью на подсудимых:

– Ты, белый рубашка 5 лет; красный рубашка – 4 лет; белый футболка – 2 лет.

И снова принимается за плов.

Осужденных увозят.

– Вот так судили раньше! – засмеялся долговязый, хлопнув меня по плечу. – И тогда, и сейчас нашим судам законы – до фени! Так что не расстраивайся, братан, не ты первый, не ты последний.

 

Тонкая багровая полоска заката у горизонта потухла. Стало быстро темнеть. На зоне зажгли электрический свет.

За полчаса до отбоя стали впускать в жилой барак. Утомленные тяжелым изнурительным днем, зеки разбрелись по своим койкам.

На втором этаже завхоз включил телевизор: передавали новости из России, где шли выборы президента. Пожилые зеки, как мухи, облепили телевизор. Они ежедневно следили за ходом выборов, близко принимали к сердцу все перипетии борьбы за президентское кресло и, живя прошлым, страстно желали коммунисту Зюганову, обещавшему возродить СССР, стать президентом России.

Я чувствовал себя прескверно и, посмотрев новости, заставил себя уснуть.

Среди ночи проснулся – живот мучительно сводило спазмами. Торопливо спустившись с койки, опрометью бросился в туалет. К счастью, там нашлось свободное место, и я едва успел присесть над дыркой.

– Ишь выдаешь! Почище пулемета! – подал голос зек, сидевший над дыркой справа. – Hавеpно, воды из умывальника насосался? Не боишься холеры?

Лица говорившего не было видно. Электрическая лампочка в туалете отсутствовала. Отсвет лунной ночи, чуть проникающий в узкую щель-оконце, позволял различать лишь смутные очертания рассевшихся над дырками зеков.

– Понос для нас – дело привычное, – продолжал словоохотливый сосед справа. – Каждый день перловку жрать желудку не под силу. Да и вода местная – не подарок, кроме поноса, она холерой опасна.

Говоривший бросил на пол зашипевший в луже мочи окурок самокрутки, натянул штаны и ушел. Его место тотчас занял другой.

От невыносимой вони, звуков испражнявшихся и брезгливого опасения задеть голой задницей кучу дерьма, высившегося из забитой дыры, над которой я расположился, хотелось блевать. И как только живот немного отпустило, я пулей вылетел на свежий воздух.

В барак идти не хотелось. Я присел у стены умывальника на корточки и закурил.

Hочь была потрясающей! Стояла первозданная тишина. Яркий свет полной луны завораживал, драгоценными камнями на черном бархате неба сверкали крупные звезды. Задрав голову к небу, я замер в благоговейном восторге, не в силах оторваться от этого зрелища, полного великолепия, торжественности и безмолвной вековечной тайны. Казалось, Всевышний явил это небесное сказочное волшебство людям, чтобы они видели, как прекрасен Миp Вечности, где он обитает, где есть место для всех, кто любит его, для чистых душой и помыслами, для грешников, готовых очиститься от скверны, от ненависти и зла...

Топот сапог двух прапорщиков на центральной аллее вернул меня к действительности. Мимо меня прошел молодой зек, страдающий «куриной слепотой», он торопился в туалет, но шел медленно, неуверенной походкой, как слепой, выставив перед собой руки.

С ближней часовой будки донеслись громкие голоса, лязг оружия: шла смена караула.

 

В пять утра, за час до подъема, барак зашевелился. Невыспавшиеся угрюмые зеки поспешили на улицу занимать очередь в туалет и умывальник.

Восток алел утренней зорькой. Убоpщики-зеки поливали водой территорию отряда, переругиваясь между собой. Несколько белых голубей кружились над зоной, поднимаясь все выше и выше в бездонное синее небо.

– Эх, почему я не птица! – сокрушенно вздохнул один из уборщиков, следуя взглядом за голубями.

– Давай шевелись, сука! – злобно оборвал его «воpотчик» со значком активиста СПП на рукаве, наблюдавший от ворот локалки за работой уборщиков.

– Поливай территорию, чего еблище разинул!

Будто дождавшись, когда солнце выкатилось наконец из-за горизонта, мягкий баритон в динамиках лагерного pадиовещания заговорил:

– Всем осужденным объявляется подъем! С добрым утром!

Но утро было отнюдь не добрым: тот же мордобой и дубинки за завтраком в столовой; брань, пинки, зуботычины – на утренней проверке.

После развода бригад на работу появился начальник нашего отряда. Он вошел в ворота локалки, остановился, исподлобья взглянул на вскочивших на ноги вязальщиков сеток, подошел к замешкавшемуся зеку, дважды ударил его кулаком в лицо, затем проследовал в жилой барак и поднялся к себе в кабинет.

У дверей кабинета ожидала экзекуции очередь из тех, кто не выполнил план по сдаче сеток. Испуганным взглядом они смотрели на захлопнувшуюся за начальником отряда дверь, и, обмирая от страха, стали томиться в ожидании вызова. Замыкал очередь мой сосед по койке, Хабибулло.

Проходя мимо кабинета, я ободряюще подмигнул ему, но он никак не отреагировал, уставясь перед собой пустым взглядом.

Я не мог без сострадания смотреть на этого парня, с опухшими, как колоды, ногами, бессловесного, с потухшим взглядом. Еще пару месяцев назад он работал бригадиром укладчиков на кирпичном заводе. Его бригада снимала раскаленные кирпичи, ползущие по транспортеру из огнедышащей печи обжига и укладывала их штабелями на деревянные поддоны. Транспортер двигался безостановочно. Нужны были сноровка и опыт, чтобы успевать за ним, снимая раскаленные кирпичи прожженными до дыр брезентовыми рукавицами. Не успеешь подхватить кирпич – и он падал, разбиваясь о землю. За битые кирпичи и неправильную укладку на поддоны жестоко наказывали всю бригаду. Подвели новички, когда Хабибулло был у начальника цеха – неправильно загрузили три поддона. Всю бригаду во главе с бригадиром зверски избили дубинками.

После этого Хабибулло стал часто болеть, мочился с кровью, отбитые дубинками почки отказывались работать, руки и ноги неимоверно опухли. Парень превратился в ходячую развалину...

 

Спустившись на улицу, я пристроился у стены барака с Кораном в руках. Короткая тень от узкого карниза крыши укрывала меня от прожигающих насквозь лучей солнца. Коpан, подаренный Умидом, был моей единственной ценностью, которую я хранил как зеницу ока. На ночь – прятал под подушку, днем – постоянно носил с собой за пазухой. Какое успокоение вносила эта великая книга в мою душу! В ней находил я ответы на все волновавшее меня, в ней открывался мне простой и понятный смысл человеческого бытия.

Сейчас я размышлял о Пpоpоке Мухаммаде. «Тpать то, что мы тебе ниспослали», – было ему божественное повеление, и Пpоpок призывал тратить часть своих доходов на дела милосердные в знак благодарности своему Господу.

Меня смущало то, что сам я оказывал благотворительность не в знак благодарности Господу, а по велению своей души. Мне просто не лез кусок в горло, если я знал, что кто-то сейчас голоден; я не мог роскошествовать и жить в свое удовольствие, стыдясь встретиться взглядом с обездоленными, увечными, обойденными судьбой. Поэтому, я делился с другими тем, что имел, чтобы жить в ладу со своей совестью...

Мои pазмышления пpеpвал конопатый «шныpь», пpибежавший из жилого баpака.

– Давай, быстpо к начальнику отpяда! – сказал он скоpоговоpкой и кpикнул моим товаpищам-иностpанцам, пpожаpивающим на солнце возле умывальника свои вшивые пожитки: – Эй, иностpанцы! Бегом все к начальнику отpяда!

 

Тяжело дыша, еще не остывший от экзекуции над вязальщиками сеток, начальник отpяда сидел за столом, вытиpая полотенцем залитое потом pаскpасневшееся лицо. Выстpоив нас в шеpенгу у окна, он язвительно усмехнулся.

– Hу, господа-иностpанцы, хочу обpадовать вас: с сегодняшнего дня пpинимайтесь за сетки. Хватит даpом хлеб жpать! Так пpиказал замполит.

– Работать не будем, – спокойным, но твердым голосом сказал Камол Хусейн.

– Не будем! – горячась, подтвердил Асеф.

Брови начальника поползли вверх.

– Никто работать! – подытожил вьетнамец Нгуен Лиеу.

Побагровевший от гнева начальник отряда грохнул тяжелой дубинкой по столу.

– Молчать! – завопил он, поднимаясь из-за стола.

– Что за шум, а драки нет? – послышалось от двери. На пороге, криво усмехаясь, стоял плотный коренастый майор из оперчасти.

– Эти твари отказываются от работы! – начальник отряда ткнул пальцем в Камола Хусейна, Асефа и вьетнамца.

Оперативник, ни слова не говоря, ударил кулаком в лицо ближнего к нему Асефа, потом схватил маленького вьетнамца за ворот рубашки и закрутил так, что у задохнувшегося Нгуен Лиеу глаза полезли на лоб.

Я не выдержал.

– По какому праву, майор, вы творите насилие! Мы все отказываемся от работы, мы требуем встречи с начальником зоны и с консулами наших представительств в Ташкенте!

Оба майора растерялись. Оперативник выпустил ворот рубашки вьетнамца. Распоряжение заставить работать иностранцев-заключенных исходило от замполита зоны. Но замполит не был хозяином зоны.

– Пошли вон! – прошипел начальник отряда, стараясь скрыть растерянность. – И попробуйте не приступить к работе сегодня!

Спустившись на улицу, мы уселись в кружок на землю в конце жилого барака и стали держать военный совет.

– Испугались! – удовлетворенно ухмыльнулся сияющий Асеф.

– Опасаются, что консулы узнают о всех безобразиях здесь, – сказал я.

– Наших консулов они сюда не вызовут, – мрачно сказал Камол Хусейн.

– Мы неоднократно пытались сделать это. Но наши заявления и даже письма к родным спецчасть никуда не отправляет. На прошлой неделе мне удалось нелегально отправить заявление в свое консульство. Жду результата.

– На начальника зоны нечего рассчитывать, он наверняка поддержит замполита. И если мы согласимся работать, то с нас уже не слезут! – взволнованно произнес Садокат-Али.

– У меня срок 12 лет, от работы я загнусь, не увидев воли!

Мы увидели приближающегося от ворот локалки к нам рассыльного из нарядной.

– В штаб идите. Cрочно! – сообщил он.

 

У крыльца штаба рассыльный передал нас дневальному штаба – самодовольному толсторожему зеку. Тот отправился доложить о нашем прибытии внутрь здания.

– Сволочь! Жирная свинья! – процедил сквозь зубы с ненавистью Садокат-Али, глядя ему вслед.

– Таких, как этот Хамид, убивать надо! – сказал он мне, скрипнув зубами. – Вместе с прапорщиками он забил насмерть одного зека и взял убийство на себя. Начальство попросило его об этом, гарантировав, что суд не добавит больше двух лет к его сроку и пообещав досрочное освобождение.

Появившийся Хамид отвел нас на второй этаж к кабинету начальника зоны.

На лестничной площадке между первым и вторым этажами я увидел себя в большом зеркале и ужаснулся: на меня глядел смертельно усталый, обритый наголо старик, в свободно болтающейся арестантской одежде, с изможденным худым лицом, обросшим седой щетиной. Ни малейшего сходства с холеным, румяным, моложавым, всегда отлично одетым мужчиной, каким я был прежде. Что скажет жена, увидев меня таким, подумал я. Но странно, эта мысль почему-то не слишком расстроила меня.

Мы ожидали увидеть начальника зоны. Но в его кабинете, за его столом сидел замполит. Мне впервые довелось встретиться с ним, и я с любопытством разглядывал главного воспитателя зоны, на плечах которого лежало основное бремя перевоспитания заключенных. Коротышка-подполковник, седой, раскормленный, с лоснящимися толстыми щеками, скорее походил на мирного чайханщика, надевшего военный мундир. По виду он никак не оправдывал кличку «Черт», какой его наградили зеки. Всю жизнь он отдал зоне, дослужился до подполковника и мог бы спокойно выйти на пенсию – но не выходил. Он настолько привык к неограниченной власти над заключенными, видеть страх в их глазах, что это стало для него необходимой потребностью, наркотиком, без которого ему было уже не обойтись.

Дома замполиту не сиделось. Даже в воскресные дни он уже спозаранку околачивался на зоне. Он любил обходить цеха или жилые бараки, стараясь войти незаметно, неожиданно, чтобы застать зеков врасплох; придравшись к любому пустяку, он начинал метать гром и молнию. Его истошные матюги и распекания разносились по всей зоне, многие после его посещения отправлялись в штрафной изолятор. А еще любил замполит поймать курившего в неположенном месте зека, надавать ему оплеух, приказать встать на четвереньки и несколько раз сильно ударить по почкам ребром пухлой ладони.

Замполит долго изучал нас недобрым взглядом. Наконец он открыл рот.

– Начальник вашего отряда доложил, что вы отказываетесь от работы. Так вот, зарубите себе на носу! Вы осуждены по законам нашей страны, – в такт своим словам замполит стал постукивать по столу толстым красным карандашом. – Режим содержания на зоне для всех одинаков: иностранец ты, или засранец, или хоть дьявол с рогами. Вы обязаны работать как все, потому что у нас – исправительно-трудовая колония. Понятно?

– Господин начальник, – обратился я к замполиту, – вопрос в другом: почему за работу не платят, почему бьют заключенных, вопреки подписанных вашей страной международных конвенций о правах человека?

Замполит хитро ухмыльнулся и, порывшись в стопке газет на столе, достал одну из них.

– Наша страна выполняет все подписанные международные конвенции по правам человека. Вот пожалуйста, – он надел очки и приблизил газету к глазам, – послушайте, что пишут в нашей центральной газете «Народное слово». Интервью с временным поверенным в делах США в Узбекистане госпожой Шэрон Уайт. «Углубление демократических реформ в Узбекистане подготовило почву для развития наших связей. Заявление президента И.Каримова о том, что Узбекистан строит демократическое правовое государство, признано мировым Сообществом. Уместно отметить, что в последнее время Узбекистан провел значительную работу по расширению демократии. Ваша страна четко выполняет все взятые на себя Международные обязательства.»

Замполит снял очки и победно посмотрел на меня.

– Америка и Европа признали нас, – ехидно сказал он, взяв со стола всю пачку газет и потрясая ею.

– Десятки зарубежных корреспондентов и международных правозащитных организаций постоянно посещают нашу страну – и все довольны! Так что ты, писака-бумагомарака, заткнись в тряпочку с правами человека!

Это меня взбесило.

– Ваше правительство обманывает мировое Сообщество! Пусть иностранные корреспонденты и правозащитные организации заглянут сюда, на зону!

Замполит рассвирепел. Выскочил из-за стола и забегал вокруг меня, потрясая кулаками, брызгая слюной и визгливо кроя меня площадной бранью.

Мои товарищи поддержали меня. Но их реплики лишь подлили масла в огонь.

– Вон отсюда, ублюдки! В штрафном изоляторе сгною! – заорал замполит, топая ногами.

Мы возвращались в отряд, готовясь к самому худшему.

– Пусть штрафной изолятор, пусть бьют! Работать не будем! – сверкнул глазами Садокат-Али и вопрошающе посмотрел на остальных.

Все согласно кивнули.

 

Но дальнейшее развитие событий оказалось в нашу пользу. На следующий день приехал из Ташкента пакистанский консул. Нелегально отправленное письмо Камола Хусейна дошло до адресата. Камола Хусейна, прежде чем вызвать в штаб, переодели в новую одежду, лагерный парикмахер тщательно выбрил его и полил одеколоном.

В кабинете начальника зоны вьюном вились, обхаживая пакистанского консула. Радушно встретили и Камола Хусейна, предложили кофе, хороших сигарет. Начальник зоны с замполитом нервничали, не понимая о чем беседовал заключенный с консулом на своем языке. (Позднее выяснилось, что Камол Хусейн ни словом не обмолвился о том, что творится на зоне. О чем говорил с консулом наш хитрый шпион, осталось тайной).

После приезда консула от нас отстали и работать уже не заставляли.

 

 

 


Оглавление

10. Глава 10
11. Глава 11
12. Глава 12
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!