Горячий бункер

Субботнее утро. Пусто и тихо в самом сердце московского делового Сити. Лишь дворники расчищают снег возле ГосДумы. Спят языкастые депутаты и их помощники, спят буржуи, сосущие народную кровь, спят в гаражах их мерседесы, спят даже мало-мальски уважающие себя менеджеры среднего звена. А я вот не сплю. Всё потому что я негр. Я – работяга, посмотри на меня – я весь в мозолях. Некому посмотреть…

Аккуратно переступая по коричневатому от вмёрзшей в него грязи ледяному панцирю тротуара Георгиевского переулка, я прохожу его почти весь и привычно сворачиваю направо возле самой арки дома нумер четыре по Тверской улице. Миновав шлагбаум с сидящим возле него в будке продрогшим охранником, на куртке которого устрашающе начертано «Аллигатор», я вижу их. Их четверо. Они перетаптываются с ноги на ногу в этом стареньком проходном дворе. Они иронично улыбаются мне в ответ, такие же негры, как и я. Пока ещё не подошёл Кондитер – он должен принести ключи от поблескивающей гофрированным железом двери в подвал. Наш подвал.

– Привет, крепыши, – выдыхаю я, внося свою фирменную нотку сарказма в вялый утренний трёп моих коллег.

– Здорово, – молвит в ответ Алексей Спивак – неглупый, живого нрава, лёгкий в общении пухловатый малышок из Лыткарино. Стильно одет. Любит выпить, покурить каннабис. Мифический басист некой мифической группы таких же пивных талантов у себя там, на местности. Любит мото и легкомысленный панк. Помоложе меня, неженат, даже граждански, хотя, конечно, поддерживает с девочками суматошные неглубокие связи. Образование высшее (текстильный институт), что, впрочем, вызывает некий призрак праздного любопытства разве что меня, тоже обладателя диплома. Они, дипломы эти, мало нам помогают там, в подвале. А Спивак… Спивак – хороший малый. Смышлёный, добродушный, распиздяй в разумных пределах, из числа социально-близких. Мы с ним дружим, можно сказать. Пиво, во всяком случае, пьём вместе регулярно, а иногда и водку.

Молча и как бы нехотя выуживает из рукава турецкой кожанки свою руку Артём Фролов. Такие уж у него манеры. Однако Тёма ничуть не страдает высокомерием, заносчивостью или мрачным человеконенавистничеством. Это абсолютно спокойный, деловитый, обстоятельный, неконфликтный работяга, мой ровесник, родом из города Киржач, что на Владимирщине. Надо сказать, мы с ним похожи по темпераменту, по складу характера, но Тёма, в отличие от меня, обитателя возвышенных миров, очень земная натура. Видимо, именно это помогает ему быть единственным, кто никогда не ошибается при работе там, в подвале. Меня же мои сны наяву порой заставляют допускать оплошности. У Артёма тоже «вышка» (какой-то технический вуз), да и вообще не дурак парень. Да как и все, населяющие данный подвал, так что не буду про каждого это говорить. У нас с ним ровные, доброжелательные рабочие отношения, как и со всеми прочими – уж что-что, а коллектив у нас отменный, но близких, дружеских связей Артемий не поддерживает ни с кем. Такой человек: с работы – сразу шасть домой, к своей гражданской мадам, о которой, опять же, не распространяется.

– Привет, – сверкнул стёклами очков и крокодильей улыбочкой Олег Косов, чрезвычайно компанейский, подвижный, весёлый парень из Томилино. Косов постарше нас всех, ему под тридцать, он успел ещё послужить в советской армии. С таким кренделем хорошо выпить, поболтать. С ним зацепляюсь языками на долгие часы даже я, человек интравертный и неохотно идущий на контакт. Косов по-настоящему рабочий человек, «от сохи», рукастый, любящий и умеющий выпить. При этом в нём нет тупой агрессии деревянного одноклеточного быдла, поэтому мы с ним общаемся к взаимному удовольствию.

– Ну, здравствуй, Паша, армеец… – крепко так, по-товарищески жмёт мне руку Алексей («Археолог») Папков, легенда не только нашего подвальчика, но и всего склада фирмы. Этот небольшого росточка, зачастую небритый, худощавый, но, надо сказать, весьма жилистый субъект – мало того, что один из старейших по сроку службы сотрудников нашего подразделения, так ещё и личность сам по себе весьма неординарная. Наш начальник склада Олег Лобурев не зря именует Архи «профсоюзным вожаком» склада. Архи учится в пединституте на учителя истории, проявляя к этой дисциплине действительно неподдельный интерес (особенно в отношении военной истории), но в ещё большей степени Алексей Борисович увлёчен политикой. Как правило, если юноша в наши дни интересуется политикой, это означает, что его политические пристрастия относятся к крайне-правым (крайне-левым). Архи – не исключение.

Не является он исключением и в смысле эклектичности, непоследовательности своих взглядов. Впрочем, сторонники монархии, квасные бородатые славянофилы-черносотенцы, их более современная реинкарнация – приверженцы идей РНЕ и смежных организаций, коммунисты всех видов, анархисты, антиглобалисты и проч. – всё сейчас смешалось, все бессильно вырождаются, горласто потрясая кулаками в одних колоннах, хотя это соседство и очень глупо выглядит. Алексей вот тоже за некую «красную монархию». Звучит также неестественно, как лимоновский «советский национализм». Но хотя бы то, что парень собирает книги, достаточно образован, хоть и несколько однобоко, имеет убеждения и умеет грамотно их отстоять – уже неплохо. Во всяком случае, для простого сотрудника склада. «Армеец!» Ха! На футболе-то ни разу не был, а туда же…

А вот и наш «отец»! На удивление энергично перекатывая свое мешковатое туловище на массивных коротких ногах, сутуловатый невысокий пузатый тролль складских подземелий Слава «Кондитер» Можайкин ехидно, с хитрецой улыбается, видя привычный состав. Он поторапливается, зная, что работы предстоит проделать много, как обычно. Слава руководит нашим подвальчиком – так называемым «горячим бункером» (о причинах названия – позже), то есть складом «Аксессуары 1». Он самый первый кладовщик в этой шараге, склад начинался с него. Слава – типичный виртуальный отшельник: мягкое кресло, мощный комп, DVD, вкусная еда, кока-кола, походы в кино на широкотиражные блокбастеры и гаррипоттеры. Девочки – побоку, друзья?… парочка таких же компьютерно-кинотеатральных маньяков, завсегдатаев Горбушки. Обычная цепочка: комплексы ? домашняя самоизоляция ? виртуальное пристанище в кожаном кресле у монитора. Такие люди не должны быть руководителями складов по всем канонам. Но Слава руководит! И вполне успешно. Маленьким боеспособным отрядом на удивление интеллигентных кладовщиков. Да, это так. Мат-перемат, а состав-то очень интеллигентный. Другим Слава не смог бы руководить.

– Ну, говорит, наш друг Роман Петрович, в своём репертуаре, – посмеивается он себе под нос над очередным опозданием нашего коллеги, щурясь над пластилиновой печатью – залогом неприкосновенности помещения, и выуживает ключи из колбы, взятой у охранника. Он не грустит на старте геморройной и муторной рабочей субботы, которая неизвестно когда ещё закончится. Да и все мы отнюдь не выглядим несчастными, сосланными на галеры. Во-первых, привыкли, во-вторых, повторюсь, коллектив весёлый и дружный, в-третьих, переработки оплачиваются, причём не так уж плохо по нашей должности. Капитализм, конечно, дерьмо, но до определённой степени.

Шестью диггерами сходим мы по крутым ступенькам во ад. Включаем свет, лицезреем в пятисотый раз крошечную квадратную площадочку-предбанник. А затем ещё одна железная дверь. И ещё одна. Настоящий бункер какого-нибудь тоталитарного вождя – ядерным зарядом не прошибёшь. Нижнюю половину проёма последней двери занимает большой архаичный стол. Это наша так называемая «выдача» – через этот стол происходит общение со всеми нашими гостями «с воли», передача товара курьерам, продавцам точек, менеджерам оптового отдела. Пригибая башку и задирая повыше ноги, перелезаем мы через эту пограничную межу. Маршрут обычный. Есть, конечно, ещё и нормальная человеческая дверь в помещение склада – чуть дальше по коридору, тоже железная, на замке. Но она открывается редко – лишь с целью заброса больших партий товара и для прохода самого высокого начальства (невысокое может и через стол пролезть – оно на то и невысокое). Много зачастую тут народа постороннего шастает, и поэтому спокойнее иметь единственный, корявый такой вход/выход.

Безошибочно находя путь в тёмных лабиринтах склада, я нажимаю в дальнем углу клавишу выключателя, и рождается свет. Слава врубает компы и принтер. Весело щебеча и гогоча в океане обычных молодёжных тем, парни начинают переодеваться в грязненькие рабочие шмотки, скача вокруг платяного шкафа полуголыми в разных вариантах – «топлесс» и «жоплесс».

– Ну скажи, Nokia 6510 пиздатый телефон! Охуенный!!

– Ходил тут на «Властелина колец» в «Стрелу»…

– Я захожу к ним, а они в гавно уже, и Гусь, и эта баба… В четыре часа утра включаем электрогитару…

Я тоже облачаюсь в кислотно-оранжевую форменную майку с изображением передней панели мобильника Siemens С45 – кнопки клавиатуры украшают брюхо каждого сотрудника склада. Мальчик-телефон… Нажмите кнопку вызова. Так решил Олег Лобурев, наш босс – для создания единообразия. «Единство», «команда», нах… Но грязная работа, замороченность мозгов и обычная забывчивость, философско-наплевательское отношение к грязи, оставшееся в наследство от панк-отрочества – все эти факторы мешают мне иметь чистую майку. Она ужасна. Но ещё более ужасны штаны. Это экстремально дешёвые китайские рыночные треники, которые также очень грязны, а пару месяцев назад порвались в промежности (жопа толстая, работа динамичная…) и продолжали с тех пор рваться всё дальше, и дальше… Коллектив чисто мужской, всем посрать, а мне дважды посрать. Один из тапочков тоже давно порвался, всё никак не соберусь купить новые – перемотал скотчем, да так и хожу.

Сегодня – учетная суббота, мы считаем склад. За каждым закреплен свой товарный сектор. Я считаю дешёвенькие чехлы для мобильников гордой торговой марки «Евросеть», сумки для мобильников того же брэнда, сумки Neri Karra, декоративные чехлы-игрушки, а также обширный массив чехольчиков, именуемый на складе не иначе как «отстой». Неликвидные пыльные ошмётки кожи, пошитые на древние модели телефонов, сурово смотрят на меня из тёмного угла. Я – последний, кто помнит их в лицо, я – заведующий этой помойки, которая никогда уже не найдет своего покупателя и которую давно надо бы списать, но… Эра бюрократии, а я их всё считаю и считаю.

– Слава, можно снимать остатки? – вопрошаю я нашего гуру.

– Давай, отец, печатай! А вот и, говорит, Роман Петрович объявился… Ну ты чего, богатырь? Сколько времени-то? Поленница!

– Жаба чеберхуйская! – парирует Роман выпад своего начальника.

И стремительно ныряет в складское чрево этот худенький парнишка с лицом четырнадцатилетнего школьника. Волосат, одет в потёртую кожанку, в кармане кассеты добродушных самодеятельных рокеров, большинство из которых неизвестны даже мне. На психолога учится. Рома («Шишка») всегда опаздывает. Рома – мягкий, интеллигентный 25-летний ребёнок, который любит спиртное и ганджа и который имеет обыкновение выполнять работу быстро, но часто ошибочно. Каким ветром занесло его на склад? Впрочем, из нашего состава мало кто похож на кладовщика. Хрестоматийный кладовщик, он ведь каков? Хамоватый, крепкий физически простолюдин, пристроившийся после армии к окладу с бесплатными обедами. Кладовщик должен быть таким. Но мы не такие, и это один из главных плюсов нашей конторы в моих глазах.

Под сводчатыми потолками кирпичной кладки XIX века душно и жарко из-за непосредственной близости труб теплоснабжения. Отсюда название – «горячий бункер». В доме напротив сейчас считают шнуры-прикуриватели и зарядные устройства обитатели «мокрого бункера». Там сыро и пахнет плесенью. У нас мне нравится больше: лучше уж потеть, чем мёрзнуть, да и туалет у нас есть, а у них нету (на ночь тут намедни «мокрые» оставались работать, так хезали в коробки, как бомжи!). Названия этим двух богадельням, именуемым складами мобильных аксессуаров самой мощной розничной сети страны, придумал, разумеется, верховный главнокомандущий Олег Лобурев, любитель цинично-метких юмореск.

Но есть неудобства и в нашей обители. К примеру, окошки-бойницы подвала расположены в аккурат рядом с выхлопными трубами «Волг» языкастых депутатов и их помощников (сосущих народную кровь). И когда некий водила прогревает свой движок в ожидании парламентария, наш вертеп наполняется удушливыми парами. Но мы уже привыкли. «Это наша Родина, сынок…»

Из принтера вылезают товарные остатки. Чехол «Ворона», сумочка «Енот» и прочее кожано-текстильное отродье кокетливо выплывают из пасти чёрными цифирками на белых листах А4. Шишка насыпает кофе, привычно огрызаясь в ответ на язвительные выпады Археолога.

– Роман Абрамович, Вам давно пора на Вашу историческую родину, к тете Розе и дяде Яше, – с улыбкой приговаривает патриот.

– Тебя забыл спросить, кусок дерьма. «Русский человек»!

– Да не чета уж Вам, гражданину мира. Продали Родину за баночку пепси!

Эта клоунада не перестаёт меня забавлять, несмотря на свою регулярность. Когда Рома прознал, что Архи собирается перебраться в «горячий» бункер к своему другу Славе из «мокрого», подальше от ненавистного ему Дмитрия «Кощея» Свирюкова, он орал, как резаный, что «не будет работать с этой жабой». Но куда бы он делся? А Архи такой уж человек – не может жить без того, чтобы не найти внутреннего врага. Роме в этом смысле до Кощея, конечно, далеко. Тридцатилетний фрик, с красными волосами, с китайским иероглифом, болтающимся на груди и множеством серёжек в ушах, тот одной своей внешностью вызывал у Лёши рвотные спазмы. Но Рома тоже не в чести у прирождённого чекиста Алексея. Эти пикировки «демократ против коммуниста (патриота? монархиста?)» – неотъемлемая часть атмосферы нашего бункера. омРРо Свободолюбивая натура космополита Романа протестует против догматизма консерватора-традиционалиста Архи, его «квасной» дидактики. Для Алексея же это просто отличный полигон для публичных выступлений: брызжа пеной на Рому, он таким образом развлекается, прогоняя свои любимые телеги всем нам. Да и для его оппонента это по большей части именно способ психологической разрядки: крикнул «Археолог – мудак!» – вроде и на душе полегче стало. Мы все вокруг тоже отвлекаемся от мыслей о докучливой работе, посмеиваясь над двумя складскими трибунами, над их мышиной войной.

Включается музыкальный центр. Это – отдельная тема для разговора. Мало того, что баталии на музыкальном фронте между Архи и Шишкой порой превосходят по степени накала их политические прения, так есть же ещё я – филофонист-маньяк с весьма нетрадиционными музыкальными вкусами, в меру сил травящий мозг сослуживцев экзерсисами Сoil, Einsturzende Neubauten, Г.О. и т.п. Не дремлет и наш босс Слава, любитель «Короля и Шута», всяких там «Кукрыниксов» и прочих обитателей «Нашего радио». К тому же он начальник и частенько использует своё положение в личных целях, диктуя репертуар. Всем прочим не суть важно, что слушать.

Грохочет панк-девичник «Восьмая Марта» – не воспринимаемый мною всерьёз, принесённый однажды, это диск прижился на складе и, неожиданно для меня, полюбился подземным обормотам. «Хуйли ты меня не любишь?!» – льются из динамиков жизнеутверждающие девичьи голоса. Протискиваюсь меж коробок и стеллажей и начинаю считать. Раздватричетырепять так… алкатель пятьсотодиннадцать. Эриксон тэдвадцать восемь минус пять. Хуёво, ну да ладно, наверное, пересорт. Вытираю пот со лба тыльной стороной бархатной от пыли ладони, разгибаю уставшую спину. Отрешённо упираюсь взглядом в лоток с надписью «Евросеть, отстой». Со стены на меня строго взирают нарисованные портретистом Архи Сталин и Дзержинский, его кумиры, а также выполненный им же посредством маркера (!) плакат с портретом Летова в образе Че Геварры и моей надписью «Капитализм – дерьмо!» Исполнительный директор, один из основателей и совладельцев компании Женя, заглянув как-то раз в нашу нору и увидав этот плакатик, долго молча его рассматривал, а месяц спустя пригласил на корпоративную вечеринку Летова со всем его ансамблем спеть для него и его подчинённых. Старенький патлатый нонконформист из Омска не моргнув глазом отлабал концертик за весьма умеренную плату. Молодец Женя, сильный ход.

Надо пересчитать пару позиций – несходняк. Работа кропотливая, грязная и муторная, но вполне подходящая мне по темпераменту, по складу характера. Будучи человеком необщительным, в целом недолюбливающим людей и неумеющим влиять на их мнение, я рад одному тому, что не надо никому ничего впиливать, не надо быть услужливым и вежливым с нескончаемой чередой мудаков-покупателей. Чехлы коварны в своих пересортах и недостачах, но они молчат. С ними можно быть самим собой, как и с окружающими меня коллегами. Но хотел бы ты, Паша, всю жизнь перебирать чехлы в тёмном закутке подвала? Вряд ли. Как вообще попал ты сюда? Что ты тут делаешь?

Как-никак, ты окончил МГУ. Некоторые твои сокурсники трудятся в «Газпроме» и «Норильском никеле», кто-то занимается бизнесом, кто-то протирает штанцы в НИИ и НПЦ с прицелом на дальнейший карьерный рост или перелёт на хорошее местечко в коммерческой фирме, пополняя покамест карманы стажем и знакомствами нужными. Кто-то, но не ты. К бизнесу ты непригоден по вышеназванным причинам. «Скакнуть в дамки», проникнув сразу в светлые офисы инофирм или российских естественных монополий, тебе не позволило в своё время неумение и нежелание подлизаться к Нужным Людям, учась в университете. Что ты делал в то время, когда люди гнались за красными дипломами и расположением Нужных Людей? Ты пил, торчал, ходил на концерты и матчи, общался со всякой швалью, с людями, которые никогда в жизни свою-то задницу никуда не пристроят, не то, что чью-то. А время-то тикало. Так что тебе остаётся? Потусоваться в НИИ, перебиваясь копейками в надежде на светлое будущее? Возьмут – диплом есть, у отца связи, да и возраст пока далёк от критического.

Не выйдет. Во-первых, ты не один. Ты живёшь отдельно от родителей с девочкой Катей, которой ещё полтора года учиться на дневном. Таким образом, ты кормишь не только себя. Ну а если бы даже она работала? Даже если бы зарабатывала прилично, уютно ты себя чувствовал бы, получая существенно меньше её? То-то. Во-вторых, огромного напряжения душевных сил будет стоить тебе, Паша, смириться с понижением твоего дохода минимум раза в два ради весьма отдалённых и неоднозначных перспектив. Сможешь ли ты заставить себя трудиться, пусть по восемь часов в день и со всеми общепринятыми выходными и праздниками, но, получая сумму, меньшую, чем ты получал на складе в первые месяцы в ранге стажёра – мальчика для перетаскивания коробок и уборки мусора? Прощайте недешёвые шмотки, кабаки, концерты, диски, фильмы и проч. Здравствуй, умеренность-прижимистость скромного молодого специалиста-бюджетника! Посмотрел бы ты на это дело пару месяцев, плюнул бы и попросился бы назад на склад– считать чехольчики. А взяли бы тебя обратно-то? Большой вопрос.

Не подумай, дорогой читатель, что эти невесёлые думы о хлебе насущном отвлекли меня от работы, заставили прервать процесс учёта. Всё это время я считал разное барахло. В целом всё в порядке. Есть небольшие плюсы, есть несколько пересортов, но всё это ерунда. Сумки надо посчитать – их я оставил напоследок, как наиболее утомительный товарный сектор: они выставлены в больших коробках, штук по триста в каждой, а если коробка вскрыта, её содержимое надо пересчитывать, сумочку за сумочкой, сколько их ни будь. Затем помогу, пожалуй, Славе в его чехлах «Interstep» или Шишке в его корпусах – у них сегодня товара больше.

– Обед! – вопит с энтузиазмом гастрономический монстр Слава, – Ну-ка, отцы, сходите кто-нибудь, хавчик привезли.

Обед – это хорошо. В любой работе есть только три положительных момента: когда уходишь домой, когда получаешь зарплату и когда обед… Работа склада замирает. Вскоре усилиями Косова и Спивака в помещении появляются привычные пластиковые контейнеры, набитые пластиковыми же мисочками с первым, вторым, салатами. Вот тут-то и начинается спектакль.

– Так, так, – машет руками Кондитер, с неожиданной для его конституции живостью приплясывая вокруг порций, – спокойно, говорит, спокойно, отцы!

Стремительно изучив состав сегодняшнего бизнес-ланча, Вячеслав на пару со своим верным спутником Археологом выуживают самое вкусное (да не по одной порции! хорошо ещё, что количество порций всегда избыточно, особенно в субботу) и уволакивают добычу в особый закуток, на высоченном потолке которого Роман непонятно как приклеил листочек со звездой Давида и лозунгом «Археолог – говно!». Там они вдвоём всегда кушают. Это внешне весьма неблаговидное шоу ни у кого не вызывает открытого протеста. Иногда голосит Шишка, впрочем, чаще всего ему удаётся урвать кусок, а если нет, руководитель бункера его задабривает, заставляя угомониться. Но за глаза некоторые члены нашей общины осуждают такой порядок распределения обедов, видя в этом складскую модель дедовщины.

– Слава, блядь, в армии не был, – выпучивает глаза за стёклами очков Косов, – там ему таких пиздюлей бы навешали, что он бы больше близко к хавке не подошёл! Я тут видел как-то, как он сожрал в одно рыло четыре порции второго, картошки с мясом! Я аж охуел! Прихожу – а где? «Нету, говорит, отец!»

В скором будущем Олег Косов уволится, выдвинув в качестве официальной причины именно неприятие Славы, в том числе отвращение к его манере распределения питания.

Я обхожусь без суеты. Я знаю, что будучи «старым» и пользуясь благосклонностью и Славы и Архи, я получу порцию получше из их запасов, даже если не останется в общем котле. Супы я не ем в принципе, только в случае крайней голодухи, а на второе сегодня…

– Риба-миба, хавчик-мавчик, – смеётся Косов, вспоминая своих сослуживцев с Северного Кавказа.

Пюре с рыбой, по виду типа минтая и… И плов. Моё поколение выбирает плов. Салаты представлены каким-то капустно-морковным крошевом с рубиновыми шариками клюквы под кодовым названием «Здоровье». Так, это мимо, такое «Здоровье» нам не добавит здоровья. А вот и «Сердце гурмана». Салат на любителя, но мне он очень нравится. Я беру лоточек с паштетообразной тёмно-бурой массой из сердца, лука, моркови и др. Микроволновка одна, и выстаивается очередь. Я пока ем салат. Слава с Архи, разумеется, погрели еду первыми и теперь вкушают блага мирские, весело обсуждая преимущества и недостатки различных моделей DVD-плееров. Сейчас не пост, поэтому Алексей Борисович ест обычную, скоромную пищу. Нужно заметить, что наш коллега соблюдает посты, что вызывает с моей стороны определённое уважение, ввиду большой энергоёмкости нашего труда.

Погрев еду, бойцы располагаются кто где. За столом места всем не хватает, захват стула или даже табуретки – уже удача. Аутсайдеры сегодняшнего обеда утаскивают свой провиант в дальние закутки, присаживаются там на коробках с товаром, вторую коробку используя в качестве импровизированного стола.

Вячеслав с Алексеем ещё продолжают чаёвничать в своей «правительственной ложе», когда я заканчиваю свою трапезу. Выбрасывая одноразовые лотки в урну, вспоминаю крысу, по-хозяйски посещавшую нашу помойку совсем недавно. Улыбка играет на моих устах при воспоминании о том, как Слава подпрыгнул вверх с изяществом гимнаста в момент забега грызуна мимо его тапочка. Мы заманили подругу в мешок с объедками. Мешок с изловленной тварью был отнесён мною в «мокрый бункер», где я попугал Кощея обещанием выпустить крысу к ним на склад, а потом завязанный мешок отправился в ближайший мусорный контейнер. Излишний гуманизм и лень сослужили мне тогда дурную службу: на следующий день я увидел возле стола со жратвой нашу старую знакомую, которая, разумеется, уже куда менее охотно шла на контакт. Хозяйственный Косов залил крысиную дыру в полу монтажной пеной, и крыса оставила нас в покое.

Считаю сумки. 8V на 3310, 2G на 8210, 8O на А300 и прочая галиматья. Я по ним ведущий специалист, единственный, кто помнит практически все составляющие этой кабалистической нумерологии, не имеющей никакой системы. Всё-таки память пока при мне, не пропита и не проторчена, именно её наличие позволило мне выбиться в кладовщики из огромной массы стажёров – этого складского «пушечного мяса». Три слоя по двадцать четыре – семьдесят два, плюс пять штук – семьдесят семь…Я помню товар – сколько штырьков в разъёме зарядника на Samsung 411, как выглядит какая-нибудь ссаная внутренняя антенка на Ericsson 1018 и т.д. Таких знатоков на складе единицы, что более-менее гарантирует мне рабочее место. Рабочее место… Отлично помню, как я был рад его получить.

Было начало февраля. К тому моменту я был безработным, строго говоря, уже два с половиной месяца. Двухнедельный стаж на должности менеджера оптовых продаж учебников в Торговом Доме «Школьник» не в счёт. Мне там сразу не понравилось: ну не торговец я, что там говорить. Да и зарплата там была не фонтан. Меньше, чем я получал, торгуя окнами и дверями ПВХ на Малой Бронной в фирме с опереточным названием «Золотое тысячелетие». Оттуда я был изгнан после трёх месяцев достаточно сносной работы за ошибку в составлении заказа: я указал неверные размеры проёма, и окно получилось шире, чем должно было быть. На десять сантиметров. Фирма попала долларов на 400, а я лишился рабочего места.

Зима – не самое лучшее время для поиска новой работы. Скитания по кадровым агентствам и кадровым отделам самых разных фирм и фирмочек, перелистывание в начале каждой недели «Работы для Вас» и «Работы сегодня», короткие беседы с вежливо-равнодушными телефонными девушками и неизбывное жгучее ощущение того, что ты безработный, безработный, бля, никто! Ты – мудак! Человек, не способный вписаться на достойное рабочее место, имея две руки, две ноги, не самую пустую голову, московскую прописку и диплом МГУ. На улице холод, с родителями постоянная грызня, мучительно тянется весьма стеснённое существование на эпизодические заработки моей спутницы. Всё это никак не добавляло мне оптимизма, ввергая меня в жесточайший депрессняк, к которому я и без того склонен.

Для меня жизненно важно было найти работу. Я готов был хоть говно на лопате возить, лишь бы прилично платили. Хотя я знал, что Катя меня не бросит в такой паскудный момент, но испытывать её терпение до бесконечности тоже не мог себе позволить. Непереваривающие Катю родители давили, подталкивая к карьере младшего научного сотрудника. Полтора года тому назад соскочивший с иглы, я был посещаем уже навсегда исчезнувшими, казалось бы, призраками первитина, поглядывая на старых друзей-винтовых. Я терпел социальное поражение, и надо было что-то решать.

А посему, когда мне предложили поработать на складе, я ни секунды не задумывался. Парень я физически крепкий и не притязателен в плане условий труда – меня было не напугать безумным графиком тяжёлой грязной работы. Руководил складом в ту пору Дима Корольков, но, будучи человеком хоть и знающим, толковым, однако излишне мягким по характеру, он являлся начальником лишь номинально. Первым лицом уже тогда был бригадир кладовщиков Олег Лобурев – сорока с гаком лет здоровенный мужик, умный, жёсткий и амбициозный. Ему я чем-то приглянулся.

– Мы тебя берём, – сказал мне этот усатый толстопуз с мрачным и не располагающим к общению таблом, – приступай, как только пройдёшь «Полиграф».

– А что такое «Полиграф»? – спросил несмышлёный Паша.

– Что-то типа детектора лжи, – последовал ответ из уст менеджера по персоналу (Олег лишь загадочно улыбнулся), – не все, кто приходит к нам устраиваться на работу – «белые и пушистые». Необходима проверка на аппарате «Полиграф». Вопросы общепринятые: склонность к кражам, судимости, наркотики, алкоголь, промышленный шпионаж и т.п.

Выходя из замызганной парадной, где тогда располагался отдел кадров моих работодателей, я был дум тревожных полн. 300 у.е. + обед + переработки – по истечении бессрочного испытательного срока. Пока что 200 + пресловутые переработки. Накачанные мышцы рвались в бой – имея много свободного времени, той зимой я регулярно и небезуспешно посещал «качалку» – я был готов работать и работать. Я чувствовал, что у меня получится. Всё было бы отлично, если бы не этот загадочный «Полиграф». Никогда доселе не доводилось мне проходить через детектор лжи. Сам этот термин воскрешал в памяти лишь старенькие советские фильмы про шпионов, a priori казался чем-то пугающим. Вспоминая слова девочки-кадровика, а именно озвученный ею чёрный список грехов, способных запороть мою карьеру на корню, я пришёл к мнению, что есть единственный пункт, по которому мне придётся врать, как ни крути. Мог ли я себе представить, что в один прекрасный день мой скромный, строго говоря, наркостаж аукнется мне таким экзотическим образом? Я никогда не мог похвастаться стальными нервами, поэтому день перед психотестом я провёл в бесплодных переживаниях. Но попытка – не пытка. Наглость города берёт.

Запыхавшись при пешем подъёме на четвёртый этаж старенького дома на Дмитровке, я некоторое время восстанавливал дыхание перед дверью с надписью «Полиграф».

– Добрый день.

– Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь.

Девочка чуть ли не моложе меня. Это уже легче. Я рассчитывал увидеть матёрого полковника КГБ в отставке, с порога умело буравящего мой порочный мозг цепким взором Порфирия Порфирьича. Впрочем, внешность часто – плохой подсказчик. Смотрим далее…

Изучив внимательно мою анкетку, девушка начала со вполне предсказуемого гамбита:

– Прежде чем мы начнём проверку, задам Вам пару предварительных вопросов. Может быть, Вы готовы сами о чём-то сказать заранее? Вы были судимы?

– Нет, не был.

– Состоите на учёте в наркодиспансере? В психдиспансере?

– Нет.

– На прошлых Ваших местах работы к Вам не было претензий имущественного характера?

– Нет, не было.

– Не могу не затронуть тему алкоголя и наркотиков. Ваша предполагаемая должность связана с материальной ответственностью, поэтому тема совсем непраздная. Не испытываете проблем с алкоголем?

(Вскидываю на неё глаза, осторожно, по возможности. Старательно читает заученный текст. За текстом не видно вдумчивости и серьёзного психологического зондирования меня, как кандидата. «Зелёная» ещё девочка, достаточно смелая для претензий быть кадровым психологом. Нужно «под дурачка»… )

– Да нет… Могу, конечно, временами выпить… По праздникам, ну, как все… Но так чтобы какая-то зависимость была… запои и всё такое… никогда за собой не наблюдал.

– Хорошо. А наркотики? Имели дело с наркотиками? Травку, я так думаю, 90 % курили, речь о зависимости, о «тяжёлых наркотиках»…

Интересное упреждение! Только я хотел про травку… А вдруг подстава?

– Ну, траву-то я курил пару раз. Но достаточно давно – год назад, пожалуй, последний раз. Так, на вечеринках, за компанию… А ничего более серьёзного никогда не пробовал.

– Ну ладно. Начнём, хорошо? Садитесь вон на то кресло. Отвечайте на мои вопросы только «да» и «нет». Постарайтесь максимально расслабиться, отвечайте спокойно, взвешенно, но слишком не затягивайте с ответом. Если у Вас всё чисто в биографии, Вам нечего опасаться. Руки – на подлокотники… вот так. Голову – на подголовник. Подключаю рецепторы. Поднимите руки. Так… хорошо. Начнём.

К моим вискам приклеены пластырем какие-то электроды. Мою грудную клетку опоясывает пояс – видимо, рецепторы частоты сердцебиения или что-то в этом роде. Чувствую себя американским шпионом, попавшим в подвалы Лубянки.

Начинается допрос с серии невинных вопросов, «для затравочки»: Вы завтракали сегодня? Вы родились в Москве и т.п. На вопросы, касающиеся алкоголя, промышленного шпионажа и увольнения «по статье» отвечаю, не моргнув глазом. Про кражи отвечаю менее спокойно – было по мелочи. А вот вопрос «Употребляли ли Вы героин?» вызывает усиленное сердцебиение. Вот он – крах моей неначавшейся карьеры! Никакой аутотренинг не помогает! Явки провалены… Следующий вопрос… Про курение «травки» отвечаю, сохраняя самообладание – ну кто не курил-то? Небольшая пауза.

Затем следует получасовая серия вопросов на тему наркотиков, причём акцент девушка делает на каннабисе. Это очень хорошо. Мой флегматичный темперамент, замедленный отклик организма на внешние раздражители в кои-то веки сослужили мне добрую службу: скачки амплитуды на своём мониторе девушка истолковала как реакцию моей нервной системы на вопрос о «траве», а на самом-то деле это был просто запоздалый мандраж, вызванный вопросом о «медленном». В итоге я был принят на работу с комической записью в личном деле «склонен к курению травы».

…9W. Сто сорок плюс шестьдесят девять. Та-а-ак… Пересорт пятнадцать штук – ляпнул кто-то. 9Х сейчас посчитаем. У-ффф… Жарко. На улице морозец, а у нас как в финской бане. Так в падлу считать 9Х, кто бы знал! Их много на лотке, они тяжёлые, все слои перемешались, придётся поштучно… Где табуретка? Ну, погнали: экспресс-метод Илоны Давыдовой, нах… Пять десять пятнадцать двадцать двадцать пять… А чего это ты, собственно, предаёшься тяжким думам? Тебе двадцать четыре. Получаешь ты больше своего отца – начальника отдела в НПЦ им. Хруничева. Ты – квалифицированный рабочий, которого «не заменишь ни директором, ни менеджером» (слова Лобурева). Да, условия труда. Да, в грязи и в пыли. Да, нет времени на творчество. Зато ты не нищий, не шляешься без толку по улицам, не промышляешь кражами в книжных магазинах, как это бывало. Зато ты делаешь работу, которая у тебя получается – сто двадцать пять сто тридцать сто тридцать пять – в хорошем коллективе. Ездить, опять же, удобно. Дело не в работе, причина твоего душевного неуюта в чём-то ином. Ты не знаешь до сих пор, кто ты такой. И никогда не знал. Кто ты? Интеллигентный начитанный мальчик с томиком Кэндзабуро Оэ в руках? Маргинал, полирующий ладонями початую чекушку во дворе за гаражами, мурлыкая песенки Г.О.? Поэт и писатель, пишущий порой даже на работе и в транспорте? Футбольный фанат, орущий на секторе и ускользающий от милицейских дубинок? Работяга в грязненькой робе, перемежающий изощрённый мат со складским слэнгом? Богемный сноб, подёргивающий головой на концертах Леонида Фёдорова и PJ Harvey? Сыто-равнодушный представитель миддл-класса, отращивающий брюхо и молящийся на сберкнижку? Иногда тебе кажется, что ты вобрал в себя все недостатки каждого из этих персонажей, не будучи в силах похвастаться ни одним из их достоинств. Тебе не быть ни литературоведом, ни лидером какой-нибудь мало-мальски фашистской партии, ни многотомным классиком, ни авторитетным околофутбольным бойцом, ни толстосумом «квартира-машина-дача», ни… Сто сорок сто сорок пять… Ты – человек в чехле. Не в футляре АнтонПалыча, а именно в чехле. Одна половина окружающего тебя мира наглухо закрыта для тебя, недоступна, и ты даже не смотришь туда. Другую половину ты способен видеть, ты знаешь, как она выглядит, но это не делает её доступной. Прозрачный пластик не менее прочен, чем чёрная кожа. Ты видишь, но не соприкасаешься. Вся твоя деятельность происходит внутри тебя. Сто семьдесят сто семьдесят пять сто семьдесят семь и шесть – шестьсот семьдесят семь. Этот мне подходит. Долго ждал шестьсот семьдесят седьмого, поздно уже, редко ходят… Завтра выходной, на улице зима, и поэтому в моей руке «Доктор Дизель». Со Спиваком и Шишкой ещё постояли в переходе, потрепались. Вот и сидячее место успел занять – отлично. Сам собой взгляд скользит по окружающим меня пассажирам. Соседи в этот раз у меня примечательные. Слева от меня сидит женщина лет пятидесяти в больших затемнённых очках, в трауре. У неё вид человека, затонувшего в тёмных глубинах горя, затонувшего стойко, молча, не тревожа никого. Напротив меня сели сопровождающие её сыновья-близнецы – их простые лица с жёсткими прямолинейными чертами, не выражающие ни малейших эмоций, показались мне на удивление знакомыми, кажется, они учились со мной в одной школе, на пару классов старше. Одинаковые стрижки и одежда этих крепких парней воскресила в памяти советскую манеру одевать и стричь однояйцевых «под копирку» – «чтоб никому из них не было обидно». Эти двое совсем не изменились со школьных времён, они словно шагнули ко мне из моего детства. Аккуратное чистенькое единообразие их недорогих курток, брюк и ботинок в сочетании с траурным мраком, окутывающим их мать, вызвало во мне какое-то труднопередаваемое щемящее чувство – уважение к их аскетическому достоинству небогатой семьи трансформировалось в смесь свинцовой тоски с холодящим ощущением какой-то ирреальности этой троицы. Их давящее молчание, неподвижные лица, словно вытесанные из гранита суровым зубилом монументалиста… Отхлёбывая из бутылки очередную порцию пойла, я подумал о том, как переплетаются во мне любовь к этому Городу и неприятие его. Скрыто-агресивная пластика камышового кота, терпкое, горькое тепло этого Вавилона и ранят и греют меня. Словно стопка водки, закинул – противно, а тепло. Завтра утром только будет ещё холоднее, чем прежде. Прискорбный мой дар видеть сквозь толстую кожу этого Города его нервы, жилы, кровь и дерьмо… Автобус со скрипом распахивает веки дверей, и я вываливаюсь в ночь, непроглядной кожей обволакивающую все острые углы этих кварталов, оберегая их от повреждений. Я поднимаю воротник, грустно улыбаясь навстречу непримиримому ветру. Я беру ещё один «Доктор Дизель». Я застёгиваю свой чехол.