Виталий Семёнов
ПовестьНа чтение потребуется 1 час 45 минут | Скачать: Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 24.10.2014
Оглавление 4. Григорий. Часть 4. 5. Григорий. Часть 5. 6. Анюта. Часть 6. Григорий. Часть 5.
Устал. Как же он устал всего за несколько месяцев! Кто сказал, что война это атаки, сражения? Для Григория война заключалась в труде. Бесконечном, изматывающем, без видимых результатов, потому что война сразу сжирала все плоды его деятельности. Копать, рыть, таскать, рыть и ещё раз рыть. За полгода, что он воюет, вряд ли наберётся две недели дней без рытья. Неумолимый закон: «не окопаешься – не выживешь» действовал сильнее любых приказов и наставлений. Нет лучшего защитника для обороняющегося, чем мать-землица. А вся страна сейчас только то и делает, что обороняется, вся страна окапывается под непрестанным огнём врага. Декабрьско-январское наступление давно захлебнулось, лишь немного отодвинув гитлеровцев от столицы. Вот и Григорий роет себе, а возможно, и другим укрепление, состоящее из промёрзшей за долгую суровую зиму земли. Утром была атака, продвинулись совсем чуть-чуть, метров на триста, но под огнём противника откатились на прежние позиции, оставив на поле боя нескольких погибших. Все вернулись назад, а рядовой Серебряков притаился где-то посередине, на нейтралке, он залёг там, за небольшим естественным бугорком, деревцами вокруг и наметённым сугробом. В нынешней ситуации, когда за каждый метр приходится биться неделями, даже продвижение на сто метров, даже одного солдата было большим успехом. А потому Григорий Серебряков, осознавая своё тактическое значение, опять рыл. Готовил место для завтрашней огневой точки, завтра сюда обязательно притащат пулемёт и продолжат атаку. Сомнений в этом не было, от его крошечного плацдарма до высоты, за которую они бьются уже несколько дней, рукой подать. Всё так и будет, а пока надо рыть, рыть. Чем лучше он сейчас подготовит место для пулемётного расчёта, тем больше будет шансов одолеть, наконец, эту проклятую высоту, уже отнявшую столько жизней и времени. Остаток дня, после опять неудачной атаки, Григорий просто лежал за этим небольшим бугорком. Совсем недавно здесь была деревня, теперь даже печных труб не осталось, лишь переломанные яблоньки сиротливо торчат по краям бывшего селения. Находясь на середине склона, боец был хорошо виден своим, а немцы явно его не замечали, иначе давно бы попытались уничтожить затаившегося противника. С наступлением темноты промёрзший от неподвижного лежания рядовой Серебряков принялся за дело. Он рыл всю ночь, почти не останавливаясь, чтобы не замёрзнуть. Под утро сюда можно было уже несколько солдат разместить, во весь рост. Хороший задел для атаки получился, пробьют они гадов, точно пробьют. Тяжко копать промёрзший от тридцатиградусной зимы грунт, очень тяжко, всё равно что камень рубить, но надо, очень надо. Трофейный немецкий штык-нож спасал, лопаткой только ровнял, да излишки земли и снег откидывал, а крупповской сталью штыка буравил и резал. Да, наловчился Григорий рыть, просто землекопом-профессионалом стал, хотя до этого только дома строил. Куда деваться, на то она и война, а он солдат, чтобы рыть. Бесконечно рыть. Светает, сейчас начнётся. Сначала немцы, строго по расписанию, будут «плеваться» из миномётов, потом наши сделают несколько выстрелов из сорокапяток и пойдут в атаку. Всё уже заранее известно, даже известно, что красноармейцев погибнет намного больше, чем фашистов. Вот уже месяц как они упрямо долбают на этом пятачке, пытаясь вызволить основные силы 33-й армии из окружения, пробить «коридорчик». Немцы прекрасно знают, где их будут упрямо долбать, а потому так же прекрасно не допускают «коридорчика». Вот и вся стратегия, вернее, «стратегия», ценой в десятки тысяч бесполезных жертв. Так и воюем. Всю ночь Григорий слышал хрюкающее тявканье лисиц. Лесные хищники теперь не ловят мышей и зайцев, им хватает неприбранных человеческих трупов, разбросанных в местах атак и отступлений.
Пока затишье, и уже светло, Григорий решил ещё раз Анютино письмо перечитать. Неделю назад получил, с самым главным известием – дочь! Дочь у него родилась, аккурат на Рождество, 7 января. Как же ещё назвать девочку, родившуюся в такой день, конечно, Марией назвала, правильно, Анюта. Жаль, что не скоро ещё Машенька отца увидит, может, даже и ходить без него начнёт. Ну, куда деваться, пока воюем. Григорий достал резиновый мешочек, где хранилось, чтобы не промокло, родное письмо, написанное печатными буквами. Анюта в школу никогда не ходила, грамоте обучилась, подглядывая за братом. Того родители в школу отдали, потом в ремесленное, а Аня всё в поле да по хозяйству работала, не до учёбы было. И всё же Анюта-подросток, лишь глядя на домашние занятия брата, научилась читать по слогам и писать печатными буквами. Работяга и умница. Писала Анюта, что мёрзнут они сильно, ведь дом не достроен, одной стены капитальной в нём нет, лишь наспех приколоченные доски. Да, знает про то Григорий, помнит, как не успел найти брёвна и доложить эту недостающую стену. Он очень спешил тогда, ведь стройку затеял в июне, а тут война. До августа, до мобилизации, почти всё сделал, и три стены, и простенок, и печь неплохую сам сложил, но изначально размахнулся широко, думалось, за лето как раз управится. Не успел, не доложил стену, теперь переживал очень за мёрзнущих ребятишек и надеялся лишь на скорую Победу, да заботливую жену. Как назло, зима выдалась лютая, и морозная, и снежная. Терпите, родные, вернётся ваш папка и всё достроит, обязательно вернётся и отогреет вас. Ещё написала Анюта, что старшая дочь, пятнадцатилетняя Тося, от зари до зари на ферме, самой Анюте дали лишь полтора месяца послеродового отпуска, а потом тоже на ферму, и за грудной Машенькой будут смотреть шестилетний Сашка и двухлетний Ванюшка. Такой вот семейный расклад получается. Сейчас Анюта учит Сашку пеленать и подмывать грудную сестрёнку, во что заворачивать и укутывать, чтобы носить в скором времени к материной груди для кормления. Шестилетний ребёнок скоро должен будет следить и за совсем грудной сестрой и за двухлетним братом. Скидок на семейное положение никто давать не собирается, живи как хочешь, а чтобы трудодни были. Недавно собрание в колхозе было, сказали, что теперь доярки будут и на зернотоке работать, а весной и посевная ляжет на них. Председатель Терентий Сидорыч лютует, грозится всех под суд отдать, если план по молоку и зерну не выполнят. Да уж, этого ирода Григорий хорошо знает, редкостный мерзавец у них председатель, видать, за то и держат на посту. Хотя и у самого должность расстрельная. Предыдущему преду Ветошкину в тридцать восьмом «вышку» дали и не посмотрели на все его «заслуги» в деле раскулачивания. Оказывается, был Ветошкин агентом польской и английской разведок. Это такой неграмотный бездарь, делающий в слове «мама» пять ошибок и не умеющий даже складывать в столбик, организовал целую шпионскую сеть? Нисколько его не жаль, собакой был, по-собачьи сдох, но уж совсем заврались большевики. После того процесса над Ветошкиным окончательно разуверился Григорий в правильности большевистских действий. Всё с ног на голову: говорим одно, делаем другое, думаем третье, а получается и вовсе… И в речи Сталинские совсем не верилось, и что он не знает про повсеместные беззакония в стране. Всё-то он знает, сам на всё команду даёт, а если не знает и не управляет, тогда и подавно грош ему цена как правителю, не ведающему, что у него в державе творится. И с войной он опозорился. Всё вещал про друга Гитлера, а тот на него с войной, во всех газетах грозился молниеносно раздавить любого врага на его территории, а тут закадычный дружок Адольф до Москвы быстрее Наполеона доскакал. Власть кровопийц и бездарей ваш большевизм. Вот и весь сказ от колхозника Григория, ныне защищающего Родину, которую вы чуть не проср… Где ж это видано, чтобы бабе-роженице всего полтора месяца на вскармливание давали, чтобы во всём сельском районе десятка брёвен не нашлось дом достроить? Ведь как просил тогда у председателя после «Визга», когда понял, что скоро тоже на войну уйдёт. «Визгом» у них в деревне речь Сталина прозвали. Когда «всесильный и наимудрейший» через две недели вдруг очухался после сдачи уже десятков городов. «Братья и сёстры», сердешно так заверещал, видать, совсем дела стали швах. А где же ты, усатый «брат», был, когда Анютину родню, Удинских раскулачивали, сгинули ведь работяги Удинские ни за что. А где же ты был, когда «Красная армия всех сильней» сначала только безудержно драпала, оставляя всё врагу? А на кой твои речи новорождённой Машеньке Серебряковой, лишённой материнского соска, от которого она сейчас полностью зависит? Сердце кровью обливается у Григория за родную семью. А ведь точно он знает, что Анюта не скажет и десятой доли про свои трудности, терпелива очень и всегда старается не расстраивать мужа, всё в себе хранит. Ожесточился Григорий за эти полгода войны. Обладатель самой мирной профессии метко целился профессиональным глазомером строителя, бил попавшего в «цель» немца наповал, словно зайца на охоте. Рядовой Серебряков спокойно перешагивал через трупы, тысячи трупов, всем немцам, словно вшам, желал только смерти и старался убить их, как и своих вшей, побольше, «вытравить». Психика мирного селянина давно перешла «точку невозврата», человек в немецкой форме был для Григория не человеком, а целью для отстрела. Человек в советской форме был вспомогательной боевой единицей, взаимодействуя с которой, можно уничтожать «цель». О фронтовом братстве и речи не было, при таких потерях и знакомиться не успевали. Сейчас, через несколько месяцев после начала боёв, Григорий уже не встречал в полку ни одного лица из тех московских интеллигентов-ополченцев, вместе с которыми он, в начале октября, вступил в первый бой. Неужели он остался один из всей той многотысячной партии бойцов, что «обучалась» на Селигере? Какая уж тут человечность, какие ещё мысли, кроме желания убивать как можно больше целей в немецкой форме? Ведь только это может приблизить его, рядового Серебрякова, возвращение домой. А иначе, зачем все эти убийства, потери, лишения, бесконечное, изматывающее рытьё? Вернуться, всем смертям назло! Чтобы вернуться, надо молиться, Анюта на этом в конце каждого письма настаивала: «…молись, Гриша, чтобы выжить, и мы за тебя молимся. Вернись, мой родной, пожалуйста, мы ждём тебя. Храни тебя Бог, Гришенька!». И тут, после прочтения этих последних строк, у Григория каждый раз щемило сердце и наворачивалась слеза. Он так хотел вернуться и помочь изнывающей от лишений семье, которой оставалось лишь молиться, чтобы выжить! А на отдельном листке бумаги были обрисованы контуры родных ладошек. Сначала Анютина, самая большая, затем внутри, словно в матрёшке, детские, по старшинству, уменьшающиеся по величине и возрасту. И в самом центре – совсем крошечная ладошка новорождённой Машеньки. Григорий водил своими огрубевшими и замерзшими пальцами по этим родным контурам и словно гладил деток и жену по рукам. Будь проклята эта и любая другая война! Будь трижды проклят тот, кто её готовит и начинает! Будь навсегда проклят тот, кто призывает к какой-либо, даже самой крошечной и победоносной войне!!! Только хлебнувший все «прелести» войны знает настоящую цену мира.
Григорий прождал до вечера, миномёты врага уже давно отстрелялись, а красноармейцы и не собирались в атаку. Странно, неужели «стратегия» поменялась? Рыть уже сил совсем нет, просто сидеть в вырытом окопе, промокшему и без еды, – замерзнешь. Вечером, дождавшись темноты, Григорий решил потихоньку отползти к своим. Он вылез из окопа и прополз по снегу три метра до сросшихся стволами молодых берёзок. И тут вдруг жахнуло! Совсем рядом! Обожгло всю спину! Григория подбросило от взрывной волны и боли во весь рост, и он тут же свалился рядом со свежей воронкой. Боль! Вся спина горит огнём, но совсем невозможно пошевелиться. Так и лежал рядовой Серебряков, с разорванным осколками позвоночником, с сильнейшей контузией, лицом в снег, не в силах пошевелить даже пальцем. Ещё почти час, пока жизнь вместе с кровью, текущей из развороченной спины тонкой струйкой, не оставила его тело, Григорий был в сознании. Он слышал, вернее, чувствовал – слуха после контузии уже не было – ещё разрывы снарядов. Их было несколько, ближе, дальше, совсем далеко – пристреливаются. Наверное, скоро будет атака, пристреляются и пойдут, и найдут его, Григория, и отправят в санбат. И ничего, что ранен, подлатают, спирта дадут и подлатают, и потерпит, и выживет, и спину перестанет жечь, и лицо от снега не будет мёрзнуть, и всё будет хорошо… и всё равно вернётся, всем смертям назло... И потом уже перестало болеть, и Григорий провалился в сон. И снилось ему, как листает он книгу, где были картинки, нарисованные вместо красок его, Григория, чувствами, яркими и цветными. Вот маленький Гриша сидит у мамы на коленях и ест молочную тюрю, которую мама суёт ему в рот деревянной ложкой. Тюря вкусная, а мама мягкая и тёплая, и Грише очень хорошо от этого. А вот, на другой странице, пятилетний малыш трогает вернувшегося с Японской войны отца за рыжие, прокуренные махоркой усы. Забытый за два года отсутствия папка смеётся, и Гриша тоже улыбается ему, им хорошо вместе. А теперь, перелистнув, видно, как Гриша счастлив, когда построил первый дом. Это был дом для Тумана, собачья конура, первое, что десятилетний пока, будущий строитель построил своими руками. А потом страницы замелькали, всё убыстряясь, и смеющаяся измазанная мороженым Анюта, и она же, тихо стонущая в сладкой истоме, и массовая драка с «городскими помощниками» в поле, и переливы гармони в его руках, и рождение Тоси, и первый колхозный трактор, и Сашка, принёсший, провожая папу, камушек – «немцев бить», и душераздирающая тоска последнего Анютиного взгляда и… И тут Григорий увидел лежащего на животе, лицом в снег, солдата, и полушубок у этого бойца разодран на спине, и что-то подозрительно знакомо всё вокруг: воронка, сросшиеся берёзки, рядом свежевырытый окоп, знакомый полушубок на лежащем ничком солдате. И голос Анюты где-то и рядом и далеко: «Гриша, Гришенька, вернись, родной, вернись…» Но, тщетно, ещё чуть послушав знакомый голос и посмотрев на неподвижное тело, душа-свобода взмыла Ввысь, не вернуть, и дух покинул тело Григория.
«Серебряков Григорий Павлович, 1901 г. р., рядовой РККА 1289-го полка, призванный Мокшанским РВК, погиб 4 марта 1942 года близ села Леоники Темкинского района Смоленской области, оставлен на поле боя, похоронку послать жене Серебряковой Анне Павловне в с. Воронье Пензенской области». Это всё, что хранит архив «Мемориала» о бойце, защищавшем Родину. Это всё, солдат, это всё, что страна помнит о тебе. Весь тот день, что Григорий готовил окопы для атаки, в его полку ждали обещанные «катюши». Вечером пристреливались, готовя им карту действий. Ни раньше, ни позже, а именно в эти несколько взрывов пополз Григорий обратно, сражённый первым же залпом своих артиллеристов. «Катюши» так и не пришли, остатки 33-й армии так и растворились в окружении – высоту возьмут лишь через год. А утром 5 марта была опять атака, и в ней, судя по спискам потерь, погибли рядовой Царёв Алексей Илларионович из Воронежской области и рядовой Бодмаев Енхобо Будаевич из Бурятии, их тела также оставлены на поле боя. На следующий день – ещё… потом еще… … ∞ … Бесконечный список имён из всех уголков огромной страны, погибших за Родину, но так и не захороненных. Больше всего они хотели вернуться.
Оглавление 4. Григорий. Часть 4. 5. Григорий. Часть 5. 6. Анюта. Часть 6. |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 03.12.2024 Игорь, Вы в своё время осилили такой неподъёмный груз (создание журнала), что я просто "снимаю шляпу". Это – не лесть и не моё запоздалое "расшаркивание" (в качестве благодарности). Просто я сам был когда-то редактором двух десятков книг (стихи и проза) плюс нескольких выпусков альманаха в 300 страниц (на бумаге). Поэтому представляю, насколько тяжела эта работа. Евгений Разумов 02.12.2024 Хотелось бы отдельно сказать вам спасибо за публикацию в вашем блоге моего текста. Буквально через неделю со мной связался выпускник режиссерского факультета ГИТИСа и выкупил права на экранизацию короткометражного фильма по моему тексту. Это будет его дипломная работа, а съемки начнутся весной 2025 года. Для меня это весьма приятный опыт. А еще ваш блог (надеюсь, и журнал) читают редакторы других изданий. Так как получил несколько предложений по сотрудничеству. За что вам, в первую очередь, спасибо! Тима Ковальских 02.12.2024 Мне кажется, что у вас очень крутая редакционная политика, и многие люди реально получают возможность воплотить мечту в жизнь. А для некоторых (я уверен в этом) ваше издание стало своеобразным трамплином и путевкой в большую творческую жизнь. Alex-Yves Mannanov
|
||
© 2001—2024 журнал «Новая Литература», Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021, 18+ 📧 newlit@newlit.ru. ☎, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 Согласие на обработку персональных данных |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|