Миниатюра (записки жены снайпера)

Пыль осела матовой мягкостью на листьях, превратив их недавнюю свежую зелень в серый удушливый туман. Они трепетали, поднимая в воздух тысячи крошечных частичек, снова затем опускавшихся на прежнее место.

Дышать я не мог: от колебания воздуха, выходившего из моих лёгких, листва трепетала ещё интенсивнее, намекая им о моём местоположении. А они были совсем близко. В такие моменты я научился не дышать вовсе, а точнее вдыхать и выдыхать как можно реже, почти не нарушая вязкости и неподвижности горячего южного воздуха. Новичкам тяжело это освоить, равно как и искусство не храпеть во сне, особенно если до это этого ты все ночи проводил, безмятежно сотрясая стены громовыми раскатами, исходящими из собственной глотки; но со временем привыкаешь и обучаешься всему – даже способности не дышать и контролировать сознанием свой храп. Человек слишком силён, для того чтобы что-то было ему неподвластно.

Кусты, служившие мне прибежищем, накрыла толстым слоем пыль и земля, поднятая на воздух очередным взрывом. У меня свербило в носу, лёгкие заполнились частицами пыли, и я зажмурился, собирая всю волю в кулак, чтобы не чихнуть и не кашлянуть: они не должны меня заметить.

За время частых командировок я наловчился понимать их язык и знал, что они готовят группу для переброса её через перевал. Мы не могли этого допустить, и это был мой последний шанс: завтра их здесь уже не будет.

Я уже давно не чувствовал своего тела: наверное, в другой жизни, ещё лет пять назад, окажись я в подобной ситуации, начал бы жаловаться на неудобство позы, онемение рук и ног, отсутствие малейшей возможности пошевелиться или хотя бы вдохнуть полной грудью, но сейчас я уже не замечал всего этого. Снайпер не имеет права быть простым человеком. Он создан для того, чтобы убивать. Я – идеальная машина-убийца. Ну, хоть в чём-то я идеален…

Из укрытия снова послышались голоса, и через несколько секунд в прицел оптики попала вязаная трикотажная шапка – пыльная и рваная. Если бы я только мог, я бы расхохотался во весь голос: неужели они до сих пор ведутся на подобную глупость? Военному искусству эту шайку бандитов никто не обучал, поэтому они и проигрывают войну, по крайней мере, когда этого хотят наверху. Шапка исчезла, и из-за укрытия показалось лицо одного из них. Мой палец чуть плотнее прижался к курку – сейчас они будут выходить, к утру им нужно быть за перевалом, а уже вечерело.

Марат очень любит здешние ночи: он романтик и по несколько часов проводит в горах с наступлением темноты. А мне время суток совершенно безразлично, я должен сделать работу.

Их было много: я насчитал штук пятнадцать, спокойно ожидая появления Ахмета – вторую неделю за ним охочусь, и он об этом знает: в нашем подразделении завелась змея, мне ещё предстоит выяснить, кто это. Ахмет всегда выбирался из укрытия последним – он отлично владел навыками ускользания от снайпера, впрочем, в лесу это не так уж и трудно осуществить.

У меня была всего одна секунда на то, чтобы среагировать, прежде чем гиена скроется за ближайшим деревом. Палец крепко обнял курок, дыхание остановилось вовсе: СЕЙЧАС…

Мы оба с ним знали это, поэтому он и медлил, намереваясь вывести меня из себя, словно на этой Земле ещё остался хоть один человек, способный на это. СЕЙЧАС. Он был хитрым шакалом, за ним год гонялись лучшие ребята из нашей группы, но безрезультатно. Оттого на дело и подрядили меня – идеальную машину-убийцу. И Ахмет тоже об этом знал – в их рядах я пользовался дурной славой, что должно было бы мне льстить, в другой жизни.

Однако он не мог не понимать, что медлить нельзя: завтра к обеду к перевалу стянутся все ближайшие подразделения, и если им не удастся ускользнуть под прикрытие своей группировки раньше этого срока, щадить их никто не станет.

СЕЙЧАС. Я был спокоен. Ахмет не входил даже во вторую сотню моих жертв, я знал, чему суждено было случиться через несколько секунд. Он действовал очень быстро, поэтому и слыл неуловимым. Но мой палец был быстрее.

СЕЙЧАС. Да, они успеют добраться до перевала до появления наших, но уже обезглавленными. По крайней мере, его смерть не была мучительной – так я научился утешать себя после самого первого в своей жизни попадания.

Они вздрогнули и обернулись, услышав стук падения мёртвого тела. Замыкающий, прочертив взглядом траекторию движения пули, замахнулся и швырнул гранату куда-то левее меня. Я откатился вправо, отбросив в сторону СВД, и, роняя её, шепнул Ленке:

– Ложись, глупая!

И что она здесь делает?..

Этой ночью я снова оказалась на полу. Он вдруг закричал сквозь сон: «Ложись, глупая!» и сбросил меня с кровати, вмиг накрыв своим телом. Война не отпускала его.

Я выбралась из-под него и погладила по волосам:

– Зай… всё хорошо… это только сон… я тут…

Он дышал тяжело и прерывисто и напряжённо озирался по сторонам.

– Давай, поднимайся, тебе надо поспать…

И я постаралась снова взгромоздить его на кровать. Он молча сел и опустил голову:

– Тебе нельзя со мной жить. Я нездоров. Я даже выспаться тебе не даю.

Я обняла его и коснулась губами его щеки:

– Я тебя люблю.

Он тяжело вздохнул и лёг на кровать, чтобы снова смотреть одни и те же сны.