Повод для "радости"

– Попробовать почувствовать собственную ненужность, – повторил я тихо за доктором.

Нет, никак нельзя это представить. Разве возможно вот так, просто и непринуждённо, без умысла… Просто, лёжа на кушетке в кабинете доктора Ридерберга, разглядывать потолок, к слову сказать, давший трещины в нескольких местах, на первый взгляд незаметные… Так, просто взять и ощутить собственную ненужность.

– Нет, нет, – останавливает он меня, заметив, что я пытаюсь повернуть голову в его сторону. – Лежите так. Сконцентрируйте всю вашу фантазию и почувствуйте, как вы далеки от всех, всех, всех… Тех, кого вы знаете, и тех, кто знает вас. Отдалитесь от них и от меня сейчас тоже. Ну, же!

Отдалиться? Пожалуй, попробовать можно, да только ничего не выйдет. Допустим, я сейчас в сотнях миль отсюда. Там значительно теплее и вокруг море, потому что это остров. Посередине стоит домик, мой домик (почему бы ему там не быть?!). На берегу – песок. Три шезлонга параллельно друг другу смотрят на горизонт. Вдали корабль, небольшой и будто ненастоящий. Он медленно бороздит тот самый горизонт слева направо, как в тире. И стоит только прицелиться, поточнее выстрелить, как он исчезнет, а добродушный хозяин тира аккуратно приблизится ко мне и хлопнет по плечу, только так, чтобы я случайно не нажал на курок и, не дай бог, не прострелил ему ногу или руку, или просто чтобы не выстрелил в него. Я же улыбаюсь и протягиваю левую руку за законным призом – розовым зайчиком, который сегодня же окажется дома в руках у Кэрол. Вот, уж будет радости! Нет, конечно, не в обычных «спасибо» дело. Это же приятно… Нет, не то! Это чертовски приятно, когда на тебя так смотрят и так пытаются выразить свою благодарность, несоизмеримо большую, чем банальные семь букв – «спасибо». Опять же, Джейн похвалит меня. Не так уж легко оставаться примерным семьянином после четырнадцати лет брака. И если у нас с Джейн всё в порядке – это на пятьдесят процентов моя заслуга. А приход к Ридербергу… Ну, скажем, профилактика. Именно так: профилактика возможных конфликтов. А они-то совсем теперь нежелательны. Ведь Кэрол шесть лет, она поздний ребёнок. Мало ли что! Психика девочки непредсказуема и очень чувствительна…

– Не получается? – прервал ход моих мыслей доктор. Он чуть поёрзал на стуле и зашелестел страницами. Что он ещё там хочет уточнить в своих записях? Или это книга у него? Надо посмотреть.

– Нет, нет, не вертите головой! Прошу соблюдать наши договорённости. Голову – ровно и глядите вверх или закройте глаза, как вам будет удобнее. Так… Что же? Не получилось?

– Не выходит. Не понимаю, что значит – собственная ненужность. Это конкретная ситуация или что?

– Ну, вообразите себя одиноким. Совсем одиноким и беспомощным. Только не надо представлять остров и…

– Ха-ха! А ведь именно остров мне и пришёл в голову. Вот это да!… Вы прямо читаете мои мысли.

– Это один из стандартных вариантов. Ничего удивительного. Речь идёт не столько о ситуации и условиях, сколько об ощущении, о чувстве одиночества и ненужности. Понимаете? Я не могу вам навязывать такое чувство. Постарайтесь сами.

– Эх, – я вздохнул. – Мистер Ридерберг, я признателен вам за ваше терпение, но я ни черта не смыслю в таких сложных… э-э-э… построениях.

– Да, да, – процедил Ридерберг. – И всё-таки надо собраться и представить это ощущение. Вы же смогли представить остров.

Одиночество! Как же я должен почувствовать его? И потом, одиночество бывает разным. Можно быть одиноким вдвоём или вчетвером. Можно жить одиноко с семьёй и родственниками где-нибудь на заброшенном ранчо и выращивать всякую дрянь. Можно и коров разводить, да и одному, без всяких родственников. Особенно без Рэпвортов. Братец Джейн уж слишком прыткий лодырь. Всегда найдёт, где поживиться. И на нашем ранчо тоже. Если уж приедет, так его не выгонишь. Нахальный малый. А его семейка тем паче. Если бы я мог выбирать, я отказался бы от такого родственничка. Джейн пожалостливей будет. Только из-за неё и придётся терпеть. Да ещё мальчик у них. Постарше моей Кэрол года на два, но, в отличие от родителей, скромный и спокойный. А если они уедут?! Вот уж, кто останется один на один со своим одиночеством, так это Кэрол. Разве она виновата? Разве всё именно так задумывалось? Мы хотели частный детский сад в городской черте или на окраине. А в этой глуши до ближайшего магазина двадцать миль. Ну, а чтобы в город попасть… И то, если старый фордовский движок заведётся. Пятнадцать лет назад он был новым. Сегодня он фырчит и рокочет, заглушая всё живое в радиусе двух десятков футов, как генератор. Ну, да ладно! Бывали дни потяжелее. Машина – это всё же роскошество, вроде украшений Джейн. С той лишь разницей, что за те серьги и два кольца я заплатил однажды и полностью, а форд постепенно высасывает из моего кармана последние центы. Я всерьёз подумываю о велосипеде. Спорт всё-таки…

– О чём вы думаете, мистер Картер? – доктор снова заёрзал. – Вы опять побывали на острове?

– Нет, на это раз не угадали, доктор. В другом месте. В своём родном.

– Лос-Анджелес?

– Нет, что вы! Техас… А когда мы уже закончим? Меня ждут.

– Ждут?… – доктор произнёс это с такой интонацией, будто в последних двух словах он расслышал очевиднейшую нелепицу. Он продолжил после паузы. – Так. И всё же нам нужно закончить с последним упражнением. Пока не завершим его, уйти будет нельзя. Скажите мне, что вам мешает? Объясните.

– Ничего, – схитрил я. – Всё как раз ощутил: сильное одиночество. На несколько секунд. Даже испугался. Бывает же…

– Вы пытаетесь меня разыграть и намеренно сорвать нашу встречу. Разве это возможно? Какой смысл сначала самому проситься на приём, а потом рваться обратно? Давайте…

– Это почему же я разыгрываю?

– Да потому, что вы улыбались, – спокойно объяснил всё Ридерберг. – Улыбка, от левого уха до правого. Вот так! Или вы хотите сказать, что собственная ненужность вызывает у вас такие эмоции?

– Как же я могу? – возмутился я, наконец, и привстал на локти. – Как же я могу представить, что я один? Вот вы же здесь! Так? А Кэрол? А Джейн? А Робин, мой фронтовой приятель? Я вам про него рассказывал уже… Что же вы мне предлагаете?! Взять и представить, что их нет? Это, по-вашему, прогрессивный метод… э-э-э… профилактики психических расстройств? Мне кажется, всё как раз наоборот. Это наисовременнейший метод быстрого съезжания крыши. А вы будто хотите помочь мне в этом. Слава Богу, мне ни разу не приходилось посещать подобные чистые кабинеты. Ну, разве что пару раз у вас я уже был. А до этого – никогда. Так что же, по-вашему, я обязан представлять то, чего нет и быть не может?! И ещё после этого сбрендить?!

– Успокойтесь, успокойтесь, пожалуйста, – Ридерберг вернул меня на кушетку и положил мне ладонь на лоб. – Так. Вздохните глубоко, задержите воздух. Теперь выдохните.

– У вас на потолке трещины мелкие. Знаете?

Ридерберг участливо взглянул на меня, а потом – наверх и закивал.

– Да, да…

– Моя Джейн не позволила бы у себя на кухне такие. Сразу бы мне досталось. А я, между прочим, не люблю себя хвалить, но так оно и есть, – первоклассный мастер. Могу починить, отремонтировать что угодно. Вот у вас есть здесь сломанные вещи, док?

Доктор озабоченно провёл взглядом по сторонам и промямлил:

– Н-нет, н-нет… Пожалуй, здесь – нет. Разве что дома…

– Отлично. Не обещаю, что на этой неделе. А на следующей, так уж и быть, приеду. Что у вас там сломалось? Какие инструменты брать?

Доктор Ридерберг замешкался, видимо, спешно выдумывая, что же могло сломаться. Всегда так и случается: хорошие намерения впрок не идут.

– Утюг, да, да, утюг и кофеварка. Не окончательно сломаны, ещё работают, но… И ещё в ванной плитка отвалилась… Две плитки… Но лучше с этим, действительно, на следующей неделе. А теперь – к делу. У нас с вами последний вопрос, последнее упражнение. Закончим, и вы свободны. Итак! Вообразите, почувствуйте свою полную ненужность. Представьте, что никто в вас не нуждается – ни… жена, ни дочь. А родители ваши давно умерли, друзья уехали… Представьте ваш молчащий телефон…

И невымытая посуда. Зачем же её мыть, если только сам ей и пользуешься. Подумаешь, остатки прошлого «блюда» засохли на краях. Можно и не заметить. И телефон тоже. Он один, в гостиной стоит. Так если на него не обращать внимания, то можно представить, что его вообще нет. А если его нет, то и звонить он никак не может. И поставили мы его с Джейн только, чтобы, не дай бог, вызвать службу спасения или так просто, раз в неделю, поболтать с кем-нибудь. Но Джейн не из болтливых, а я – и подавно. Так что, будто его и нет. Конечно, вещь нужная, но, скорее, для города.

– О чём вы сейчас думаете? – поинтересовался доктор. Мне показалось, что его шариковая ручка начала скрести бумагу. Теперь он отвлёкся. – О чём?

– О чём?

– Он не звонит? Сейчас не звонит?

– Нет. Но иногда бывает, я и сам могу позвонить куда-нибудь. Допустим, в прошлом месяце я получил счета от энергетической компании. Я в электрике тоже понимаю. Мне известно, сколько семья из трёх человек может израсходовать…

– Хорошо, – устало произнёс доктор Ридерберг. – Есть предложение… У меня есть к вам предложение, мистер Картер. Я вижу, что мешаю вам сосредоточиться. Итак, я сейчас выйду, а вы постарайтесь вообразить для себя полное одиночество.

– Договорились, – я уж и сам устал от его трескотни, можно и отдохнуть здесь, просто полежать.

– Только вы закройте глаза, – добавил Ридерберг, – и не открывайте их, пока я не вернусь обратно.

Одиночество?! Полное одиночество… Доктор, кажется, вышел. Дверь закрыл. Ну, что же сделать? О чём подумать? Мог бы я представить, что Джейн умерла? Нет, невозможно! А уж Кэрол – тем более. Скорее свою смерть можно вообразить. Точно! Вот оно! Вот, то, что нужно доку: я умер! Итак, я умер! Я одинок и наблюдаю свысока за всеми людьми земного шара. Они копошатся и бегают в разные стороны, беспокоятся о таких вещах, что смешно и говорить. Все ищут чего-то, находят, выбирают, покупают. А мне ничего такого не надо. Мне и того достаточно, что уже есть. Если бы времени свободного было побольше, то я сам бы занимался с дочкой. А так – всё жена. И ещё ведь успевает мне ценные советы давать, вроде того, чтобы начать посещать доктора Ридерберга. Она говорит: конфликты в семье для ребёнка очень опасны, можно травмировать психику так, что потом никак не поправить. Только из-за дочки и согласился я пойти сюда. А ведь консультации денег стоят. А он сейчас вышел, сидит где-нибудь в кафе или гостиной и пьёт кофе, делая вид, что работает. Так и я могу. Ведь он зарабатывает уже теперь, когда отхлёбывает кипяток из кружки. Улыбается, небось! А в этой комнате… Тихо! А ну-ка, что ещё за шорохи?!

– Вы здесь, док?

– Да, да! – доктор Ридерберг, смутившись, вернулся на своё место. Он так и не вышел, а стоял всё это время у двери. – Вы – молодец, мистер Картер! Послушались и не стали глаза открывать.

– Зато вы меня всё-таки провели. Что за шутки, что за новые приёмы? Зачем мне вообще было лежать здесь одному? Я могу понять, конечно, что вы поумнее меня. Да, и моя жена просто так не заставит меня обращаться к врачу. Значит, вы образованны, а не просто деньги вышибаете у честных граждан. Но что же это такое? В чём смысл?

– Так много вопросов! Нет, так не пойдёт. Ответьте лучше вы мне, мистер Картер. Что вы представили?

– Я представил, что умер. Это вас устраивает?

– Интересно! И каково оно? – доктор был чрезвычайно возбуждён. Сейчас он, кажется, не просто отрабатывал деньги, а на самом деле интересовался мной.

– Ничего особенного, – эти трещины на потолке начинают меня раздражать и кушетка тоже. – Обычное дело. Вон, в любом районе по кладбищу. Все рожаются и умирают. Я понимаю так, что смерть – это перемещение вверх. Сидишь себе там и вниз поглядываешь.

– А как же ваши жена и дочка? Где же они?

– Как это – где? – удивляюсь я этим врачам: переспрашивают, повторяют, будто что изменится, если я скажу или услышу ещё раз. Ведь и так всё ясно. – Здесь, конечно! Вот за этой самой дверью. Я привёз их в город. Они пошли погулять. Мы договорились с Джейн, что они подойдут прямо сюда и подождут, пока я освобожусь. Внизу я попросил консьержку, чтобы их впустила. Они здесь, за этой дверью.

Указываю ему на дверь, а сам думаю, что не наоборот ли всё: я – доктор, он – пациент. Уж больно он странен. Вопросы дурацкие. С кушеткой этой привязался. Надо бы сказать при выходе консьержке, что док… Словом, его самого нужно проверить. Мало ли что?!

– Давайте, я позову их! – вот он упрямый, не верит, что ли?

– Нет, нет, не надо! – попросил доктор. – Этого делать не нужно. Мы и так почти закончили.

Он помолчал секунду, отлистал назад страницы какой-то папки и поднял на меня свои маленькие глаза. Точно совершенно: он не совсем здоров! Хорошо, если просто устал, а то, может, и начал сходить с ума. Сверяется с какими-то книжками и что-то пишет. Я ему что, псих, что ли? Неизлечимый шизофреник?.. Интересно, а много денег приносит частная практика? Пожалуй, если работать так, как он…

– Так. Последний вопрос, и вы можете быть свободны. Что вы понимаете под одиночеством, под ненужностью?

– Вы ведь уже это спрашивали…

– Нет, нет, я говорил об ощущениях. Сейчас просто скажите, что это такое? Своими словами.

Вот настырный! Так быстро не отпустит. Как же так сказать, а главное, что? Чтобы он только успокоился. Надо подумать. Откуда всё это берётся? Откуда же?

– Ну, я думаю так: чтобы, значит, объяснить, что такое одиночество, надо понять, откуда оно берётся. Допустим, пример какого-нибудь несчастного. Он был богат, женат и известен. Потерял он однажды все деньги. Потратил или проиграл, разорился, в общем. Жена, недолго думая, убежала. Знакомые, друзья, поклонники и слуги – все тоже исчезли, потому как все они держались за его деньги. То есть, он так удерживал их. И вот он совершенно один, перебивается кое-как, в пустой квартире, даже нет, в комнате, которую снимает; никто к нему не приходит, и ему не к кому зайти в гости, соседи его ненавидят. Ест он всякую гадость, иногда роется в баках, среди мусора находит тряпьё, одевается. Случайные заработки, игра на деньги, когда они есть. Редко везёт. Виски, много виски, и абсолютная ненужность. Вышло как в кино, правда, док? Кажется, я и смотрел такой фильм как-то давно.

– Так откуда же оно берётся, одиночество? – доктор Ридерберг высматривал в моём лице какую-нибудь тайну. Думает, что я знаю, но молчу. Намеренно не говорю правды, а плету всякую чушь. Недоверие – первый грех. Собственно, это и есть отрицание веры. А вообще-то, всё, что сказано насчёт одиночества, очень даже похоже на чушь. А ему интересно. Джейн и двух минут не выдержала бы, либо заткнула мне рот, либо убежала. Ридерберг определённо не в порядке. Глядишь, и я от него заражусь какой-нибудь дурью.

– Изнутри оно берётся, я так думаю. Каждый, наверное, по-своему одинок. Именно поэтому все ищут себе пару. Я вот, слава Богу, нашёл и даже преуспел в этом. Я имею в виду дочку, Кэрол. А кому-то повезло меньше. Действительно, ведь хороший брак и дети – это везенье. Вам-то самому повезло?

Ридерберг опять замешкался. Ответил не сразу, но спокойно:

– Повезло. Не так, как вам, но повезло. Вы, мистер Картер, хорошо сегодня держались. Честное слово, я предполагал, что вас смутит или вовсе огорчит моё предложение ощутить собственную ненужность и одиночество. Видите ли, это один из способов лечения… то есть, профилактики, предотвращения вероятных эмоциональных отрывов, психологических потрясений и тому подобного. Вы же показали себя на высоте. С такой устойчивой психикой можно идти хоть в президенты, хоть в патологоанатомы. Я поздравляю вас с успешным прохождением моего курса. Вы свободны.

Наконец-то, я думал, никогда это не кончится. Он может говорить, спрашивать и копаться в чужих мозгах часами. А у меня-то времени столько нет. Джейн уже сама не рада, что направила к этому Ридербергу. Ждёт сейчас там, волнуется. Ладно уж, поблагодарю его ради приличия. Всё-таки, он старался тоже.

– Спасибо, док. Ты… Вы не принимайте близко к сердцу всё, что я тут наговорил. Есть вопросы в жизни и поинтереснее. Пока!

Я встал, развернулся и пошёл к двери, открыл её. Мужчина в белом халате улыбнулся мне и, положив свою руку на моё правое плечо, сказал:

– Пошли. На сегодня хватит.

Доктор Ридерберг сделал последнюю запись в истории болезни, закрыл папку и чуть откатился на своём кресле. Он посмотрел в окно. Небо потемнело. В кабинет через открытую комнату проникал влажный воздух. Вот-вот начнётся дождь.

Пасмурная погода сама по себе угнетает, – подумал он. – Но, кажется, только не этого Картера. Его ничего не берёт. Не подействует, даже если вывести его на улицу и всё-таки доказать, что он в пригороде Лос-Анджелеса, а не в Техасе. Картер обязательно что-нибудь выдумает. Он и сейчас, сидя в отдельной палате, выдумывает историю или фантазирует про себя, чтобы потом подать это как свою автобиографическую деталь. У него можно поучиться. Он весел и всегда вспоминает о жене и ребёнке. Его даже и не заботит тот факт, что их и в помине нет, как нет у него профессии, и родственников, и конфликтов, забот, денег… Картер почти свободен от реальности и скован только своими фантазиями. Но эти фантазии удобны, они как обязанности, которые приятно исполнять, выгодно совершать и говорить об этом. Так проще. А может ли похвастаться перед ним какой-нибудь, например, богач, что, в отличие от него, имеет настоящую жену и детей и ещё при этом также или более счастлив?! Таких людей ещё поискать надо. Так что Картер болен, скорее, с выгодой для себя. А многие, да и я тоже, здоровы, к несчастью. И наша нормальность когда-нибудь всё же сыграет с нами злую шутку. Кажется, я ему завидую… И, кажется, пошёл дождь. Вот, ещё один повод для «радости».