Миниатюра (записки жены снайпера)

Он ввалился в мою квартиру уже под вечер – бледный и исхудавший, порывисто обнял и брякнул на ухо:

– Ты простишь меня? Боялся приходить…

– Почему? – удивлённо прошептала я.

– Пропал на четыре месяца. Как тут всё вернуть?

– Пойдём, я тебя накормлю. Неважно выглядишь… Что с тобой в больнице опять делали?

– Сердце… Прибор какой-то вшивали, останавливается постоянно.

– Кардиостимулятор?

– Что-то вроде того, я не вникал…

Он поел совсем мало и печально откинулся к стене.

– Тебе надо проверить сердце.

Его голубые глаза виновато смотрели в пол. Я подошла к нему, опустилась на корточки рядом и обняла за колени:

– Ну что с тобой такое?

– Сестра бушует, Аня мириться не хочет, по тебе соскучился… сердце болит…

– Надо в Бакулева съездить и провериться. Лео Бокерия, говорят, чудеса творит.

– Иди ко мне…

Я залезла к нему на колени. Он был буквально ледяным. Я отвела его в комнату и накрыла одеялом.

– У тебя в роду сердечники были?

– Нет…

– А что тогда с твоим сердцем?

Он замялся, явно раздумывая, рассказывать мне всю правду или нет, но наконец решился:

– В командировках кололи чем-то.

– Чем?

– Не знаю. Выносливость повышали. Я же рассказывал, как мы по несколько суток не спали – и ни в одном глазу. Из нашей группы почти все от сердечно-сосудистых проблем умерли.

– А много вас было?

– Шестьдесят три человека.

– И что, все от сердца?

– Остальные сами ушли.

– Как Марат?

– Ага.

– И много в живых осталось?

– Двое. Я и ещё один, но тот спивается.

– Демин, тебе на приём надо записаться.

– Вот с сестрой разберусь и сразу запишусь.

– В каком смысле разберёшься?

– К Надьке её пристроить хочу.

– В психушку?!

– Ага. Достала.

Веки его постепенно тяжелели, и наконец он забылся беззвучным сном. Я даже не слышала его дыхания. Наверное, именно такими и должны быть снайперы – бесшумными, как кошки.

За ночь он ни разу не шелохнулся и не проснулся, однако под утро вновь с воплями сбросил меня с кровати, закрывая от осколков своим телом.

Он снова пропал на пару недель, а когда появился, попросил записать его на прием в клинику Бакулева и с облегчением заметил, что обезвредил сестру, и теперь с детьми будет сидеть его пожилая крёстная. Очередь в клинику была безумной, и мне едва удалось уговорить женщину в регистратуре записать нас на приём через полторы недели. Димка решил ехать один, категорически не желая брать меня с собой, пообещав сразу же после обследования приехать ко мне.

Позвонил в дверь он только около пяти вечера – обследование заняло несколько часов, и врачи схватились за голову от результатов. В итоге приём вёл сам Бокерия. Он виновато пожал плечами, сказал, что спасти его может только пересадка, что сердце работает от силы процентов на тридцать и что жить моему Демину осталась месяца три, не больше. «Бакулева бессильна», – сказал он и, уже провожая Димку к выходу, посоветовал попробовать обратиться в клинику Мясникова.

Когда я открыла ему дверь, он буквально рухнул на меня, и я с трудом дотащила его до постели. Рукав куртки был закатан, а в вене торчала тонкая игла, от которой в карман тянулся шнур капельницы.

– Кто тебе её поставил?! – выдохнула я, стягивая с него куртку.

– Сам.

– Но как?!

– В армии научили, – он отдышался и вынул иглу из вены. – Врачи с нами по точкам не бегали. Я и прямой укол в сердце себе не раз делал, – вдруг со смехом похвастался он.

– Что делать-то будем?

– Не знаю, – устало произнёс он. – Ничего, наверное. Всё равно к одному концу.

– Я не пущу тебя туда!

– Да ладно, Лен, все Демины на памятниках молодые и красивые… Чем плохо-то?

– Как я без тебя?..

– Свято место…

– Прекрати или я тебя поколочу!

Он печально улыбнулся и опустился на диван.

– Хорошо, хорошо, я узнаю, как попасть в эту твою Мясникова… А сейчас можно я посплю? Я сегодня старика одного сбил…

– Как?!

– Аспирин не успел перехватить перед дорогой, сердце зашалило. Ногу ему повредил, он же ещё и в аптеку для меня бегал…

Ком подкатил к моему горлу, и я отвернулась, чтобы он не видел моих слёз, он не любил причинять мне боль.

На следующее утро перед тем, как уйти, он прижал меня к себе и прошептал:

– Обещай приходить ко мне только тогда, когда я об этом попрошу.

– Но…

– Обещай!

– Зая, но ведь это же я… Ты не можешь меня смущаться!

– Обещай, иначе я никуда не лягу.

– Хорошо, хорошо. А если не попросишь?

– Значит, будем общаться по телефону. Никого к себе не пущу, пока сам не решу.

На следующей же неделе он уже лежал в клинике Мясникова, врачи которой подтвердили страшный диагноз Бокерии – кардиомиопатия – слово, которое на протяжении следующих двух лет стало самым страшным моим кошмаром. Как та принцесса из сказки Шварца, которая читала только о медведях, я читала всё о сердечных недугах и способах их лечения, но в конце каждой статьи о кардиомиопатии звучало всегда одно и то же страшное слово: пересадка.

Именно тогда я и проторила дорожку в Покровский монастырь, ставший мне домом до самого конца нашей с ним истории, потому что даже в Мясникова нам сразу сказали, что исцелить Демина может только чудо. И я молила об этом чуде как о чём-то уже свершившемся. Я верила всем сердцем, что излечение возможно, что оно обязательно произойдёт, что моя любовь спасёт его и вернёт в мир живых. И в конце этих пресловутых трёх месяцев, когда по прогнозу Бокерии мой Демин должен был умереть, процент работы его сердца вдруг повысился до тридцати шести, что навеки сделало его поклонником медицинских талантов моей матери, заставившей его принимать кучу разных лекарств, эффективность которых официальная медицина ставила под сомнение. Именно тогда я поняла: мы справимся.