Шакалиха

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за октябрь 2024:

 

На чтение потребуется 18 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

В большом, беспорядочном доме Шатиловой пахло псиной, закисшей в ведре половой тряпкой и просроченным творогом, выпиравшим из пластикового пакета, как опара.

Алиса вошла в дом не разуваясь и сразу отправилась на кухню, где за столом сидела Бабка и грызла семечки.

– Опоздала, – вместо приветствия сказала Бабка и сплюнула шелуху на стол.

– Извините, Дарья Петровна, много клиентов было.

– Это у проституток клиенты. Поняла?

Алиса смолчала. Она расстегнула сумку, вытащила чёрную шёлковую тряпку, повязала вокруг шеи Бабки. Затем достала из кармашка сумки расчёску и длинные ножницы.

– Только виски и сзади убрать?

– Как всегда, – ответила Бабка, продолжая клацать позолоченными коронками.

Седые кудри падали на плечи и на пол. Обе женщины молчали. Когда Алиса закончила стрижку и поднесла к носу Бабки зеркало, та придирчиво посмотрела в него и сказала:

– Теперь синяк видно. Опять я, Алиска, упала. Давление, что ли, высокое?

Алиса хотела съязвить, что от Бабки пахнет перегаром хуже, чем от дурачка Федюни, спавшем в её дворе на скамейке, но опять смолчала. Вымыла под краном расчёску, ножницы и сказала:

– Кофе-то у вас есть? Я с утра ничего не ела.

– Лю-у-у-у-уб! Пожрать Алисе! – возопила Бабка, и из комнаты вышла домработница, такая же насквозь проспиртованная старуха. Она достала из холодильника откупоренную банку солёных огурцов, ловко выудила один и протянула Алисе. Потом отрезала от батона добрый шматок и шмякнула на него кусок копчёной колбасы.

– Спасибо, – с набитым ртом ответила Алиса, присев на табурет сомнительной чистоты.

– Ты, девка, давай лопай и вали. Совсем вали, – неожиданно сказала Любка.

– А я не к вам пришла, а к свекрови, – усмехнулась Алиса. – А вы бы кобелей привязали во дворе. Я когда шла, мне чуть джинсы не порвали.

– Невестка нашлась, – хмыкнула Любка. – У Серёжки жён… На каждую снаряжён.

Алиса бросила недоеденный огурец, вытерла руки о полотенце, схватила сумку и выскочила из дома. Шатиловская псина лежала у крыльца. Завидев Алису, она ударила хвостом об асфальт, звук был такой, точно чурка упала из поленницы. Девушка попятилась и шмыгнула за ворота. Щенки и молодые кобельки повскакали со своих мест и засновали туда-сюда, точно раздумывая, разодрать незваную гостью на тряпочки или повременить. Алиса припустила по улице, кляня и Шатилову, и её свору, и непутёвого сыночка, любовницей которого была она сама. У входа в салон красоты Алиса остановилась и принюхалась, поднеся к носу рукав ветровки. Липкая вонь уже успела впитаться.

 

Шатилову в городе знали все не только как чокнутую собачницу, возле дома которой вечно бегала разномастная стая кобелей и сук, но и как бывшую главу города. За глаза все её звали Бабкой. Сгорбленная, неопрятная, с огромной бородавкой на носу, в трико и кардигане, в нелепом ангорковом берете на затылке, из-под которого торчали седые кудри, Шатилова бодро передвигалась по городу на своих двоих. За ней неизменно бежали её друзья, обнюхивая друг друга по пути, потявкивая на прохожих. Они оставались у дверей супермаркета, ожидая хозяйку, а когда та выходила с двумя пакетами рубленой курицы на жёлтых пенопластовых подложках, устремлялись за ней обратно к дому. И там, у своего двора, Шатилова распаковывала покупки и кормила собак, не разрешая заходить им за калитку. Сын с ней постоянно скандалил, но переломить старые привычки Бабки было невозможно. Он давно уже не жил с матерью, но и бросить её без присмотра не мог, наведывался, проверял, находил водку в заначке и демонстративно выливал в унитаз. Бабка проклинала его на все лады и выгоняла, но потом прощала, считая, что это любовницы её Серёжи настраивают сына против матери, потому что претендуют на наследство. Логики в таких рассуждениях было не больше, чем добросердечности в собачьей стае Шатиловой.

Дом по улице Кленовой был приметным из-за мусора вокруг калитки и палисадника. Чахлые кусты смородины прорастали через целлофановые пакеты. Чистотел, не вытоптанный собаками, удобрялся отходами жизнедеятельности многоногой стаи и рос так густо, что в его тени можно было ставить шезлонг.

Ублюдочная псина, напоминавшая рыжую шакалиху и невесть почему заслужившая особую любовь Шатиловой, жила в её дворе. Найде она припасала варёную курицу, кормила её отдельно, трепала ласково за холку, не уставая повторять, что единственный человек рядом с ней, несчастной бабой – это Найда.

Псина подчинялась только хозяйке, власть Серёжи признавала не всякий раз. А домработницу регулярно покусывала, впрочем, без серьёзных увечий.

Домработница приблудилась к Шатиловой как бывшая соседка по даче. После пожара её дом пришёл в полную негодность. И много лет у старухи жила не только как помощница по дому, но и как собутыльница. Найда её терпела.

 

В салоне красоты «Орхидея страсти» уже сидела недовольная Суровцева. Она работала нотариусом и считала, что ждать должны её, а не она.

– Вы что, запись свою не помните? – спросила Суровцева Алису.

– Я к Бабке ходила, извините, – ответила девушка и, усадив клиентку на крутящийся стул, стала подтыкать чистое вафельное полотенце за воротник.

– А Бабка вчера у меня была. – Суровцева понизила голос, чтобы администратор не слышала, о чём они говорят с парикмахером. – Она завещание приходила переписывать.

– Да ну… – Алиса с оторопью посмотрела на неё.

– Всего сказать не могу, но слухи о богатстве Бабки сильно преувеличены. Да она мне сама знаешь что сказала?

– Нет… – протянула Алиса, щёлкая ножницами.

– Сказала, что прожила всё и просвистала. Что погуляла – дай бог каждому. А на тот свет уходить собралась голой и босой.

– А… – рассеянно сказала Алиса, которую не очень интересовало, что там говорила нотариусу Бабка, а волновало лишь то, что Серёжа мог остаться на бобах.

– Тридцать лет у руля стояла, что хотела, то и творила. По локти руки в бюджет запускала. И что? – с презрением сказала Суровцева. – Кроме дачи погорелой и дома со сворой собак, ничего у неё нет. Ну, разве что в огороде сундук с перстнями закопала.

Алиса отложила ножницы, упёрлась руками в спинку крутящегося стула и прищурилась.

– Знаете, Валентина Ивановна, Дарью Петровну все уважают. Она много для города сделала, не то, что нынешние. Вот все знают, что с последнего контракта на реконструкцию городского парка свистнули пятьдесят лимонов. А Дарья Петровна…

– Шатилова с прибылей воровала, а не с убытков, поумнее нынешнего главы была, – отбрила Суровцева и добавила с собачьей ухмылкой: – Работай давай, Алисочка, у меня обеденный перерыв заканчивается.

 

В пятницу вечером Серёжа позвонил Алисе, и она вздрогнула от предчувствия. Так и вышло! Серёжа сказал, что мать скоропостижно скончалась, и прощание будет в воскресенье. Нажав «отбой», Алиса села в кресло и закусила губу. Вчера же виделись, и ничего неладного не заметила она… Бабка выглядела довольно крепкой, как обычные проспиртованные старики, которых ни ковид, ни инфаркт не берут. Интересно, находил ли Серёжа завещание, или для него потом сюрприз будет?

Весть о том, что Шатилова умерла, облетела округу, и уже в субботу все достоверно знали, что Шатилов угробил свою мать за то, что она написала завещание на Благову.

Хозяйка салона красоты «Орхидея страсти» не ожидала, что в субботу Алиса выйдет на работу.

– Я думала, что ты с похоронами и поминками Сергею Иванычу помогаешь.

– Вот ещё, – фыркнула Алиска, – я ему жена, что ли? Бабка меня терпеть не могла при жизни, с чего я её терпеть после смерти стану?

– К тебе сегодня четыре записи с девяти. Первая будет Горлова, на укладку. На юбилей вроде идёт.

– Небось, уже знает и празднует, – отметила Алиса и стала перебирать вафельные полотенца, приготовленные на день.

Горлова не знала. Услышав от Алисы новость о смерти Шатиловой, она резко выпрямила спину и замерла, точно прислушиваясь к тишине. На её бледном лице застыло каменное выражение. Горлова молчала с минуту, терпя горячие щипчики у самых корней седеющих волос, потом глубоко вздохнула и расслабила спину.

– Царство божие новопреставленной.

Горлова ушла, унося приторное облако лака и мстительную радость. Алиса выглянула в окно и увидела, что та села в машину и с минуту сидела без движения со странной улыбкой, положив руки на руль. Потом она вышла, хлопнув дверью, пикнув ключом и поцокала через дорогу в кофейню, из которой вскоре вынесла коробку с тортом.

– Сюжет, – усмехнулась Алиса и проверила входящие звонки на смартфоне. Серёжа не звонил.

– Пошла смерть Бабкину праздновать, – ответила другая парикмахерша. – Всё никак не могла простить, что Бабка её мужа заместо себя на нары посадила.

Вечером ноги сами понесли Алису к дому Шатиловой. В палисаднике царила чистота. Ни одного рваного пакета из супермаркета, ни одной обрезанной у горлышка пластиковой бутылки. Ни одной собаки. За забором было тихо. Алиса толкнула калитку и заглянула во двор. Лупоглазая пятнистая поджарая шакалиха распласталась на асфальте. Она положила морду на длинные лапы, безучастно глядя перед собой. Алиса тихо затворила калитку и поднялась по ступенькам в дом. Дверь была заперта. Заглянув в узкое окошко сбоку, девушка никого в прихожей не увидела, но ей всё-таки казалось, что в доме кто-то есть.

Алиса постучала кулаком и позвала:

– Серёжа!

Постояла недолго, стуча и зовя любовника, но никто не открыл. Алиса набрала номер Шатилова, но абонент был вне зоны действия сети. Собака завозилась, но снова легла на прежнее место, когда поняла, что Алиса уходит.

 

В воскресное утро Алиса нарочно прошла мимо дома Шатиловой. Снова было тихо: ни лающей стаи, ни машин, ни людей. Всё переменилось в один миг, точно бабку стёрли из этой жизни со всеми её причиндалами и пожитками. Алиса увидела в конце улицы Серёжин лендровер и остановилась в нерешительности. Он подъехал, толкнул наружу пассажирскую дверь.

– Ты чего не в чёрном? – спросил он с явной неприязнью, вместо того чтобы поздороваться.

Алиса хотела было затеять ссору, но неожиданно расплакалась. Серёжа положил руку ей на плечо и вздохнул.

– Ладно тебе ныть. Прощание в Благовещенской церкви. Так Любочка решила, она теперь командует. Народу созвала уйму, я кафе заказал на триста человек. Беда.

Алиса не поняла, что за беда – то ли мать умерла, то ли затраты на похороны беспокоили Шатилова, и спросила:

– Отчего Дарья Петровна скончалась?

– Девять промилле в крови нашли. Сердце не выдержало.

Серёжа был внешне спокоен и вёл машину так, словно ездил по дороге к храму каждый день, помня все повороты и ухабы. Алиса молча удивлялась его сдержанности и даже безразличию, точно ехал не на отпевание матери, а на чужие похороны. Он ничего не говорил о том, что болтали вокруг смерти Дарьи Петровны и о Любочке Благовой, которая по слухам уже завладела домом, вытравила всех собак, оставив по непонятному разумению одну лупоглазую шакалиху. Возможно, он уже обдумывал, как будет отбирать свой дом у захватчицы, или о том, как пойдёт жизнь дальше без тотального контроля матери-алкоголички за каждым шагом единственного сына.

 

Он остановил лендровер на широкой стоянке у кладбища, в левой части которого, почти в углу у ограды светился голубой побелкой пятикупольный храм. Алиса вышла и осмотрелась: на удивление никого у церкви она не заметила. Возле крайней могилы на спиленном пне сидела старушка с букетом пластиковых цветов. Какие-то мальчишки скучали возле трапезной, ожидая бесплатных пирожков. Серёжа сразу пошёл в храм, а Алиса задержалась.

Она увидела в тридцати метрах от ограды разверзшуюся яму. Возле неё, опершись на лопату, курил Федюня. Он часто ошивался у Шатиловой, копал ей грядки под помидоры, когда бабку охватывала весенняя хозяйственная лихорадка, проходившая бесследно в июне. Иногда Федюня ходил за молоком, потому что был честен и не крал денег Шатиловой. «Вот, пришлось ему, бедолаге…» – подумала девушка и едва-едва кивнула дурачку, точно стесняясь знакомства.

Из храма доносилось гнусавое частое бормотание священника. Алиса вспомнила, что не взяла косынки и натянула капюшон мастерки на голову. Несколько венков в форме ромбиков стояло у дверей. Зайдя внутрь храма, Алиса размашисто покрестилась, поклонилась надвратной иконе и уставилась на людей. Никого из присутствовавших она не знала, кроме Благовой, Серёжи, сплетницы Суровцевой, старухи Бондаревой, работавшей когда-то секретаршей у бабки, и соседа Шатиловых, приносившего сливы, вишни и яблоки. Недоваренное варенье потом кисло во всех тазах в доме и дворе, покрываясь мухами и мусором, пока озлобившийся Серёжа не вываливал всё в дворовый туалет. Кроме этих случайных людей, Алиса заметила несколько старух и стариков, опрятных и не очень, но никого из администрации, полиции или суда не было.

Священник махал кадилом, неразборчиво пел, ходил вокруг гроба. Алиса задрала голову вверх и посмотрела на расписной потолок Благовещенского храма. Сцены Страшного суда были изображены аляповато и несколько карикатурно. Они не могли напугать никого, хотя если вдуматься, то за все свои грехи Бабка должна была попасть в ад, это уж точно. Навряд ли там были бы такие весёлые черти, как намалевал деревенский иконописец. Алиса вздрогнула и устыдилась. Почему-то она в храме никогда не могла сосредоточиться на молитве, на песнопении. Никакие покаянные или благочестивые мысли не посещали её голову, а лезла всякая чушь, о которой никому говорить не стоило. «Интересно, мы съедемся теперь с Серёжкой, после смерти Бабки? – подумала она и, заметив, что все крестятся, тоже перекрестилась. – Или он опять будет дурить мне голову? Мне тридцать два, я ещё могу родить. Может, стоит сразу поговорить с ним, после девяти дней. Или после сорока, когда будет прилично?»

– Особняка в Сочи никакого нет, – услышала Алиса шёпот какой-то худенькой старушки, – точно знаю. Шатилова его ещё в двухтысячном продала. Лодка моторная у Бережкова стоит, Серёжка вчера ездил к нему, так тот не отдал. Документы потребовал на лодку. Откуда у Бабки документы? В таком бардаке что найдёшь?

Алиса отодвинулась от двух болтушек, и ей стало совестно за то, что те бесстыдно обсуждают покойницу. Она больше уже не слушала, о чём шептались люди, а только смотрела на край чёрного полированного гроба и на профиль Серёжи. Ей что-то сунули в руку. Это была тоненькая зажжённая свеча, вставленная в бумажку, в которой провертели дыру. Воск капал на лист и руки не обжигал.

– А народу-то никого, – услышала Алиса и обернулась. Она узнала главу администрации, который сменил Шатилову после её ухода и руководил городом уже пятнадцать лет. Это был тучный и неповоротливый мужчина лет шестидесяти, черты его лица Алиса помнила плохо, но хорошо изучила широкие бугристые складки на шее, так как раз в месяц брила его голову в салоне красоты. После этого он обычно хихикал и совал в декольте тысячу, хотя такая стрижка стоила триста рублей. Глава Алису не узнал или не захотел узнать, а посмотрел поверх её головы и вздохнул.

Девушка посторонилась, и он прошёл к гробу, проталкиваясь поближе. Положил гвоздики на белое покрывало, размашисто перекрестился и вышел прочь. Гнусавое пение священника не прекратилось ни на минуту. Глава уехал, не дожидаясь погребения, и этим поднял новую волну шёпота. Стал накрапывать дождик. В душную церквушку, разогревшуюся от множества свечей и дыхания людей, влетел сквозняк.

 

Наконец отпевание закончилось, началась суета. Мужики из ритуального агентства вынесли гроб на плечах, осторожно спускаясь по ступенькам. Алиса увидела худое, осунувшееся, густо покрытое белилами лицо Шатиловой. Если бы не бородавка на носу, женщину узнать было бы трудно. Смерть забрала у неё все, что делало её похожей на свои многочисленные фотографии и на Серёжу. Медленной вереницей все пошли к могиле, а Алиса растерялась и отстала. Она наткнулась на Горлову, стоявшую в тени под деревом. Выражение невероятного торжества сияло на лице этой женщины, и даже сень веток не могла спрятать горящих глаз. Алиса поёжилась и подумала, как бы не вышло какого-нибудь казуса. С автомобильной стоянки шли полицейские, Алиса узнала Матвеева, который нёс венок из искусственных лилий. Они вжимали головы в плечи, словно стесняясь доброго поступка по отношению к Серёже, который был их начальником.

– Алиска, – сказал Матвеев, подойдя к ней вплотную, – отговори Иваныча, он рапорт подал. Пусть в отпуск сходит, в крайнем случае – на больняк. Что за резкие движения? Занафига увольняться?

Алиса вспыхнула и промолчала. «Почему я узнаю о том, что Серёжа увольняется, от чужих людей?» – вскипело в ней, но она опустила глаза на свои кроссовки и стала их разглядывать, а потом перевела взгляд на комья свежей земли.

– Может, кто-то хочет сказать добрые слова о Дарье Петровне? – зычно спросила Благова.

Все молчали.

– Я скажу, – отозвался Серёжа.

Алиса слышала казённые, совершенно не сыновние слова о том, что в лице матери он потерял друга, который поддерживал его во всех начинаниях. Серёжа говорил, что сегодня город прощается с той, которая так много значила для жителей, для благоустройства и процветания малой родины. Все кивали. После взял слово капитан полиции Матвеев. Он был краток в своих сожалениях.

Алиса обернулась и увидела Горлову, которая обошла сгрудившихся возле гроба близких и встала вплотную к нему. Она неотрывно смотрела на покойницу. Матвеев оборвал свою речь на полуслове, и тогда Горлова тихо, но внятно произнесла.

– Окончен ваш путь, госпожа Шатилова, теперь вы ответите за всё перед высшим судом. Земля вам бетоном.

Поднялся шум, все переспрашивали, что именно сказала Горлова. Алиса видела, как перекосилось лицо Серёжи, но он стоял на месте, ничего не предпринимая. Горлова круто развернулась, её пропустили к дорожке, ведущей к выходу из кладбища. Она шагала с гордо выпрямленной спиной, увязая каблуками во влажной земле. Все смотрели ей вслед, и даже Алиса. Горлова прошла между двумя высокими тополями и села на скамейку возле могилы мужа.

– Я думала, она в гроб плюнет, – услышала Алиса шёпот болтливой старушки.

Щёлкнули замочки на крышке гроба, зашуршали полотенца, на которых опустили покойницу на дно ямы, застучали комья земли.

 

Дождь припустил, а через пару минут полил как из ведра. Сконфуженная малочисленная группка поспешила к автобусу, который должен был отвезти всех в кафе.

– На триста человек заказано, а пришло шиш да ни шиша,– поцокала языком Любочка Благова, проходя мимо Алисы и не замечая её.

– В дом престарелых отвезу порции, пусть старики поминают, – ответил Благовой Серёжа и остановился возле девушки, – поедешь?

Алиса мотнула головой и попросила отвезти её в салон, на работу. На кладбище оставался Федюня с лопатой, священник, запиравший церковь, и мокрая до нитки Горлова, сидевшая у могилы мужа.

– Что ей надо? – спросила Алиса у Серёжи.

– Какая разница? Всё теперь погашено, зачтено.

Алиса поспешила в машину и чуть не наткнулась на шакалиху, сидевшую возле кладбищенских ворот. Каким-то немыслимым чутьём собака узнала, где именно хозяйка обрела новый дом, добежала по неясному следу и ждала, когда же все разойдутся и дадут ей насладиться горем в одиночку. Лупоглазая морда Найды показалась Алисе странно похожей на одну из чертячьих физиономий, что были нарисованы на куполе Благовещенской церкви. Девушка снова вздрогнула и остановилась у ворот, хотя вода насквозь пропитала её мастерку.

Она видела, что Шакалиха дождалась, когда Федюня вышел за ворота, как уехал священник на своей машинёнке, и медленно вошла на территорию кладбища. Покачиваясь на хрупких высоких ногах, Найда неуверенно брела вдоль ограды. А впереди неё шла Горлова, поскальзываясь и увязая в размокшей земле. Женщина схватила мокрую фотографию Шатиловой, перевязанную чёрной лентой, и с силой разорвала её пополам, потом начала кромсать на мелкие клочки и разбрасывать вокруг, надрывно смеясь. Найда, проведя толстым грязным хвостом по юбке женщины, пролезла к могиле. Не обращая на беснующуюся женщину никакого внимания, псина стала рыться лапами и носом, сбрасывать букеты с холмика влажной земли. Она расчищала себе место, чтобы накрыть брюхом новый дом Бабки.

У Алисы от нереальности происходящего пересохло во рту. Сергей застыл у открытой двери машины, дождь лил за шиворот его пиджака.

Видя упорство шакалихи, Горлова отошла в сторону и вытерла мокрое от слёз и дождя лицо рукавом. Собака устроилась на холмике, повозилась и начала глухо рычать.

Сергей двинулся к машине, но Алиса схватила его за руку.

Горлова смотрела на Найду, а Найда глядела в лицо женщине. Потом Шакалиха оскалила зубы, и Горлова отступила.

Женщина попятилась к дорожке и бросилась прочь, едва не наткнувшись на Сергея с Алисой.

– Едем! – точно выплюнул Сергей.

Хлопнула дверь, взвизгнули тормоза, колёса обдали брызгами ворота кладбища.

В волнах дождя плескались мокрые листья тополей, гудел ветер, за оградой шуршали шины, но шум вскоре утих. Найда закрыла глаза, прислушиваясь к себе и к переставшему биться сердцу Бабки, скрытому под толщей земли.

 

 

 

Конец

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» октябре 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: