Рустаториум

 

 

Первым делом я направился в госпиталь – нужно было завершить начатое. Любопытно, что месторасположение таблички поменяли – её передвинули на полметра влево. В конце концов, я толкнул калитку огромных размеров, и она отворилась, противно скрипя открывая проход.

Формально, зелени на территории было много, маленький цветущий сквер, но радости от этого было немного – мрачные листы тёмных оттенков и колючие длинные иголки по всему периметру костлявых крепких веток отбивали всяческое желание проходить неспешным шагом по мягкой траве среди деревьев. По дорожке я буквально проплыл, оглядываясь и вертя головой по сторонам – как бы там не было, но всё происходящее внушало мне в потёмки души необычайный согревающий домашний уют. Потом я очутился в достаточно большом холле, являющимся приёмной. Тут почти не было ничего из мебели, стоял красивый тёмно – коричневый стол, на нём телефон, на который изредка поглядывала женщина, восседавшая на стуле. На ней был белый, грязный безобразный халат, порванный в нескольких местах, да и к тому же ей он был слишком короток. Женщина сбросила туфли на землю, проводя по воздуху босыми ногами, и даже не смотря в мою сторону. Я же подошёл к ней.

– Прошу прощения, Доктор сегодня принимает?

– Вы читать умеете?

– Что?

– Читать умеете? На улице весит табличка, там написано...

– Я видел, что там написано. Там написано прийти завтра.

– Ну так?!

– Что?

– Почему вы решили зайти именно сейчас, когда там написано, что стоит прийти завтра?

– Ну, завтра тут нет, насколько я знаю.

– Откуда?!

– Мне сказали, что есть только сегодня, – я настаивал на своём.

На этот раз, к слову, когда я очнулся, не было никакой остановки, я был уже в городе. Этому я был несказанно рад, так как мне очень сильно не хотелось тратить впустую время, этот час на достижение цели, к ому же ещё и с таким некомфортным передвижением я потрачу на осмотр своей руки, которого уже может и не быть, а затем отправлюсь к Ане, как и сказал ей в кафе. Я знаю, что она совершенно не понимала, о чём я ей тогда рассказывал, но я видел, что она осталась довольно заинтересованной. Всё время, до моего ухода домой, она сидела со мной, а потом помогла закрыть салон. Я проводил Аню до машины, отказался от её предложения подвезти меня, и легко поцеловал её в щёчку. Мне до сих пор запомнилась её улыбка, и я был рад тому, что рассказал об этом месте только ей. Я вообще рад, что рассказал кому-нибудь, чего я несказанно желал сразу после моего первого появления в реальности после посещения этого города. Ещё я рад тому, что нарисовал Аню, иначе она не смогла бы оказаться здесь.

– Ну, чего вы от меня хотите, молодой человек? Кто вам такое сказал?

– Мне это сказал Смотритель парка.

– Да? – вид моей собеседницы был более, чем усталый и раздражительный, неприятный голос звенел от злости, но пока ей удачно удавалось сдерживать себя в руках.

– Он сказал мне ещё кое-что неприятное.

– И вы ему поверили?

– Я не знаю.

– Вы не умеете читать, да и глупый к тому же!

– Почему это?

– Вы нормально объяснить можете? Что он вам сказал?

– Он поведал мне о фонтане Разочарований, и сказал, что мой прадед сопровождал Люцифера, который приказал ему заняться строительством этого сооружения.

– И вы ему поверили?

– Ну, наверное...

– Вы поверили, что ваши родственники, ваша семья – вороны?

Я остолбенел, а на лице женщины читалось удовлетворение своей сообразительностью, она сложила руки на стол и улыбалась, наконец оторвав гипнотизирующий взгляд от неподвижной и спокойной телефонной трубки.

– Я не знаю. Кажется, это маловероятно. А откуда вы узнали, про птиц? Я же, кажется, вам ничего не рассказывал про это...

– Ну, просто та тварь так уставилась на вас! – она кивнула на самое ближнее к нам окно, настежь распахнутое.

Стёкла там побитые, некоторых кусков средних размеров не хватало, на раме висели погрызенные, приклеенные когда-то ленточки пожелтевшего от грязи цвета. Камни, упавшие с подоконника, в недавнем времени им и бывшими, так и лежали нетронутыми на заезженном кафеле с многочисленными царапинами. На этом самом подоконнике, из целой массы которого сохранилась где-то половина, сидела чёрная как смоль ворона, и не моргая глядела на меня. Она ничем не отличалась от тех, которые стоят в музеях, в отделах "Флора и Фауна". Я даже не мог с точностью заявить, что передо мной – настоящее животное, или чучело такового.

– Вы заметили, как она на вас смотрит?

– Гораздо сложнее не заметить этого. Я не знал, что в городе есть птицы.

– Молодой человек, вы вообще что-нибудь знаете?

– Не скажете, где Доктор?

– Нет, не скажу.

– Почему?

– Что вы всё время спрашиваете?! Не знаю я, где он. Я же не жена его!

– У Доктора есть жена?

– Да, есть. И дочь была, – женщина тяжело вздохнула, и я впервые увидел что ей не чужды самое элементарное человеческое.

– Что случилось с ней?

– Они потеряли её.

– Как потеряли?

– Девочка заблудилась в больнице, и её не смогли найти.

– Как такое могло произойти? У меня есть карта города, и там в больница не такая уж большая, чтобы в ней не найти человека, и когда он ещё пытается найти выход.

– Доктор не знает, где она – в самом госпитале, или в морге. А может быть на территории?..

– Вы не помогали ему найти девочку?

– Нет, что вы, молодой человек, я не могу! Я всего лишь Секретарь.

– Жаль, интересно, где же он может быть...

– Как где?! Он ищет свою дочь!

– Что?! Вы же сказали мне, что не знаете где он!

– Я и не знаю! Может быть у морозильных камер, может, в травмпункте или на улице бродит...

– А где жена его?

– Она бедняжка, потеряла рассудок!

У меня пробежала мысль, что и мне до этого не так уж и далеко.

– Доктору пришлось положить её в госпиталь, – продолжала Секретарь.

– Значит, она в этом здании?

– Нет.

– Но больше в этом городе нет медицинских учреждений!

– Я знаю. Она в морге, возле нас, вон там, посмотрите, за окном, здание невысокое, всего четыре этажа...

– Она что, умерла?

– Нет, почему же, молодой человек, я этого не говорила...

– Почему же она лежит в морге?!

– Я же говорила, что она потеряла рассудок!

У меня пересохло горло, я не знал, что сказать.

– О, смотрите! Ваша надоедливость и приставучесть спугнула даже родных!

Действительно, за окном, приближаясь всё ближе к такому же серому небу, стремительно летела по прохладному воздуху ворона, каркая на ходу. Эти противные звуки разносились эхом по мёртвым улицам города, которых я не видел из-за деревьев и кустов. Я спросил:

– Что значит, быть секретарём?

– Я Секретарь, я отвечаю на звонки – она кивнула на телефон, вновь впившись в него взглядом.

– Вам звонят больные?

– Нет, что вы, молодой человек! Я не работаю в этом госпитале!

– Почему же тогда вы здесь сидите?

– Почему да почему! Те, кто создавал этот город, просто забыли выделить место для Секретаря.

– Может это всё потому, что вас вообще не задумывали.

– Что?! Что за наглость?! Как это без Секретаря?!

– А что вы делаете?

– Я отвечаю на звонки.

– Я понял, кто же тогда вам звонит, и по каким причинам?

Женщина подняла на меня свой взгляд. Кажется, настал мой черёд улыбаться, но этого я делать на стал, чувство уважения взяло вверх над золотой возможностью обсмеять Секретаря за ей излишнюю придирчивость и сарказм. Короче, "не стал опускаться до её уровня, поступив мудрее". Это я где-то слышал.

– Вы что, не можете ответить?

– Не могу?... могу... я просто... просто я не помню...

– Вам кто-то хоть раз звонил?

– Да... кажется... я не помню...

– И вы поняли это только сейчас? Поняли, что не знаете своего назначения?

– Тогда всё казалось таким простым... я просто следила за телефоном, зная то, что мне нужно отвечать на звонки...

– Которых нет.

– Это всё странно...

Мне искренне стало её жаль.

– У вас уже бывало такое? – её глаза выражали детское наивное разочарование и непонимание, смешанное с испугом и удивлением. Секретарь казалась безобидной и требующей помощи. Или хотя бы простого общения.

– Может быть... Как со Смотрителем парка... и с этими ужасными воронами. Я не могу понять, правда ли всё вокруг...

– А вы как считаете?

– Знаете, мне бы очень хотелось в это верить.

– Значит, так оно и есть. И давайте перейдём на "ты". Хорошо?

Я улыбнулся.

– Куда ты сейчас направишься? – спросил Секретарь.

Её глаза стали мокрыми от слёз, она постоянно всхлипывала, тяжело вздыхая и то и дело с надеждой смотрела на меня. Странно, но вначале она показалась мне совсем другой, а оказалась она намного лучше, мне очень хотелось бы называть её другом. Как Смотрителя парка. Я очень рад что встретил его, несмотря на то, что наша встреча закончилась насколько напряжённо; и он сказал мне приходить к нему ещё. Возможно, мне стоит придти именно с ней – вот она, сидит передо мной, смазливое заплаканное личико улыбается. Улыбка эта сразу превращала до этого безобразное лицо в самое прекрасное зрелище. Но поход в парк пока что нужно отложить – мне так и не удалось найти Доктора, и мне нужно найти Аню, как я ей пообещал. А через два дня, хотя всё тут продолжается в одни и те же бесконечные двадцать четыре часа, у меня опять планы – я не смог вежливо сказать тому наглому старику "нет", придется идти на обед; да он уже, кажется, со всей своей многочисленной семьёй женил меня на своей дочурке, которая старше меня лет так на тридцать. То есть, скоро ей будет пятьдесят. Сомневаюсь, что с ней я сходил бы посмотреть на фонтан Разочарований, покорно выкинутый из моей пострадавшей от происходящего памяти.

– Я обещал забрать одну свою знакомую, она в этом городе первый раз, и у неё, в отличие от меня, совсем нет карты, и она не знает точно, где она находится, и происходит ли всё это на самом деле.

– И что?

– Я бы очень хотел вас познакомить.

– Ооо! Это было бы отлично! А как её зовут?

Мне припомнился вкус Аниных губок, очень мягких и хрупких. Это какие-то ягоды, я не знаю, как я смог оторваться от них, да и сама она была не против.

– Её зовут Аня, и там, в другой жизни, она работает со мной в видео салоне.

– А что это такое, "видео салон"?

– Это такое место, куда приходят люди, чтобы взять напрокат кино, музыку. Всё это на дисках, или на кассетах – так у нас принято отдыхать.

– Тебе нравится это?

– Знаешь, это составляет часть общества и людей. И меня. Но, это пустяк...

– Нет, тебе нравится работать?

Я задумался.

– В институте меня не взяли на практику, и лето у меня свободное...

– Ты хотел поехать на практику?

– Да, там и деньги платят хоть какие-то, и пообщаться можно.

– А почему без него нельзя?

– У меня нет друзей, а моя мама, судя по всему, вечерами кружит у меня под окном, восседая на ветках и каркая.

– И ты хотел бы, чтобы я пошла с тобой?

Я положительно закивал. Секретарь хотела было встать, но посмотрела на телефон.

– А что, если кто-то позвонит?

– Но до этого никто ведь не звонил на этот номер!

– А вдруг, нужно просто подождать, и всё будет?

– Ну, тогда я не знаю...

– И знаешь, я же никогда не вставала с этого места...

– Что?! Ты не поднималась со стула?!

– Нет, никогда в жизни... Я даже не знаю, сколько она длилась, и длиться... и сколько будет ещё. Хорошо, если долго... но только не сидеть всё время! Тогда я бы выбрала лучше закончить всё прямо сейчас!

– Да, ты права...

– Знаю!... И, к тому же, я никогда не «не сидела».

– Что?...

– Я не умею ходить. Я всегда сидела, я не знаю, как это – ходить...

– Я помогу...

– Серьёзно, может, не стоит... вдруг, позвонят?!

Я глубоко вздохнул.

– Хорошо, но я это так не оставлю. Я же теперь твой друг...

Секретарь улыбнулся.

– Поэтому я это просто так не могу оставить! – продолжал я, – Я схожу за Аней, потом ещё схожу на обед к одному знакомому, с которым я познакомился, когда впервые приехал сюда, в этот город...

– А какой он?

– Довольно неприятный, и очень самоуверенный и наглый. Высокомерный... Так вот, я пообещал сходить к нему на обед, а потом я сразу же вернусь за тобой. И заберу тебя отсюда, научу ходить.

Секретарь начала плакать, закрыв лицо руками и вздрагивая при рыданиях. Я подошёл к ней, пододвинул её на стуле, присел к ней и крепко обнял, прислонив головой к своему телу.

– Я даю слово, и приду к тебе, и заберу тебя! Что бы ни случилось, во что бы это ни стало и чего бы мне это ни стоило, я вернусь за тобой. Ты только жди, и я приду...

– Спасибо, спасибо... – всхлипывала она, что я почти не разбирал пожёванных слов, глотаемых внутрь женщиной, и они слышались как бы из-за двери.

– Я приду, – я чмокнул её в лоб, и выскочил на улицу. Не стану скрывать, на сердце сразу стало тепло и легко, существенное облегчение прибавило рейтинг уровня счастья к неописуемому восторгу от всего происходящего и окружающего меня. Потом достал из книги листики, и нашёл свой путь до видео салона, куда и немедленно поспешил.

По мере того, как я приближался к нему, места почему-то становились всё мрачнее и пустынней, везде валялись горстки мусора и всякой дряни, витающей по дуновению ветра над дорогами. Наконец показалось само здание, бывшее предметом моего интереса. Меня сразу же охватил ужас – салон был полностью и неизлечимо разгромлен, от него остались жалкие руины. Везде разруха, непонятные запахи смешались в один; от такого места стоит бежать, как можно дальше. Кровь моя застыла, когда из этого негативно впечатляющего зрелища донеслись Анины крики и вопли. Она звала на помощь, и кричала от боли, голова от её надрывающегося голоса начинала кружиться, казалось, что я сейчас оглохну. Я напрямик помчался на все эти столбы, горы кирпичей, скопища поломанных дисков и наваленных друг на друга полок. Вокруг меня перевёрнутая и разломанная мебель, крыша скрипит, грозя в любую минуту обвалиться. Минуту тщательных поисков, и я нашёл источник криков.

Первое, что я сделал, это упал на колени, пополз под какую-то стенку и меня вырвало. Такое ощущение, что через меня прошли пару литров собственной крови и все без исключения мои внутренности. Удивительно, как от увиденного я ещё не потерял сознание; я более чем уверен, что всё это будет ещё очень долго сниться и приходить ко мне в ночных кошмарах.

Аня лежала, распластавшись на большом письменном столе, наклонённом почти вертикально, так, что она почти стояла. Она всё время истошно вопила, все её испуганное лицо было в крови и в слезах. Меня как громом поразило – она была слишком худой и очень уродливой – такой же, какой я её шутя нарисовал! Детский костюмчик на ней, тоже придуманный мною, весь был багровый и мокрый, тоненькие ручки и ножки в царапинах и многочисленных ранах, похожие, только больше и шире, находятся и у неё в области тряпочной шеи и животика. Вся она была как бы игрушечной и ненастоящей, кожа, порезанная и спаленная, походила на тщательно обмазанные воском и гелем части какой-то гладкой поверхности. Передо мной находился манекен, юбка её осталась лишь частично, горячие рванные куски болезненно прилипли к телу. Конечно, в таком положении она непременно скатилась бы на пол, но её привязали какими-то нитями к просверленным отверстиям в деревянном столе. Приглядевшись, я заметил, что вместо нитей были Анины вены, вырванные с её обмякшего тела. По поверхности мебели водопадом стекали потоки крови, и это выглядело более чем странно – она тут пролежала не меньше часа, истекая, но кровь всё прибывала, затопив почти всё помещение. Но и это было ещё не всё, и для уверенности, что она не убежит, Ане отрезали кончики рук и ног, присверлив жалкие обрубки к тому же столу. Из разрозненных кусков мяса торчали шляпки гвоздей, а на полу, утопая в багровой жидкости, лежал электрический гвоздемёт.

– Аня, – только и мог произнести я.

Она же мне ничего не отвечала, продолжая истошно вопить.

– Почему ты не пришёл за мной? – произнесла она, по-видимому, совсем потеряв голос, шершавый и хриплый.

Я начал плакать, кровь обмывала меня, я был весь мокрый.

– Смотри, что они со мной сделали!.. Я так испугалась, я же ждала тебя, а ты не пришёл за мной! Почему?! Где же ты был?! Почему ты не пришёл и не забрал меня?! Я ждала тебя!

Осторожно отодвигая плавающие предметы, я пролезал по жидкости к Ане, утопая в противной гуще.

– Почему же ты пришёл только сейчас?! Ну почему?! Посмотри же, что они со мной сделали! Видишь?!

– Аня, Анечка, прости меня...

– Я так ждала тебя, так ждала! А что сделал ты?! Почему ты не пришёл, не забрал меня?! Я же так ждала тебя...

– Анечка, прости меня...

– Мне очень больно!.. Я ждала тебя... Скажи мне, почему ты не забрал меня, почему ты не пришёл за мной?!

– Аня, Анечка, скажи, кто это сделал?!

– Ну почему ты не пришёл раньше, почему ты не спас меня и не забрал? Ты хоть понимаешь, как же я тебя ждала?!! Почему ты не забрал меня?!

– Анюта, ты должна сказать мне...

– Ты видишь, что они со мной сделали?! Посмотри, что они со мной сделали!

– Аня, Анечка, кто это сделал?!

– Они искали не меня, а тебя! Они знали, что ты придёшь за мной, и искали тебя здесь! Но тебя же не было! И посмотри, что они потом со мной сделали!! Видишь?! Почему ты не забрал меня?! Почему им оставил?! Я так ждала тебя, так ждала! Ты знаешь это, или нет?! Посмотри теперь, что они со мной сделали!

Я аккуратно начал стаскивать стол горизонтально, чтобы потом снять Аню.

– Скажи мне, кто это сделал?! Кто это были?! Кто они?! Это они тебе сказали, что искали меня?! Да, они тебе это сказали? Сказали, зачем? Анечка, кто это сделал?

– Они сделали это со мной...

– Кто они?!

Я опустил стол, и мне пришлось на него залезть, чтобы он не уплывал по воде по всей комнате. Под новым местом он осел, до того времени, пока кровь снова не поднимет его и не понесёт.

– Не трогай меня! Если ты разрубишь эти нити, я умру!

И действительно – вены не были отрезаны полностью, концы их уходили в разбитые конечности девушки.

– У меня поломаны руки и ноги... Я не могу повернуть голову...

Значит, узлы придется развязывать, что я и принялся делать. Особого успеха это не принесло – при малейшем грубом соприкосновении, без которого не обойтись, Аня кричала и просила меня остановиться.

– Аня, Анечка, потерпи ещё чуть-чуть, умоляю тебя... Потерпи, ради меня, ещё совсем немного осталось... Потерпи, умоляю, мне нужно развязать их...

– Ааа! Отпусти меня, не трогай их, мне больно!

– Анечка, мне нужно их развязать! Потерпи, Анюта, Анечка, потерпи ещё немного, я умоляю тебя...

Всё оказалось не так просто. Узлы, которых я насчитал одиннадцать, были собраны в один пучок, и скреплены небольшим металлическим кольцом, к которому, по видимому, были намертво припаяны. Я развязал пять, осталось ещё шесть, но они слились поджаренной коркой кольца.

– Анечка, потерпи ещё, умоляю... Слышишь, мне нужно разбить кольцо! Слышишь, потерпи ещё, умоляю! Анечка, Аня... Аня, ты слышишь меня?!

Я спрыгнул в кровь, прибывающую невероятными количествами, уровень которой приходился мне теперь по пояс. Затем я нырнул, и нашёл на самом дне гвоздемёт, с ним поднялся назад и снова выдрался на стол.

– Анюта, тебе стоит потерпеть немного, умоляю, ты слышишь меня? Стоит потерпеть, Анечка, ты слышишь?

– Отпусти меня!

Я аккуратно отодвинул кольцо в сторону, но с моей изувеченной ожогами рукой ничего толкового у меня так и не получилось. Нужно, чтобы кто-то подержал его, мне совсем не хотелось попадать в вены, не хотелось убивать Аню. Поэтому только она могла отодвинуть собственный вены, но как? У неё нет пальцев, обрубки присверлены к столу, если я начну вытаскивать гвозди, то кровотечение лишь усилится. Я сказал:

– Анечка, умоляю, потерпи! Мне нужна ещё твоя помощь, слышишь ты меня? Умоляю, помоги мне! Я сейчас заверну пару узлов за твою руку, а ты придави их, и тогда я смогу разбить кольцо! Анечка, Аня, слышишь меня, мне нужно разбить это кольцо!

Аня кивнула, издавая еле слышные крики. Я взял узлы, протянул его за обрубок, немного высунув кольцо, и девушка придавила свои вены. Нашарил свой гвоздемёт, отодвинулся, и прицелился. Аня закрыла глаза, а я задержал дыхание.

– Анечка, умоляю, не шевелись, пожалуйста, и всё будет хорошо...

И я выстрелил. И что самое худшее, я промазал. Гвоздь вылетел и с огромной скоростью и силой пробил и Анину руку, и пучок узлов с вен. Кровь с её рта фонтаном хлынула мне лицо, грудь и ноги, я перевернул насколько мог девушку на бок, чтобы она не захлебнулась.

– Аня!

Она забилась в судорогах, багровая жидкость продолжала молниеносно покрывать нас обоих волнами, стол бился об стены, я всё ещё держал в руках своё оружие. Нескончаемые потоки затапливали нас, Аня полностью погрузилась под уровень крови. Чтобы поднять её, мне нужно было отодрать гвозди, чего я сделать не мог, и девушка топилась в густой багровой жидкости, Последнее, что я увидел, прежде чем она ушла вместе с мебелью на дно, это то, что ей содрали губы. Их вначале разрезали вдоль по горизонтали, и потянули в разные стороны образованные щели.

Двумя ногами я откинулся назад, и вместе с гвоздемётом поплыл к выходу. Потом я догрёб и до улицы, открыл дверь и меня вместе с кровью вынесло на всё такую же серую дорогу. Асфальт покрылся багровым цветом, а я минут десять лежал на земле не шевелясь. Вверху проплывали стальные серые тучи, я бесчувственно глядел на них, не отрывая взгляда. Иногда по небу пролетали вороны, отдалённо каркая в скучных недосягаемых далях непреклонного тумана вокруг меня. В одной руку я держал гвоздемёт, а в другой – промокшую, но целую книгу.

Я услышал мокрое и мягкое шлёпанье по земле, злобное непрерывное поскуливание возле себя. Вскоре эти звуки многократно увеличивались в своём количестве, меня обступила целая стая собак или волков. Запах псины смешался со зловонием уличной грязи, животных могло привлечь то, что я был весь в крови. Отовсюду на меня глядели скалящиеся зубастые морды с дикими глазами. Все собаки либо тёмного, либо серого цвета, мусор запутался в их немытой шерсти, они перешагивали с лапы на лапу, недружелюбно вращая головой. В образовавшемся строе не было видно ни единой щели или промежутка. Только небосвод и собаки. Горячее дыхание резко впивалось в моё тело, десятки мокрых носов сопели воздухом на меня. Одина из них, самая худая и пошарпанная, подошла поближе ко мне, и принялась обнюхивать. Всё это время я продолжал лежать неподвижно, а за стенами зверей слышалось, что псы ещё прибывают, и достаточно много – вдалеке доносились обрывки лая и рычания около сотни пастей.

До моих ушей донеслось ехидное разглагольствование:

– Лежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимается!

Ему вторили разные голоса, злобные и неприветливые.

– Лежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимаетсялежитнеподнимается!

Эхо огромными волнами разлеталось от однотипных домов и зданий, кое-где даже побились окна, но я даже не пошевелился. Мало помалу голоса один за другим все собаки стихли и замолчали, воцарилась полнейшая тишина, лишь где-то в других кварталах всё ещё звучала повторяемая несколько раз фраза.

Я сильно сомневаюсь, что этот худой пёс является вожаком. Его тут нет, кажется, так как больше никто не выходит. Если бы здесь был главарь, то он первым и впереди всех настиг моё валяющиеся на земле тело. И, тем более, вожака с таким голосом вряд ли бы выбирали. Предводитель, по идее, должен быть сильным, смелым и храбрым, уверенно внушить остальным, что именно он поведёт стадо. Этот же зверь был ехидным и тощим, по природе своей более смахивал на шакала.

Он изрёк, приоткрывая улыбающиеся челюсти своей пасти:

– Слабакслабакслабакслабак!

За ним сотни повторяли:

– Слабакслабакслабакслабак!

– Тыслабактыслабактыслабактыслабак!

– Тыслабактыслабактыслабактыслабак!

– Лежишьничегонеможешьсделатьслабаклежишьничегонеможешьсделатьслабак!

– Лежишьничегонеможешьсделатьслабаклежишьничегонеможешьсделатьслабак!

– Потомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабак!

– Потомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабакпотомучтотыслабак!

– Тыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделать!

– Тыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделатьтыничегонеможешьсделать!

– Тывэтоммиреслабактывэтоммиреслабак!

– Тывэтоммиреслабактывэтоммиреслабак!

– Иничегонесделаешьиничегонесделаешь!

– Иничегонесделаешьиничегонесделаешь!

– Тыникогонесможешьспаститыникогонесможешьспасти!

– Тыникогонесможешьспаститыникогонесможешьспасти!

– Тыникогонеспастыникогонеспас!

– Тыникогонеспастыникогонеспас!

– Слабакслабак!

– Слабакслабак!

– Тынесмогспастиеёслабактынесмогспастиеёслабак!

– Тынесмогспастиеёслабактынесмогспастиеёслабак!

– Онапогиблаиз-затебя!

– Онапогиблаиз-затебя!

– Тыжалоктынесмогспастиеётыжалоктынесмогспастиеё!

– Тыжалоктынесмогспастиеётыжалоктынесмогспастиеё!

– Ониубилиеёитыеёнеспас!

– Ониубилиеёитыеёнеспас!

Это было уже слишком, я начал подавать первые признаки жизни, начал двигаться и делать попытки подняться, но это никого не спугнуло, даже наоборот – один из псов, самый смелый, запрыгнул с разбегу на меня, снова прибив к земле. Я ударился головой, а собака схватила в зубы мой гвоздемёт и скрылась в толпе диких животных.

– Отдай! – прошептал я. Боль в голове была просто невыносимой, я перевернулся на бок, поджал под себя ноги, схватившись руками за лицо и сдавливая его из-за всех сил. Свою книгу с картами я спрятал под изрядно подранной рубашкой.

– Тыдаженеможешьподнятьсятыдаженеможешьподняться!

– Тыдаженеможешьподнятьсятыдаженеможешьподняться!

– Тыслабактыслабакинесмогспастиеё!

– Тыслабактыслабакинесмогспастиеё!

Вдруг собаки начали резко разбегаться в разные стороны, но помчались они потом всё равно в одном и том же направлении. Тот самый шакал подбежал ко мне, и прошептал на ухо:

– Она погиблаиз-затебянезнакомециз-затебяонапогибла!

И поспешил за всеми. На этот раз собаки кричали совсем другое, и каждая в разном ритме:

– АкбатАммтЖив!

Все повторяли это по-своему, разными рифмами и в разное время, гул смешался в одно целое. Собаки неровным строем мчались по дорогам и бульварам, исчезая в дебрях белого непроходимого тумана, стеной перегородившего дальнейший путь зверей, и никого не попадалось им на безлюдных улицах, которые, несмотря на отсутствие живых существ, никак нельзя было назвать мёртвыми. Тем более, никто не давал гарантии, что там никого нет; людей, может быть там и нет, но в остальных вариантах лучше просто промолчать.

Когда последний пёс скрылся в серой пелене, когда из неизвестного и непроходимого пространства послышалось последнее "АкбатАммтЖив!", я вытащил карты, стряхнул с них мокрую грязь, и, не вставая, принялся разматывать изоленту на моей правой руке, отшвырнув её от себя на несколько метров. Кучка мусора пролетела по настораживающему и опасному воздуху, и упала на всё ещё багровый от крови асфальт. Я немного понаблюдал за ней, пока ветер не погнал ленту дальше по одиноким проспектам.

Ещё я увидел светофор – странно, раньше я его не видел. Машин, естественно, не было, но он всё равно работал как ни в чём не бывало, переливаясь зелёным и красным цветами – оранжевого там не было, и я нашёл это достаточно символичным, и отвернулся на другой бок. Теперь я не видел светофор, но слышал, как он тихо гудит. Конечно, в реальном городе я бы никогда не смог расслышать этого, из-за автомобилей, разных звуков и посторонних шумов, голосов; но сейчас я слышал ритмичные повторяющиеся постукивания, как у часов, прерывающиеся с интервалом где-то в секунд тридцать – сорок. В сознании я продолжал смотреть на светофор, но в реальности мои глаза впились в тележку на колёсах, которая невесть как оказалась передо мной. Возле тележки стоял какой-то мужчина в лакированных но пыльных туфлях с содранным носком тёмно – коричневого. Каблуки выстукивали незнакомую мне мелодию. Я лёг на спину, пару шагов вокруг меня, и я увидел сияющее улыбающееся лицо надо мной.

– Вам помощь нужна? – и протягивает мне руку, так и не дождавшись моего окончательного ответа и проигнорировав что-то невразумительное, сказанное мною, с трудом раскрывая рот и произнося пожеванные слова.

В голове у меня до сих пор эхом проносилось собачье "АкбатАмматЖив!".

– Вот так вот, поднимайтесь, незнакомец, поднимайтесь. Нечего на земле лежать... Бог ты мой, да это кровь!

Я кивнул.

– Надеюсь, не ваша?!

– Нет, нет, не моя, никак не моя... Простите, а вы кто?

Мужчина хлопнул по розовой тележке:

– Я?! Я – Продавец мороженого! Хотите?

– Что?

– Мороженое!

– Нет, спасибо, я воздержусь...

– Почему же?

– Я не любитель сладкого, тем более холодного.

– Так тут нет ничего холодного... только мороженое...

– А, да, точно...

– Как это так можно?

– Что?

– Не любить сладкое? Вас, наверняка, не воспитали, незнакомец...

– Последний раз мороженое я ел в детстве.

– У! Давно, это, судя по всему, было...

– Да, достаточно давно.

– Ну и как?

– Что как?

– Как вам то мороженое, которое вы ели последним?

– Ну, вкусное, сладкое... Я уже и не помню.

– Это хорошо.

– Что хорошо? Что я не помню?

– Да нет же, что отличное мороженое это было.

– Ах, да, конечно...

– Хотите?

– Нет, я же сказал, я не ем мороженое.

– Это не является убедительной причиной, по которой вы не можете купить у меня мороженное.

– Хорошо, а отсутствие денег таковой является?

На самом деле деньги в кармане у меня были – я не успел вытащить зарплату, когда пришёл домой.

– А вы поищите! – настаивал Продавец мороженного.

Я нехотя достал из кармана купюры.

– Видите?! Я чуть было не утонул в крови, они порванные и пожеванные, размякшие, разваливаются и рассыпаются прямо в руках!

– Бог ты мой, да это кровь!

Мой новый собеседник пробежал глазами по багровому асфальту и небольших густых лужицах не нём.

– Да, вообще-то...

– Чья же она?

– Ну...

– Ваша?

– Нет, не моя...

– Вам срочно нужно в больницу!

– Да это не моя кровь!

– А чья?

– Не моя.

– Вам нужно в больницу! Срочно...

– Да это не моя кровь!

– У вас на руке порезы и ожоги, – он кивнул на мою правую ладонь.

– А, да, нужно!

– А где не ваша кровь?

– Что?

– Вы сказали, что это не ваша кровь... где?

Я чувствовал себя безумно глупым, кроме того, я начинал злиться. Я оглянулся, разводя вокруг себя руками.

– Вот, на земле...

– Бог ты мой, да это кровь!

Мне нечего было добавить.

– Ваша?

– Нет, не наша...

– А чья? Тут ваша кровь, незнакомец, вам нужно в больницу.

– Эта кровь не моя.

– Вам нужно в больницу...

– Потому что у меня рука в царапинах и ожогах, я знаю!

– Бог ты мой! У вас ещё и рука в царапинах и ожогах, а я не заметил. Тут везде ваша кровь, и ещё рука изувечена.

– Эта кровь – не моя.

– А чья? А вам точно нужно в больницу.

– Кровь не моя.

– Хорошо, незнакомец, я понял. Бог ты мой, у вас рука в ожогах и царапинах! Вам срочно нужно в больницу, незнакомец, срочно!

– Я знаю, я потом схожу, Доктора сейчас нет. Ну, есть, но он не может принимать кого-либо.

– Почему?

– Потому что его нет на месте работы. Он есть, но не как Доктор, а как отец, ищущий свою дочь.

– Почему?

– Потому что он её потерял и ...

– Мороженого хотите?

– Нет.

– Почему?

– Я не ем сладкое и ...

– Вы весь в крови.

– Она не моя.

– Кажется, что вы в ней чуть было не утонули.

– Да, я же говорил вам уже...

– Что говорили, незнакомец?

Продавец мороженого поглаживал края своего жёлтого дождевого плаща, измазанного в разноцветных пятнах. Странно, он что, в этом работает?

– Я говорил, что я чуть было не утонул в крови.

– Да, вы чуть было не утонули в крови? Знаете, оно и видно – ваша одежда мокрая и красная.

– Как и земля вокруг.

– Бог ты мой! Да это...

– Кровь, не моя. Я уже знаю.

– Мороженого хотите?

– Нет, спасибо, я не ем мороженое.

– Почему?

– В последний раз я ел его в детстве.

– Хорошее оно было?

– Да, вкусное и сладкое...

– Нет, детство? А кровь на земле ваша?

– Нет, не моя.

– Мороженного не желаете?

– Мне нечем расплатиться.

– Да вот же у вас в руках деньги! Вы обмануть меня хотели?!

– Что?!

– Я бесплатно вам ничего не дам. Либо платите, либо я пошёл.

– Да вы не поняли, я не хотел вас обмануть. Я не собираюсь ничего у вас покупать. Я не ем мороженого, – попытался объяснить я.

– Почему?

– Потому что я не люблю его.

– Почему?

– Не знаю, просто мне нравится есть мороженое.

– Откуда вы знаете?

Я опять не нашёлся что ответить, а Продавец мороженого продолжал:

– Откуда вы знаете? Почём вам знать? Вы же не едите его! И, стало быть, не знаете, какой у него вкус!

– Но я ел его в детстве!

– О, незнакомец! Это слишком далеко, чтобы возвращаться и вспоминать. Не улетайте от этого, – он кивнул на тележку.

– Но я его ел! Пусть даже так давно.

– А вы можете знать, что было давно. Уж кто – кто, но не вы, так точно. Простите за лишнюю откровенность, но вы слабак. И запомнить прошлое вам не под силу. Живите сейчас...

– Я помню своё детство. Иначе откуда я бы знал, что я ел мороженое?!

– Может быть, может быть вы просто хотите поскорее от меня избавиться! И говорите чепуху... Не отвечайте за ваше детство.

– Я ел мороженное! И я это знаю точно!

– А вот и нет. Вы даже родителей своих отличить от обычных воронов не сможете!

– Бред. У меня нормальные родители.

– Нормальные птицы. А этот ваш прадед, говорят, в родстве с гиенами...

– Прекратите!

– Ну, вы представляете ваше истинное обличье?! Показать?! Купите мороженое!

– Да эти деньги – мусор! Что я на них куплю?!

– Бог ты мой, они все в крови! Вы что, купались в ней?

– Да.

– Она не ваша?

– Нет, кровь не моя.

– Тогда обменяйте ваши карты на мороженое!

Я крепче сжал книгу.

– Я не отдам мои чертежи. Тут карты всего города, и мне без неё не обойтись. В отличие от вас. Вы то город знаете получше моего.

– Да? Вы так считаете? Да, город знаю как свои пять пальцев.

– Зачем же вам тогда мои карты?

– Ну не бесплатно же мороженое мне вам отдавать, в самом деле...

– Но я не собираюсь покупать у вас ничего!

– Как не собираетесь?! Почему?!

– Я же сказал, я не ем мороженое!

– Почему?!

– Потому что в последний раз я ел его в детстве.

– Вы сами себе противоречите.

– Это почему же?

– Вы только что назвали убедительный повод вам купить у меня его.

– Кого?

– Не кого, а что. Мороженое.

– Но у меня нет денег и ...

– Продайте мне ваши карты, если у вас нет денег!

– ... и самое главное – у меня нет желания есть что – либо сейчас...

– Почему?

– ... а тем более, мороженое.

– Почему?

– Потому что я не хочу...

– Почём вам знать? Вы попробуйте, и узнаете, хотите ли вы того, или нет.

– Не хочу, простите.

– Напрасно, незнакомец.

– Я знаю, простите меня ещё раз, но я не хочу.

– Напрасно вы. Ей Богу, напрасно, незнакомец! Скоро они придут, карты вам не понадобятся, уж точно!

– Кто придёт?

– Они, – Продавец мороженого кивнул на горизонт, где ряды домов и зданий, верхушки одиноких деревьев потеснились, освобождая место для стальных туч и мрачного неба. Но там я первый раз увидел, что небо приняло другой оттенок. Если полностью чёрными были только границы тяжёлых свинцовых облаков, то там, вдалеке всё небо заливало туман непроглядным мраком, распространяясь как паразит.

– А что там с небом?

– Оно потемнело. Значит, они идут.

– Кто они?

– Те, кто изуродовал ту девушку в видеосалоне.

Я обомлел.

– Кто это?!

– Они.

– А имя у них есть?!

– Ей Богу, не знаю. Но когда они придут, то разрушат всё, и карты вам уже не будут нужны, этот точно...

– Почему?!

– Все взорванные дома одинаковые. А эта девушка была вашим другом?

– Да, была.

– Мне очень жаль её. Примите мои искрение соболезнования. Но вас убьют тоже.

– Почему?

– Она разве вам не сказала?

– Что не сказала?

– Они вас искали, а не её.

– Зачем?

– Из-за ваших карт.

– Зачем им понадобились мои карты?

– Они смогут дорисовать в этом городе всё, что хотят.

– Как?!

– Как нарисовали вы, незнакомец.

– Вы знаете, что город нарисовал я?!

– Да, этот город нарисовали вы. И они смогут нарисовать, когда убьют вас.

– А если рисовать могу только я?

– Рисовать могут все. Даже я.

– А вам это зачем?!

– Ну, я бы нарисовал город из мороженого. Там бы было везде мороженое.

– И зачем это вам?!

– Ну, тогда бы вам пришлось его съесть.

– Кого?

– Не кого, а что. Мороженое!

– Кто они такие?

– Они? Они это они.

– Это люди.

– Нет.

– Животные?

– Ну, с биологической точки зрения – да, но...

– Это собаки?

– Какие собаки?

– Это уличные псы, которые бегают по этому городу?

– Нет, нет.

– А на что они хотя бы похожи?

– На самих себя. Они ужасны и великие одновременно. Понимаешь меня?

– Мне нужно их найти!

– Зачем?!

– Они убили моего друга!

– Убьют и тебя, если найдут.

Настала пауза. Мой собеседник вкрадчиво спросил меня, не чувствую ли я себя виноватым.

– Да, – ответил я, не задумываясь.

– Почему же?

– Я не пришёл за ней.

– Как же так?! Пришили.

– Мне следовало прийти раньше.

– Почему это?

– Я должен был прийти раньше.

– Откуда вы знали, что случится такое? Вы не могли этого знать!

– Я должен был быть здесь раньше.

– Ну, тогда бы они убили и тебя. Ты сделал её уродливой.

– Что?

– Посмотри на карту, ты же нарисовал эту девушку?

– Да, но...

– На рисунке она некрасивая.

– Но это просто рисунок. Просто линии...

– Ты сделал её такой. Она же любила тебя, потому что ты пообещал прийти. Ну, любила это сильно сказано... но она ждала тебя.

Я проглотил язык, губы онемели.

Земля под ногами начала дрожать, и Продавец мороженого сказал:

– Я, пожалуй, пойду... они уже в городе! Жди, придут за тобой.

Я моргнул, и тележки уже не было.