Жаба

 

Быль-жуть

 

 

 

 

 

 

 

Эта правдивейшая история началась давным-давно, в эпоху глухую, серую и очень советскую, в эпоху «застоя».

 

Мне её рассказал один очень честный человек, которому о ней говорил другой, тоже честнейший (правда, рыжий), его знакомый... так он видел все это своими глазами... ну, или, по крайней мере, он был знаком с бабушкой того парня, у девчонки которого была точно такая же история в жизни матери её отчима.

 

Так что, господа энд дамы, всё нижеизложенное есть абсолютная правда!

Полнейшая!

Да-с!

Так вот…

 

 

 

Жила-была маленькая-маленькая Девочка.

Жила Девочка в таком же маленьком-маленьком и таком же сереньком шахтёрском посёлке, под городишком, с символичным для тех мест названием Антрацит.

Жила она в стране угля, где в пыльной степи, с редкими «посадками» и «балками», возле шахт и терриконов были разбросаны тысячи таких же серых пыльных посёлков, полных стандартных двухэтажноподъездных домиков и нестандартного «частного сектора», где жили шахтёры, их скот и их семьи.

Стране нужен был уголь, поэтому жили все они сравнительно неплохо.

Чуть сытнее...

 

Девочка была маленькая, честная, правдивая, как Павлик Морозов, белобрысая и очень тихая.

У Девочки были старшая сестра, мама, папа и кошка.

Старшая сестра ходила в поселковую школу имени того самого Павлика.

Только памятник у входа был почем-то дедушке Ленину.

 

Памятник был махонький, вместе с пьедесталом всего метра два в высоту, и такой же серый, как и вся школа.

Но периодически, обычно перед советскими праздниками, местные несознательные хулиганы закрашивали красной краской ленинскую промежность, а также кепку, которую памятник традиционно держал в грозимой врагам и народу руке.

Кепка была почему-то очень похожа на гениталии.

Ленинские, естественно...

Соцсюрреализм самокастрации.

Дали такое и не снилось...

 

В этой же школе их мама работала учительницей географии.

Причем, не простой учительницей географии, а «заслуженной»!

Этим жутко гордилась и сама мама, и сестра, и Девочка.

Да и весь посёлок.

Шутка ли – такое звание!

Одно на весь район!

Обязывает...

 

Только кошка и папа не гордились.

Кошка просто не знала, как и большинство в посёлке, что это такое, а папа работал на шахте инженером по технике безопасности и по причине бессмысленности своей должности при часто пьющих и, вследствие этого, часто гибнущих шахтёрах, страдал запоями и одиночеством души.

К тому же он сам всю жизнь жил с этой «заслуженной учительницей» и знал, что гордится там особо нечем.

Но на него и на кошку особого внимания не обращали.

Не прислушивались.

«Нет пророка в своём селе!»

Истинно так!

 

Папа был человеком, несомненно, талантливым, но несчастным.

В чём его талант, он и сам не знал, а несчастьем была его семья, которая дружно грызла папу круглые сутки.

Из-за этого он всё чаще пил, а чем чаще он пил, тем сильнее его грызли!

Тяжело, когда одни женщины в семье!

Быт он, знаете ли, жутко заедает любой талант...

И запивает...

 

Когда девочка немного подросла, и у нее поменялись зубки, она тоже принялась грызть папу, привыкая и входя во вкус, в который почему-то так быстро входит большинство наших дам.

Постепенно она привыкла к маминым мыслям, которые часто слышали все соседи в их квартале, что «все мужики козлы», и что «дура я была», и что «говорила же мне мама», и в том же духе дальше по маминым конспектам.

Детки!

Пьяный шахтёр – это плохо! Очень!

Но пьяный папа-шахтёр-инженер – это хуже!

Гораздо!

 

Мама, к своему счастью, не витала в эмпиреях, была по натуре простой русской бабой, терпеливой и выносливой, пуритански нравственной и очень дремучей, какими только и бывают такие правильные учительницы в нашей провинции.

Они веками сеют «разумное, доброе, вечное», сами же по шею вбитые в землю, задавленные скотским бытом, вечным безденежьем, семьёй, комплексами несбывшихся надежд, невежества и «местечковости».

Больше всего мама блюла честь семьи.

Изо всех сил...

Правда, опять же толком не зная, что это такое.

Но блюла!

 

Профессия наложила на маму неизгладимое клеймо полуинтеллигента, полупролетариата, обильно политое сладкой привычкой учить, учить и ещё раз учить маленьких будущих шахтёров и их маленьких будущих жён.

Разбрасывать камешки…

Сеять…

 

Видеть и ощущать свою убогость и эфемерность своей власти над этими малышами, верить какой-то призрачной идее и при этом не удрать, не спиться, не сойти с ума, а нормально себя чувствовать нужными народу и партии, могли только альтруисты-народники, сильно траванувшиеся в юности всякими Толстыми да Герценами и Белинскими с Чернышевскими.

Или же это были простые, как указка, очень по-ленински дремучие и идеологически правильные, верящие вождям, газетам и лозунгам.

Партия послала – комсомол пошёл!

Мама была из последних.

Не до Херцинов тут!

Планы писать надо!

Пахать!

 

При всех этих сложностях маме ещё надо было соответствовать неизвестному кошке стандарту «заслуженная».

Надо было периодически, на всех советских и шахтёрских праздниках и юбилеях, трибунить с трибун, сиживать в президиумах и собраниях, разрезать ленточку, дергать за верёвочку, открывать, быть главой, председателем каких-то бесчисленных комитетов, женсоветов и комиссий, приносящих много приятных хлопот и мало наличных денег.

Осанна вещь приятная.