Заправься!

 

 

 

Я дежурю. Сегодня – моя очередь. «Дежурить» – это лежать на столетней кровати, где из-за растянутых пружин зад достает до пола, и смотреть в потолок.

Потолок не крашен сто лет и на нем резвится жизнь. Среди паутины и плесени снуют какие-то мелкие твари и весело играют в догонялки. Догонялки – страшная игра: проигравшего съедают.

– Сколько раз предлагал, – кричу я через большую комнату, – давай квартиру отремонтирую. Потолок с полом одинакового цвета.

– И так хорошо. Что я, как дура, перед смертью буду шею мыть…

Бабка умирает молча и деловито. Лекарств не пьёт и докторов к себе не допускает.

– Может, давай съездим в больничку, а то соседи скажут: мы тебя не лечим.

– Вот ещё! Регистратуру смешить – бабка в восемьдесят лет пришла жизнь продлевать!

– За границей все старые лечатся… И вылечиваются… И путешествуют…

– Так они дураки там все!..

– Может, вот сейчас лежит где-нибудь у медсестры на подоконнике лекарство. Ты бы его «ам», и вся б горя…

– Ты что? Смерти моей хочешь? Ты, что ли, не знаешь, что у меня на все лекарства аллергия? Мне можно только одну таблетку, а со второй – сразу каюк. Я же военная медсестра…

– Военные – ненастоящие.

– Как это – ненастоящие?!

– Просто туда здоровых берут, чтобы раненых таскали по пашне, а ума никакого не надо…

– Здрасьте! Я за свою жизнь столько уколов поперенаделала, сейчас глаза закрою – перед глазами солдатские жопы…

– Это не от уколов.

– А от чего?

– Мужика тебе надо.

– Ну, не дурак? Мне – восемьдесят лет!.. Я умираю лежу… Постыдился бы…

– Рано тебе умирать, если солдаты снятся.

Здоровенная муха делает круг по комнате, пролетает через коридор, где стоит нарядный гроб, и бьётся головой о немытое стекло. За стеклом – жизнь: солнце и кучи всякого дерьма, которым можно полакомиться.

– Бабка, можно я муху выпущу?

– Зачем? Пусть живёт. Когда вы уходите – мне с ней не так скучно.

– Ну, она пожрёт чего-нибудь на помойке и снова прилетит.

– Не прилетит. Ты ей устрой на подоконнике маленькую помойку и всё… Она хорошая. Когда она мне на лоб сядет, значит – я умерла. Ты у меня на лбу её не убивай. Так отпусти…

– Нужна она мне…

– Да, совсем забыла. Когда умру, зеркала закрой простынями.

– Зачем?

– Так положено…

– Кем положено?

– Мной…

– Не понял…

– Мной простыни положены в шкаф. На них написано «В/Ч 165063»…

 

Я вспомнил военную службу. В армии порядок. В армии на зеркалах написано: «Заправься!». «Заправься» – это не просто поправь ремень. Это будь готовым ко всему и встреть это «всё» с улыбкой и в полной боевой готовности.

Расслабились мы. Ослабели от сытой жизни. Вот бы ночью на работе написать губной помадой на всех зеркалах, в туалетах – «Заправься!»…

На меня не подумают. Чего бы это простой преподаватель, даже не кандидат наук, писал «заправься» на зеркалах? На студентов подумают, которые от «военки» «косят». Так им и надо – предателям Отчизны…

 

– Зубов жалко.

– Чего?

– Зубов, говорю, жалко. Ты, что, глухой?

– Почему – жалко?

– У тебя, дурака, в сорок через раз коронки, а у меня в восемьдесят все до одного свои… И ни разу не чистила…

– Может, поэтому и сохранились?

– Наверняка поэтому. Надо просто брать палец и массировать дёсны.

– А палец где брать?

– В жопе!

– У солдат?..

– Скажу твоей сестре, чтобы ты больше не приходил. Издеватель.

– Вот тогда она у тебя всё побелит, помоет, убьёт муху и вызовет участкового врача. А врач назначит анализы.

– Не пущу!

– Кто тебя спросит, если ты лежачая больная…

– Ладно, сиди, зараза.

– Я лежу…

– Ну, лежи… Только сходи шланг в огороде передвинь на грушу.

– Я уже передвигал.

– Ты передвигал на вишню.

– Да, что я – совсем дурак?

– Да.

– Спорим об овечий кожух, что шланг – под грушей?

– Об какой кожух?

– Помнишь, когда дед помер, ты соседям его тряпки раздавала, а я кожух просил?.. Так ты мне не дала…

– Вспомнил. Это когда было?

– Десять лет назад.

– Да на кой он тебе, этот кожух?

– А тебе на кой?

– Я на нем сплю.

– Вот!.. А я бы носил. На память о Григории Ивановиче.

– Да нечто сейчас такие носят?

– Ладно. Замяли…

– Господи Иисусе! Вот «кусок» жадный. Кожух вспомнил…

Я молчал и обидчиво листал тусклую книжку «Юный садовод». Других книг в доме не было.

Бабка пять минут делала вид, что спит, но скоро ей это надоело. У неё был рак. Всё постоянно болело, и надо было отвлекаться…

– Согласна на кожух. Спорим.

– Хорошо. Я пошел.

– Стой. Ты меня обманешь…

– Как ты даже подумать можешь такое? Я – с высшим образованием…

– Ну, хорошо. Если ты выиграешь, тебе – кожух… А если я выиграю?

– Не знаю. Сама проси.

– Мне не надо ничего…

– Хочешь, если ты выиграешь, я тебе ещё муху принесу?…

– Нет! Если я выиграю, поклянёшься, что анализы не буду сдавать?

– Вот те крест!

– Всё. Иди….

Шланг лежал под вишней.

«Как догадалась, где шланг лежит, ведьма? – подумал я. – Навру, что под грушей, и заберу кожух. Откуда она узнает, если лежачая?»

Я подтащил шланг к груше. Шланг, такой же старый, как сама бабка, переломился пополам и до груши доставать перестал.

– Точно – ведьма старая!

Я походил немного по густой траве, пахнущей испанскими лимонами, которой зарос сад, нашёл старую пластмассовую лейку, оторвал от неё носик и соединил шланг…

 

– Всё. Вставай с кожуха. Шланг под грушей.

– Это ты сейчас переложил.

– Ничего неподобного!

– Почему тогда так долго был?

– Муху тебе ловил.

– Поймал?

– Нет, верткие, заразы…

– Ты смотри – мне самца не надо, мне надо самку. А то потомства не будет… Я люблю животных в доме…

– Ты зубы не заговаривай… Давай, вставай – гони кожух.

– Как я тебе встану? Я же лежачая.

– Тогда упрись, я из-под тебя вытяну…

Кожух постарел. Бабка была права. Не стоил он таких страданий.

– Ладно, старая. Бери кожух назад. Я пошутил.

– Как я тебе его на место положу? Я же лежачая.

– Не шевелись, я подоткну…

– Облез совсем кожух… Знаешь, почему тогда не отдала?

– Ясное дело, знаю. Из жлобства…

– От него Гришей моим пахнет. Даже по сей день…

Я понюхал кожух. Кожух вонял, как положено вонять кожуху, ведущему неравную борьбу с молью и человеческими испарениями. Стоило о нем десять лет жалеть, жизнь себе портить?.. Все мечтал: прихожу я зимой на танцы в кожухе нараспашку – все девки мои… А тут… Тьфу!..

– Точно, дедом пахнет. Прям, как живой. Надо только самогоном спрыснуть.

– Внучок, сходи в сад, там где-то в траве лейка пластмассовая… красненькая такая… набери теплой воды, полей мне над тазиком.

– Может, из ковшика?

– Нет, я из лейки люблю. Давай, не ленись. Я помру – она твоя будет. Ты – мой любимый внук по наследству.

– А, ну раз так…

Я пошел в траву и принёс «наследство» с оторванным носиком.

– Бомжи, суки, оторвали, – сказала бабушка, – они у меня воруют алюминий, медь и латунь.

– Откуда у тебя алюминий, медь и латунь?

– Я собирала, чтобы тебе было наследство…

– С меня хватит лейки.

– Это уже не лейка. Выбрось к соседям через забор.

– А им зачем?

– А нам?

– Действительно…

Над дверью громко зазвенел тревожный звонок с надписью «В/Ч 165063»…

– Не открывай!

– Почему, может, наши?

– Подкрадись к глазку… Кто?

– Баба какая-то рыжая.

– Причёска гулькой?

– Гулькой.

– Одна?

– Нет, ещё две… Тоже с гульками…

– Ну, их, стерв… Не открывай…

– Почему?

– Голосить начнут, библию читать…. Слетаются, как вороны на падаль…

– Давай, тогда я тебе библию почитаю.

– Зачем?

– Как зачем. Когда умрешь, попадешь в Небесное Царство. Будешь сидеть одесную Бога и есть тульские пряники…

– И запивать молоком из молочных рек? Ну, ты и дурак. Да у меня грехов, как в кожухе моли.

– Бабушка, у меня высшее образование. Я где-то читал, что даже если с последним вздохом примешь жертву Иисуса на кресте – будешь жить вечно.

– Не ври. Читал он. Это тебе эта с гулькой сейчас сказала.

– Нет, она сказала про псалом номер девяносто.

– Мне до девяноста не дожить…

Помолчали. Бабка вздохнула несколько раз и перевернулась на бок. Ей нужен отдых, потому что интеллектуальный разговор со мной отнимает много сил. Пять минут прошло в тишине.

– Болит? – спросил я.

– Болит.

– Надо наркотиков купить и вколоть.

– Не смей! У меня аллергия. Смерти моей хочешь, чтоб быстрей наследство делить?

– Ты уже всё поделила. Мне – лейка без носика и латунь.

– И медь, и всякое другое железо.

– Извини, забыл.

Помолчали ещё.

– Рано гроб купили, – сказал я, – сейчас кризис – они дешевеют день ото дня. Если ещё месяц протянешь, рублей двести потеряем. Хотя… Кто его знает, могут и в гору попереть. Кризис непредсказуем.

– Что?

– Ты спишь, что ли?

– Задремала чуть-чуть… Даже сон приснился. Будто бы идем мы купаться. Я с Гришей и сестра моя – Варька.

– Это которая?

– Ты не знаешь. Мы вместе в медучилище учились… Она, правда, двоюродная. Её схоронили – ты ещё не родился.

– А… А я думаю, что за Варька такая?.

– Так вот, они залезли в воду, и плывут… Я им кричу: «Меня подождите, не уплывайте далеко»… А они плывут и плывут…

– Уплыли?

– Не досмотрела. Ты разбудил.

– Это вещий сон.

– Ясное дело – не простой.

– Я думаю – грешил твой Григорий с Варькой по молодости, вот и сон такой…

– Дурак. Она страшная была и прихрамывала…

– Ну, это не скажи. В чужом огороде и кислая вишня слаще.

– Да ты чего несешь, байстрюк?

– А чего? Ты считаешь, сон к деньгам?

– Господи, один внук, – и тот дурак. Лучше бы никакого не давал.

– Это значит я, с высшим образованием, преподающий в институте студентам умные науки – дурак. А ты, медсестра, из книжки пятьдесят шестого года «Уход за параличными больными» – светило науки.

– Чего ты там преподаёшь? Слепой ведёт слепых к обрыву. Привет, девчата! Последний глаз вилкой проткнул, как к вам торопился!

– Сама поняла, чего наговорила?

– У меня не голова болит. А тело. Я всё понимаю… А сон к тому, что рано мне помирать… Не зовут они меня «плавать»…

– Вот и я говорю. К чему гроб купили? В коридоре не пройти, не проехать. Одной мухе радость – есть где «посидеть» со вкусом.

– Так, она что, сука, на гроб гадит?

– Она не знает, что это гроб. Она в медучилище не училась. «Сукой» ругаться не умеет…

– Помолчи. Я поняла. Ты просто не дал мне сон досмотреть. Они, должно быть, во второй половине сна всё ж-таки меня позвали…

– Так, делов куча, засыпай и досмотри.

– Так ты ж не даёшь, балаболка… Разбудил на самом интересном месте…

– Ладно. Не бушуй, а то совсем проснёшься. Попробуй заснуть – досмотреть, да и я подремлю. Всё…Чок-чок – зубы на крючок. Кто его… Забыл… Короче, спим…

– Забыл. Не башка, а решето…

Я не стал отвечать на выпад и закрыл глаза. Мне представилась наша речка «Южок» и плывущие дед с Варькой. Дед был старый и в кожухе, а Варька – молодая и плыла на спине. Я думаю – специально для того, чтобы показать деду свои приличные титьки, которые она старательно выпячивала из воды. Во время плавания невозможно было определить – хромала она или нет. Дед пытался угнаться за ней кролем, но не мог из-за того, что ему мешал кожух. Варька смеялась и уплывала от деда все дальше и дальше, к тому берегу, на котором был молокозавод…

– Витька! – кричала она. – Витька, посмотри-ка под меня, я не описалась?…

– Витька!!!…

– Что?

Я проснулся так же быстро, как и уснул.

– Уже полчаса храпишь, как боров. Посмотри, я не описалась?

– Чего там смотреть, там – памперс. Писайся на здоровье.

– А… А я и забыла… А ты здоров спать. Храпел, как трактор… Полчаса покою не давал… Это у тебя что-то с носом… А я так и не уснула…

– А я видел во сне и деда твоего, и Варьку… Она к молокозаводу плыла… Титястая такая…

– Всё понятно… Это я была… Значит, мне пора…

– Почему – ты?

– Потому что я – сисястая, а не Варька… Варька была так… Доска – два соска…

– Ну, как хочешь, а то я хотел гроб «загнать» и устроить День Рождения…

– Какого Рождения?

– Твоего. Какого ещё?

– Дак у меня в июле!

– А сейчас что?

– Сейчас – июнь… Что за дурак?… Даже не знает какой месяц…

Бабка немного помолчала…

– Да и кому гроб загонишь, он наполовину использованный…

– Как понять – наполовину?

– Ну, умереть я ещё не умерла?

– Пошевели пальцами.

– Зачем?

– Для проверки…

– Скотина!.. Так вот. Помереть я ещё не померла, но напугала всех этим гробом порядочно… Значит – уже послужил…

– Слушай!… Давай его Иванычу загоним. Он же тебя старше.

– Нет, Иванычу – нельзя. Иваныч – дурной.

– Почему – дурной? Вчера курили вместе.

– Как от него клещи не прячут, он всё равно находит, кабель перекусывает и орёт: «Почему телевизор не пашет? Может, там – уже война, а мы в ополчение не записались?!»… Да и длинный он. Не влезет.

– Частями можно…

– Что? Громче говори!..

– Я говорю, если с патологоанатомами «развести», – ору я, – они могут ноги подрезать до колен и всё…

– Не ори на бабушку… А куда потом эти ноги?

– Под мышки ему подоткнуть. Кто там чё заметит…

– Да, ну, тебя. Ерунда какая-то. Да и Варька не согласится. Скажет: «На фиг нам «секенд хренд?» Что мы, на гроб не накопили за 60 лет?»…

– Какая Варька? Она ж на «молокозавод» уплыла… Умерла, то есть…

– Да, пошутила я … Она – Иваныча жена…

– Ну, ты, бабка, даёшь! Кто ж этим шутит?

– Чем?..

– А хотя…

– Что – хотя?

– Да, я так.

– Что – так? Начал – договаривай.

– Ну, короче, у меня такая философия. Смерть не должна быть табу для шуток, потому что она есть неотъемлемая часть жизни. Так сказать, переход в новое состояние души.

Бабка не отвечала минут пять…

Мне было лень открывать глаза и проверять – жива ли она, и я решил спросить:

– Эй! На лебёдке! Чего не отзываешься?..

Бабкина кровать заскрипела:

– Шо це таке – «табу»? – вспомнила она своё украинское происхождение.

– Запрет.

– Не могут по-русски. Всё какую-нибудь иностранную дрянь добавляют для понтов… Бедные ваши студенты… Значит, получается, ты в загробную жизнь веришь?

– А как же. И в Бога, и в загробную жизнь.

– Ты ж комсорг был.

– И тогда в Бога верил. Только не говорил никому.

– Бздел, что ли?

– Было маленько…

Бабка снова помолчала.

– Я бы на месте Бога вас, таких бздунов, как ты, в Царство Небесное не брала…

– Нельзя не брать.

– Почему?

– Там вам – смелым, без нас – малодушных, скучно будет. Некем будет помыкать…

– Это ты намекаешь, что меня в рай возьмут с таким дешёвым гробом?..

– Там стоимость гроба не причем…

– Тогда, может, ты похлопочешь?!

– Не прикалывайся… Нет нужды… Вот, ты пойми, старая… Ты в Собесе была?

– Я там жила! Эти су…

– Чур, не материться! Я понимаю. В Собесе всегда очередь, чтобы вам, старикам, жизнь не казалась сметаной. Это физкультура такая.

– «Физкульдура!»…

– Продолжаю. В Собесе, чтобы без очереди, нужны «макли». Правильно?

– Правильно.

– Так вот – это и есть основное отличие Бога от Собеса. У Бога – без «маклей» и без очереди – всегда свободно.

– Щас! Во-первых, он – один, а нас, с «раками» – как в пруду. Во-вторых, батюшка в церкви его рясой загораживает…

– Батюшка не Бога загораживает рясой, а… В общем, к Богу, согласно Библии, можно обращаться напрямую. Без очереди.

– Я – наполовину мертвая, а он врет…

– Бабушка, почитай лучше Лермонтова…

– «Я ждал, схватив рогатый сук, минуту битвы.

Сердце вдруг зажглося жаждою борьбы и крови…

Да! Рука судьбы вела меня иным путем,

Но нынче я уверен в том, что быть бы мог в краю отцов

Не из последних удальцов…»

– Ладно, хорош – верю. Это ты что, поганец, на память меня проверял?

– Мыслишь пока четко. Мозг работает адекватно. Делаю вывод – провода клещами перекусывать не будешь, значит, футбол я завтра у тебя посмотрю. Ты завтра постарайся уснуть, а то стонешь. Отвлекаешь от игры.

– Хорошо. Только объясни, как это: к Богу – без очереди?

– Короче, говорю тебе, как комсорг. Согласно Библии Бог существует в трёх лицах – Бог отец, Бог Сын, который на кресте искупил все наши грехи, в том числе твои, дедовы и Варькины…

– Да не было у них ничего, она – хромая…

– Не перебивай!.. И Бог Святой Дух. Бог Святой Дух пребывает везде. Прикинь – везде!

– Это, когда я на горшке дуюсь, Он тоже глядит?

– Пойми: Бог – он Отец. Когда твой отец тебе маленькой жопу вытирал, ты что, стеснялась?

– Я тогда маленькая была.

– Против Бога мы все – маленькие…

– Ну, ладно. Ты, объясни – в чем фишка?

– Откуда ты этих слов нахваталась?

– В телевизоре так говорят. Если бы ты смотрел что-нибудь, кроме своего дурацкого футбола, то и ты бы знал…

– Ну, ладно. Это неважно. Итак, Святой Дух пребывает везде, для того, чтобы принимать от населения просьбы, жалобы и признания.

– Это как бы «открытая приемная» в райкоме комсомола?

– Точно. И вот ты, напрямую, без попа, можешь сказать или попросить у него все, что хочешь.

– Под тип он и сейчас здесь?

– Безусловно. Ибо сказано в Библии: «Где двое собрались во имя мое, третий среди них – я»…

– Мужики наши покойные не знали…

– Какие мужики?

– Ну, те, что возле магазинов третьего искали, чтобы на водку скинуться. Он же всегда тут.

– Он – непьющий. Он – дух. Чего ты тупишь?

– Значит, Он с утра тут, и весь этот срам слышал.

– Факт.

– Господи, стыдно-то как!

– Не стыдись, «дочь моя», ибо все люди грешны и нет среди нас святых…

– Значит, всех в ад и «алямба»!

– Что ты за непонятливая старуха! Я же тебе сказал: если ты покаешься в грехах и поверишь в искупление их Иисусом, – пойдешь в рай.

– Шутишь…

– Какие шутки? Я тебе библию три года назад давал?

– Давал.

– Читала?

– Нет.

– Почему?

– Мелко там. Я на корочке телефоны записывала.

– Что, больше негде, что ли?

– Книга большая – не потеряется.

– Ну, ладно: одним грехом больше, одним меньше – невелика беда. Значит так. Сейчас я буду говорить молитву, а ты повторяй. Только взаправду. Если от души повторишь, считай – ты в раю.

– Ну, ты, Витька, даёшь! Я и не знала, что ты раем «банкуешь»…

– А то! Ну, что, согласна? Шансы твои уменьшаются. Сейчас сестра придет, начнет тебя мыть, кормить – не до рая будет…

– А ты не останешься?

– Не могу. Завтра к футболу приду. Мне ещё сегодня на работу – там собрание. Доцент Очков выступает. Надо хоть рожу показать.

– Ну, на ночь приходи.

– Тоже не могу. Завтра экзамен с утра принимаю. Надо билеты напечатать. Как приму – приеду, – соврал я.

– Да поставь им всем пятерки, да и всё.

– Да я и сам так решил. Но ехать-то всё равно надо.

– Верно…

Старуха взгрустнула:

– Сейчас Алка придет… завизжит…заплачет… начнет уговаривать «скорую» вызвать…

– Она тебе добра желает. Больше меня с тобой торчит.

– Ты ей скажи, чтобы она не ревела. А то я тут же из принципа напрягусь и умру.

– Не сможешь. Это Бог решает: кому – когда…

– Кстати, насчет Бога… Кто-то мне тут рай обещал?

– Три минуты делов.

– Так делай!

– Короче. Я буду молитву читать, а ты повторяй за мной.

– Да нечто ты молитвы знаешь?

– Молитвы не надо знать. Надо просто каяться и просить чего тебе надо. И всё будет дано. Как по написанному.

– Значит, по-твоему, с Духом Святым можно как с Варькой разговаривать?

– А как ещё? На английском, что ли?..

– А, делай, что хочешь…

– Повторяй… Но не перебивай и старайся, чтобы по-честному. Во что не веришь, то не повторяй…

– Да давай уже… Может мне эти три минуты только и остались, а ты тут «выступаешь»… Чёрт знает что! Без свечки… Без бороды… Пришел раи раздавать… Получи-распишись…

– Последний раз спрашиваю: веришь, что Дух Святой посреди нас?…

– Ну, верю…

– Без «ну»!..

– Верю, пропади ты пропадом!

– Повторяй очень серьёзно. Это будут простые слова. От тебя, а не от священника. Напрямую.

– Напрямую – дешевле.

– Ясный перец… Настроилась?

– Да!.. – прошептала бабка, и с той поры почему-то только шептала.

– Мой Небесный Отец!

– Мой Небесный Отец!

– Я простая грешная женщина.

– Я простая грешная женщина.

– Спасибо тебе за сына твоего Иисуса, который взял на себя все мои грехи.

– Спасибо тебе за сына твоего Иисуса, который взял на себя все мои грехи.

– Прими меня такой, какая я есть. Я верю в то, что только через Иисуса получу прощение и попаду на небо.

– Прими меня такой, какая я есть. Я верю в то, что только через Иисуса получу прощение и попаду на небо.

– Я каюсь перед тобой во всей моей неправедной жизни и склоняюсь пред твоей святостью.

– Я каюсь перед тобой во всей моей неправедной жизни и склоняюсь пред твоей святостью.

– Потому что только в одного тебя верю – Отца, Сына и Духа святого. Аминь!

– Потому что только в одного тебя верю – Отца, Сына и Духа святого. Аминь!..

Я немного помолчал для торжественности момента и вскоре услышал ровное бабкино дыхание. Она спала…

Дверь скрипнула и в комнату вошла сестра.

– Тихо, она спит.

– Памперс менял? Кормил? Поил?..

– Нет.

– Ни стыда, ни совести. Придет и храпит на кровати. Не стыдно?

– Нет. Я пошел. Завтра к футболу приду.

– Можешь вообще не приходить. Без тебя справимся.

– Тихо. Разбудишь. Звони, если что…

– Если что – «что»?..

Собрание отменили, потому что докладчик не пришёл.

– Запил, гад. Мог бы, и предупредить, – сказали коллеги и – от нечего делать – пошли в компьютерную лабораторию «полазить» на халяву в Интернете. Раз уж пришли…

Я сел дописывать рассказ про бабку. Чтобы память не пропадала зря…

Через полчаса пришёл докладчик. Он, оказывается, не запил. А просто забыл…

– Извините, коллеги. Может, пройдемте на кафедру, раз уж вы все здесь. Извините за опоздание. У меня дома…кран там…жена… троллейбус сломался…

Коллеги презрительно молчали.

Докладчик потоптался у двери. И снова запел.

– Простите, коллеги, может быть, кто уступит компьютер?.. На минутку… Может быть, кто-нибудь не торопится? Я ненадолго… Только почту «чекну»…

Все также окаменело молчали. Все сидели в «одноклассниках» и, видимо, торопились.

Единственный, кто не сидел в «одноклассниках», был я. Я писал этот рассказ.

Докладчик Очков подумал, что, поскольку я не в «одноклассниках», то я не очень тороплюсь, сел позади меня и стал громко дышать, как бы намекая, что он за мной в очереди. От нечего делать или из любопытства и невоспитанности, он смотрел поверх моего плеча на экран и читал, что я пишу…

Настроение творить сразу прошло.

– Очков, – сказал я твердо, – мне – часа на два. Замаешься в шею дышать. Шел бы ты лучше к молодой жене, проконтролировал, пока.… Всё-таки возле стадиона живете…

– Ну, и что, что возле стадиона?

– Там легкоатлеты в коротких трусах. Это же искушение для юной особы. Говорил я тебе, не бери из студенток – одно беспокойство. Взял бы Марковну, гардеробщицу. Ей легкоатлеты пофигу. Лишь бы не пил больше, чем она, и мылся пореже.…Ведь она тебя по сей день любит, и диссертацию твою почти прочитала…

– Почему это – почти?..

– Ну, вот, ты когда защитился?

– В октябре.

– На банкете напился?

– А как же.

– И когда пальто у Марковны забирал, подарил ей диссертацию со словами: «Возьми, красотка Марковна, весь труд моей жизни – он мне теперь на хрен не нужен. Я теперь – кандидат!»

– Ну и что?

– А то, что в одном предложении ты, Очков, произнёс два ключевых для любви слова – «красотка» и «хрен»…

– Не пойму, к чему клонишь?

– Я клоню к тому, что Марковна – женщина. Если с неё снять рабочий халат, она окажется с тобой одного возраста. Поэтому всё, что ты сказал, она поняла буквально, и стала читать из уважения твою диссертацию.

– Правильное решение.

– Да, но ты, стервец, обманул её, в тот же день «обрюхатив» тугую выпускницу.

– И?..

– И она положила твою диссертацию в туалет.

– А я не знал.

– Каждый день… А у неё здоровый стул, поверь мне, как врачу, она читает одну страницу твоей диссертации. А потом применяет её по назначению и твоя диссертация весело несётся по трубам туда, где ей и место… Сколько в ней страниц?

– Семьсот.

– Со дня твоей женитьбы прошло три месяца. Значит, Марковне осталось шестьсот десять страниц, чтобы уничтожить твою диссертацию, как класс…

– После этого она влюбится в тебя и будет «просерать» твои безмозглые рассказы…

– Мои рассказы тут ни при чем, я ей намёков не делал и ничего не дарил.

– Я подарю, как бы от тебя. Это – раз… Ты – не врач, и ветеринарии женского организма не знаешь. Это – два… И, вообще, вот этот твой рассказ верх кощунства…

– Это ещё чего?

– Ты описываешь процесс умирания собственной бабушки. Причем, в тебе нет ни жалости, ни отчаяния. Тебе одежду на себе надо раздирать и кричать: «На кой ты нас покидаешь, бедная бабуля!.. Подожди…не уходи»… А ты ёрничаешь в своей манере. Из смерти юмористический рассказ сделал…

– А ты – молодец, Очков. Устроился за спиной и без спроса весь рассказ прочитал.

– Ну и что?

– А то, что я твою говянную диссертацию не читал, и жить тебе не мешал.

– Кто кому мешает жить? Циник! Иди – сядь возле бабки и сделай скорбное лицо, если сможешь. Бессовестный. И молись… молись, еретик.

– Это ты молись, за то, что твоя диссертация хоть кому-то пригодилась, я имею в виду Марковну…

– Не передёргивай. Иди, библию читай и страдай, эпикуреец херов.

– Сам читай. Я-то читал. Там написано: «пусть мертвые хоронят своих мертвецов»…

– Не ври, там нет такого…

– На тебе компьютер. Набери в поисковой программе. Убедись.

– Так, что, уступаешь?

– Уступаю беспардонному натиску хама.

– Спасибо, брат… А то так надо… Аж… Аж…

– Аж, не можешь?

– Да.

– Вот в чем беда-то наша. Я могу, но вынужден уступить тому, кто не может.

– Зато сильней тебя хочет…

 

«А ведь он прав, – думал я, спускаясь по лестнице. – Хоть и дурак. А, впрочем… Он, наверное, думает, что я – дурак. А кто нам судья?..»

Я представил завтрашний футбол. Лысого итальянского судью. Наших маленьких и шустрых нападающих, и на душе похорошело…

 

В шесть утра позвонила сестра.

– Витя, беда!

– Что? Бабушка умерла?..

– Нет… То есть – да… Но не в этом дело, у нас в доме полный дом милиционеров…

– Что, ещё один дом?

– Они нас допрашивают!

– Молчите. Скажите: едет адвокат, будем отвечать только при нём…

– А кто – адвокат?

– Я, дура!..

Я к женщинам хорошо отношусь. Даже очень. Не смотря ни на что, и смотря на кое-чего. Но очень они раздражают в минуты экстрима. Истерики всякие. Потеря концентрации. Сил нет…

Я гнал во всю. Сонный гаишник неуверенно махнул палкой безо всякой надежды, что я остановлюсь. Я и не остановился, в полной уверенности, что он не станет за мной гнаться…

Как мы, люди, всё-таки чувствуем, друг друга, думал я, заходя в бабкин дом…

Бабка лежала лицом к стене. Вокруг суетились люди в милицейской форме и в штатском. На кухне плакали сестра и соседка, подписывая какие-то протоколы.

– Кто главный? – спросил я.

– В огороде, – ответили гордые милиционеры.

– Бабы! – сказал я. – С этой минуты – разговаривать только со мной.

– Молчать? – спросила сестра.

– Почему – молчать? Плакать и выть: «на кого ты нас покинула, бабуля!»… Прямо в уши этим лейтенантам…

В огороде какой-то капитан мерил рулеткой забор.

– Так, что тут у Вас, капитан? – деловито спросил я.

– Да, вот, бабка ничейная померла. Дом будем опечатывать. Тяжело у нас в отделении с жилплощадью. Многие не имеют постоянного места жительства. Вот, даже я, хоть и капитан…

В доме старательно орали сестра и соседка. Подтянулись соседские бабушки. Звуку прибавилось.

– Ну, с площадью я вам помогу, – нахально пообещал я, фотографируя рулетку, – года на три… Бесплатно и с трехразовым питанием…

– А вы откуда, товарищ?

– Я, собственно, наследник этой жилплощади. А вот вы откуда с рулеткой? С ЖЭКа? Водопровод с утра начнете тянуть?

– Поступил сигнал…

– Вас, вместе с вашим сигнальщиком Очковым (я очень догадливый) завтра вызовут к прокурору Аршавину. Интересно, что вы там будете мерить в его кабинете своей рулеткой, когда туда придет мой адвокат с завещанием от моей родной бабушки?

– Аршавин, говорите? Так, завтра же футбол! Я не могу завтра, – сказал капитан, свёртывая рулетку.

– А это что за толстая харя за столом сидит?

– Которая?

– Которая пишет.

– Это судмедэксперт. Может написать, что вы её удавили. Ужасный человек. А рядом – из «Черного лотоса». Услуги будет предлагать.

Капитан перевязал рулеткой лейтенантов и увел их в рассвет.

– Ну-с, – сказал судмедэксперт, – мы тут с коллегой имеем кое-какие вопросы.

– Сестра, – крикнул я в прихожую, – звони в милицию, тут какие-то бандиты у нас за столом…

– Стоп-стоп, – сказал эксперт, – вот моё удостоверение…

Эксперт шарил по карманам и не мог найти «корочку»…

– Убивают… – тихо прошептала соседка.

– Убиваю-ю-ю-т!!! – весело подхватили бабушки на кухне…

– Да, как же это? – нервничал эксперт, по второму разу выворачивая карманы…

– Да, знаю я его, – уверенно сказала вторая рожа, сидящая за столом, – эксперт он, с Ленинского. Значит так, братан…

Тяжелая рука легла мне на плечо.

– Все услуги. Хоронить будем по какому разряду?

– Кого?

– Клиентку.

– По высшему – сколько?

Рожа для понту пошевелила губами и сказала:

– Штучка.

– А оптом?

– Это как?

– Ну, если два покойника.

– Ну, тут, конечно, скидочка будет, братишка, 20 процентов.

– Ну, тогда легче. У меня сестра-сердечница от вас на кухне умирает при восемнадцати свидетелях… Старухи, подтвердите налёт на дом?

– Подтвердим, батюшка! – уверенно согласились старухи, жизненным опытом определив, чья берет, – где подписывать?

– Сейчас мои с прокуратуры приедут, всё оформим. Вы побудьте, товарищи.

– Борзеешь? – грозно спросил «Чёрный лотос».

– При такой крыше, как у меня, – это называется не борзею, а сердечно прошу покинуть жилплощадь к …… матери, – сказал смелый я, набрал номер старосты нашей полуобвалившейся протестантской церкви, и включил громкую связь.

– Эмиль, – сказал я, – всё случилось, как я и предполагал. К сожалению…

– Держись, брат. Мы уже едем!..

– Попридержать? – спросил я.

– На твое усмотрение, брат, – сказал Эмиль, ничего не поняв.

– Вы не уходите, пацаны. Я вас с братанами моими познакомлю. С минуты на минуту будут.

– Ой, – сказал эксперт, – а у нас вызов новый. Мы пошли…

– Жалко, а то бы мы подвезли вас до ближайшего леска.

– Да, мы на машине.

– Прости их, батюшка, – сказали сердобольные старушки.

– Хорошо, бабульки. Сгоните муху с головы покойницы, только не убивайте – она ручная. Мойте тело и наряжайте, как на свадьбу. К «жениху» повезём «невесту»…

– Витя, тут на кухне нашли удостоверение – «эксперт». Куда девать?

– В гроб положите. Под голову. Это пропуск в царство небесное…

Остальное – не помню. Всё крутилось, как в карусели. Действовал автоматом. Мозг был занят одной мыслью:

«Что же ты, бабка, день не могла подождать? Нарочно сделала, чтобы я футбол пропустил. Вот вредина. Придется в записи смотреть… Лишь бы счет не сказали какие-нибудь гады»…

Похоронили быстрее, чем предполагали. Катафалк сломался прямо на депутатских местах.

Я был занят мыслями о футболе и ни во что не вмешивался…

– Ну, чё? – спросили бабки могильщиков бандитской национальности. – Попрёте в гору на руках?

– Больно надо! – сказал старший бандит. – У нас тут одного депутата заказали. А потом – передумали. Яма осталась. Туда и пульнём. Только надо стольник баксов добавить…

– Убивают… – прошептал откуда-то взявшийся Иваныч, и вытащил из кармана клещи…

– Убивают!.. – подхватили остальные…

– Тихо! – распорядился кто-то сверху. – Он пошутил… Бесплатно «упакуем»…

Бабушку похоронили между криминальным авторитетом и заместителем мэра по приватизации.

Бабкин деревянный крест «облокотился» одним крылом о чёрный памятник авторитета, и получилась прикольная картинка…

Из-за черного памятника вышел «Черный лотос» и сказал:

– Ты, прости, братан, если чё. Попутали спросонья.

– Не загружайся, – милостиво ответил я. – Автобус подгони для старушек.

– Будет сделано… – хрипнул «Лотос» и сделал кому-то знак.

Я отдал ему сто баксов, которые нашел в удостоверении эксперта и пошел в сторону города…

На другой день случились четыре события – три хороших и одно плохое, которое перечеркнуло хорошие.

1. Сестра нашла в бумагах бабки завещание, в котором мне завещался дом, а ей – лейка и латунь.

2. Кто-то написал на всех зеркалах, в которые я в тот день заглядывал: «Заправься!». Я заправлялся и сдерживал дрожание губ.

3. Очков позвонил мне на мобилу и сказал:

– Ты, извини меня, Витёк, если что за критику… Я тут всем твоим выставил тройки, чтобы ты не заморачивался.

– Забудем… – ответил я.

4. – Да… Я знаю, ты – болельщик. Поздравляю, наши выиграли – 3:2…

– А вот это – не забудем никогда…

Если бы я был моя бабка, я бы сказал: «Сука ты, Очков!»…

Но я не сказал…

Я устал. Почему-то мне было жалко не бабушку, а себя…

«И правильно», – шепнул мне на ухо Святой Дух.

«И правильно», – подумал я…

Царство тебе Небесное, бабушка. Встреть там меня по-людски, когда прибуду…

Нескоро, правда, ещё. Дел невпроворот. Топчусь, как бегемот в луже, а свой хвост догнать не могу…