Вылюди

 

 

 

На сцене – два обыкновенных стула спинка к спинке. С разных сторон сцены появляются Он и Она. У каждого в руках – одинаковый набор вещей: капельница на штативе, резиновый жгут, пара картонных флажков, изображающих грустный и веселый смайлики, и странное приспособление вроде звоночка (ну вот какие в кино на стойках регистратуры в гостиницах). При нажатии на кнопочку раздается жестяной дребезжащий звучок.

Мужчина и женщина, не глядя друг на друга, садятся на стулья, подсоединяются к капельницам (всю процедуру – закатывание рукава, перетягивание предплечья жгутом, поиск вены, введение иглы – только в реале и очень подробно).

 

Она (нажимая на кнопочку своей приспособы). Пожалуйста, добавьте меня в список ваших контактов.

 

Он (делая то же самое). Вы добавлены в список моих контактов.

 

Далее – до определенного момента – каждая реплика сопровождается нажатием на кнопочку звонка и т. д. Говорят поначалу ровными безжизненными голосами, что называется, в пространство – особенно если учесть, что это еще и безвоздушное пространство.

 

Он. Здравствуйте.

 

Она. Здравствуйте.

 

Он. Вы кто?

 

Она (показывает залу грустный смайлик). Ваша френдесса по Живому Журналу, fairy_queen3041983. Забыли?

 

Он. А… Ну, я понял. А еще?

 

Она. Этого недостаточно?

 

Он. Не, ну я думал, познакомимся поближе. Имя там… нет, вполне достаточно.

 

Она. Вот, всю жизнь мечтала заиметь во френдах настоящего, ЖИВОГО писателя.

 

Он (показывает веселый смайлик). Ну, какой же я писатель… я еще не волшебник, я только учусь.

 

Она. Волшебник-волшебник.

 

Он. Спасиб… очень приятно.

 

Она. Очень люблю все ваши книги. У вас новая проза такая…

 

Он. Какая?

 

Она. На грани сна и…

 

Он. И?

 

Она. …и температуры.

 

Он (веселый смайлик). Класс.

 

Она. Извините.

 

Он. Нет, правда класс.

 

Она. «На грани бреда» было бы грубо, а «температура» самое то. 38, 39… извините, я правда не хотела вас обидеть. (Поднимает грустный смайлик).

 

Он. Да чего там извиняться. Очень даже наоборот.

 

Она. Вот я всегда так. Сперва напишу, а потом раскаиваюсь.

 

Он. Я у вас это краду. «На грани сна и температуры».

 

Она. Дарю.

 

Он. Спасибо.

  

Она поднимает веселый смайлик.

 

Он. Ну, а как вообще жизнь?

 

Она. Нет, так нечестно. Я не затем сюда шла, чтобы о себе рассказывать. Да и что обо мне рассказывать. Я читатель. А писатель – вы.

 

Он. Блин, мне все-таки трудно так… когда имени не знаю…

 

Она. Мое имя вам ничего не скажет. К тому же оно мне не подходит.

 

Он. Это плохо, когда человек так относится к своему имени.

 

Она. Да, это плохо.

 

Он. Очень плохо.

 

Она. Странные вы люди, писатели.

 

Он. В смысле?

 

Она. Ну, вообще странные.

  

Он несколько раз машет грустным смайликом.

 

Она. Вот у нас как бы и нет с вами общих тем, кроме как ваше творчество обсуждать.

 

Он. Минуточку. Я вас сюда не приглашал. Вы сами попросили добавить вас в список контактов. И сами же ничего не хотите о себе рассказывать.

 

Она. А я может, специально для этого и попросила, чтобы вам это сказать.

 

Он. Что?

 

Она. Что у нас с вами нет ничего общего.

 

Он. Мы знакомы в жизни? Я вам где-то насолил? Дорогу перешел? Кусок заел?

 

Она. Ну, ну. Раскипятились как.

 

Он. Извините. Странный разговор. Ни о чем.

 

Она. Да нет, очень даже о чем.

 

Он. Ничего не понимаю.

 

Она. Скоро поймете.

  

Пауза.

 

Она. Ну что? В самом деле нечего сказать?

 

Он. Погодите. Вот вы написали «странные вы люди» и т. д. У вас пробел потерялся, и получилось – «вы́люди». Слитно.

Она. Да, вижу. И что?

 

Он. Забавное словечко. Вылюди. Нелюди и выродки в одном флаконе.

 

Она поднимает грустный смайлик, потом веселый, потом снова грустный.

  

Он. Я их прямо вижу.

 

Она. Кого?

 

Он. Этих… вылюдей.

 

Она. Да?

 

Он. Такие… вроде хорька или ласки. Только огромные, под три метра, прямоходящие. Самое страшное, что они как бы… эээ… наследники приматов. Те, кто идет за нами.

 

Она (веселый смайлик). Эк вас прет.

 

Он. Да-да-да. То есть я хотел сказать – они взяли от приматов то, что считали нужным. От нас взяли, от крыс, от голубей, от ангелов… инсектов там всяких.

 

Она. Кого?

 

Он. Насекомых. Жвала, хитин, лапы эти суставчатые.

 

Она. Ужоснах.

 

Он. Постойте. Они что-то говорят.

 

Она (трясет веселым смайликом). Они еще и разговаривают?

 

Он. Ну… это скорее такой ультразвуковой вой, что ли. Но я их каким-то чудом понимаю.

 

Она. Что говорят-то?

 

Он. Сейчас… «Мы идем вслед за вами. Мы – это все, что не вы. Мы – отсутствие слова «мы». Все, чего вы так боитесь».

 

Она откидывается на спинку стула, задумчиво крутит в руках грустный смайлик.

 

Он. «Наше время еще не пришло, но ваше – уже уходит. Молитесь, чтобы в домах было тепло, молитесь о последней охоте».

 

Она. Спасибо.

 

Он. Не понял?

 

Она. Спасибо за урок. Это вы свои же стихи старые сейчас процитировали. Я оценила ваш юмор.

 

Он. Какие стихи?

 

Она. Вот эти. (Повторяет слово в слово, но тщательно интонируя). «Наше время еще не пришло… но ваше – уже уходит. Молитесь, чтобы в домах было тепло… молитесь о последней охоте». Это ваши старые стихи. Когда вы еще писали настоящие стихи, а не ту рифмованную поебень, что сейчас.

 

Он. Блин, а ведь правда… Стоп. Начинается.

 

Она. …когда ты был еще человек, а не мешок с говном, подключенный к системе жизнеобеспечения.

 

Он. Вот я дурак-то. Обрадовался… Надо было сразу понять. Чем я тебя так обидел?

 

Она. Хороший вопрос. Чем ты вообще мог меня обидеть? И главное, мог ли?

 

Он. Я ведь даже не знаю, мальчик ты или девочка. Постой, а может, в прошлом году… форум в Дубках… Антон, это ты?

 

Она. Какой я тебе нафиг Антон.

 

Он. Маша?.. Ты прости, если я тогда… да нет, не может быть… Настя?.. Лиза?.. Кирилл?.. (яростно нажимает на кнопку звонка, одновременно пытается показать оба смайлика, запутывается в трубках капельницы, роняет флажки и т. д.)

 

В это время Она отсоединяется от своей капельницы. Теперь Он лишь беззвучно разевает рот. Жестяного звоночка мы тоже больше не услышим.

 

Она (встает, огибает стулья, подходит к собеседнику и в первый раз смотрит ему в лицо. Он ее, разумеется, не видит). Вот видишь. Вот видишь, скольким людям ты, оказывается, успел насрать в душу. Нет, не Маша, не Настя, и не Зина. И не Антон. Сказано же – я никто. И звать меня никак. И мне до тебя нет никакого дела. Просто интересно посмотреть, что будет дальше.

 

Спускается в зал, садится в пустующее кресло в первом ряду, смотрит на сцену. А на сцене не происходит ровным счетом ничего интересного: Писатель продолжает жестикулировать и размахивать смайликами, что-то беззвучно бормоча. Одновременно со всех сторон сразу нарастает странный звук – многократно наложенные друг на друга и закольцованные хлоп-хлоп-хлопанье крыльев, хруст попкорна, громыхание пустой жестяной тары, слитный вопль животных на бойне и т. д. – в принципе, неважно что, лишь бы достаточно гнусно, скребуще-потусторонне. На пике этого звука свет на сцене ГАСНЕТ, подмигнув на прощание. Абсолютная тишина и мрак, затем – истошный крик человека, которого едят живьем. Это безобразие продолжается ровно столько времени, сколько посчитает нужным режиссер. Затем свет зажигается и на сцене, и в зале. Сцена пуста и опрятна, ни кровинки, потому-то, наверное, у нее такой бледный вид, как будто ее только что отымели во все ее щели. Зрители начинают расходиться, недоуменно пожимая плечьми.

И вот тогда крик ВОЗВРАЩАЕТСЯ – на полной громкости, с эффектом реверберации, без пощады к барабанным перепонкам и даже намека хоть на какой-нибудь

 

К О Н Е Ц.

 

Эль, 2009