HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Ольга Тиасто

Доллары, водка, матрёшки

Обсудить

Повесть

(Приключения ростовских челночниц в Азии, Африке и Европе)

 

На чтение краткой версии потребуется 5 часов 45 минут, полной – 6 часов 15 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года

 

Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 5.09.2015
Оглавление

19. Глава 17. Мазя и Анна Борисовна в Италии
20. Глава 18. Тостик в Италии. Сумасшедший бизнес, сумасшедшие клиенты
21. Глава 19. Tuesday bloody Tuesday (Чёрный вторик – предвестник большого потопа)

Глава 18. Тостик в Италии. Сумасшедший бизнес, сумасшедшие клиенты


 

 

 

Мама-Буркевич с гордостью рассказывала в пути о том, что «Верочке в Италии сделали предложение» (возгласы изумления, восхищения, неискренние поздравления). «Один богатый молодой предприниматель, тридцати пяти лет (в то время как Верочке – лишь девятнадцать), хотел бы взять eё в жёны с тем, чтобы она «только следила за домом» – а дом огромный! – занималась хозяйством, ездила за покупками – «и больше ничего не делала». А её, растроганно улыбалась мама-Буркевич, возьмут в его же фирму работать... уборщицей, «за семьсот долларов в месяц!» – добавляла она с радостным изумлением.

Действительно, щедрое предложение со стороны будущего зятя; и тёщу пристроил, и о ней не забыл... Как узнала Тостик в дальнейшем, когда ознакомилась с жизнью в Италии, семьсот долларов были именно минимальным окладом уборщицы.

Все мычали неопределённо, не знали, что и посоветовать...

 

Но не только к Буркевич посватались. Тостик тоже получила «предложение», но не спешила хвастаться; предложенье было не из тех, что наполняют восторгом и радостью.

Синьор Касторани – тот, что настаивал на пицце – пригласил её, наконец, на обед к своей сестре; тоже прекрасный способ сэкономить – обед у родственников. Видно, пример синьора Павоне его надоумил: обед у родственников – отличная идея. Тостик согласилась: старик Умберто казался совершенно безобидным во всех отношениях – или она ничего не понимала в людях.

Вначале, однако, он повёл её по улицам родного городка Мачераты, известного обувной промышленностью, где все его знали, и представил Тостик всем обывателям поголовно, как будто она была с официальным визитом.

– Джузè! – кричал он, входя, например, в мясную лавку, или «Антò!» в табаккерии, – познакомься: это Ольга, она – доктор, и ей – тридцать один год!

В глазах у него при этом, могла бы поклясться Тостик, стояли горделивые слёзы.

– Паскуале! – взывал он, заводя её в мужскую парикмахерскую. – Это Ольга; ей тридцать один год, и она – уже доктор!

«Уже не доктор», – пыталась поправить его Тостик, но все радовались, и она пожимала руки, как будто собиралась вступить в должность мэра... Смущённая таким вниманием общественности, она попросила его, наконец, прекратить этот балаган и больше не знакомить её ни с кем, тем более, что всех этих людей она наверняка больше никогда не увидит.

И зачем делать всё время упор на профессию?..

Не знала ещё тогда, какое у итальянцев в провинции уважение к профессиям – медикам, учителям, бухгалтерам и прочим – сохранилось. У нас ни к кому не обратятся, например: «Здравствуйте, инженер!» или «Доброе утро, бухгалтер!»... можно было бы и за насмешку принять.

А в Италии – да, очень принято.

Тогда Умберто попросил её хотя бы сфотографироваться с ним на площади возле фонтана; и специально приглашённый фотограф вышел из своего ателье и снял Тостик и Умберто под ручку у фонтана; и зрителей при этом собралось немало. Затем, во время прогулки по городу, милому и старинному, похожему на все городки Центра Италии, Умберто пытался взять Тостик за руку, но Тостик руку тактично высвобождала, потому что, казалось ей, люди думают: вот, гуляет с папой за ручку.

Нет, синьор Касторани был очень приличным по нашим представлениям: костюм, жилет, очки в золочёной оправе, нашейный платок... в Ростове этакий щёголь мог бы сойти за профессора университета или директора филармонии. На самом же деле он был старым рабочим обувной фабрики на пенсии, и разница в возрасте тоже была приличной – почти тридцать лет. К примеру, отец Тостик был лет на пять моложе синьора Касторани.

Но обед у сестры прошёл хорошо; и это общение с итальянцами, конечно, ей шло на пользу в смысле овладения языком... а под конец все родственники настойчиво и убедительно хором советовали ей выйти за Умберто, который – «очень хороший парень, но был несчастен всю жизнь, потому что жена не могла ему дать детей».

«Эге, – подумала Тостик. – Вот ещё что!.. А теперь, увидев меня, он снова обрёл надежду!»

Через месяц пришёл ей вызов, письмо и фотографии из Мачераты, а также поступали от Умберто телефонные звонки.

Но Тостик вызовом не воспользовалась. Ей и в голову не приходило: что она будет делать одна, в доме в провинции, с пенсионером, который, к тому же, хочет иметь детей?! А свободное время, стало быть, будет проводить с его друзьями, опять же пенсионерами, которые сидят, собравшись в кружок, и сосут мятные карамельки?..

Пользуясь словарём, она написала ему письмо, в котором благодарила за оказанное доверие, но указывала – тактично – на большую разницу в возрасте, и выражала уверенность в том, что Умберто не сможет составить её счастие.

От Умберто пришёл обиженный ответ. Он упрекал её в несознательности, в том, что вызов сделать было очень трудно, и заверял, что счастие её он вполне бы мог составить, так как за свою долгую трудовую жизнь рабочего обувной фабрики он скопил эквивалент восьмидесяти тысяч долларов, которые лежат на книжке, а также подарил бы ей сразу новую машину и «туфли, достойные королевы» (как? только одну пару, и всё?.. – не поняла Тостик).

Перевод его писем давался с трудом; несмотря на большой итальянский словарь, эта работа была по плечу лишь криптологу-египтологу.

Спустя какое-то время она поняла, почему: Умберто был малограмотным. Как большинство итальянцев его поколения, он едва ли окончил начальную школу.

Нет, тут не о чем было даже и думать. А что касается денег на книжке, то Тостик хотела их иметь свои, и была уверена, что если всё будет идти по плану, теми же темпами, как шло до сих пор – то есть, всё время удваиваясь – то вскоре она догонит и обгонит Умберто; и нет никакой необходимости брать в мужья старика! А собиралась она перегнать Умберто через три или четыре торговые операции – исключая, конечно, «холостые» поездки, такие, как Индия, Италия и прочие.

 

Из тетради Тостик:

 

План:

 

Сейчас наличных (свободных) – 5000 $

В след. поездку, если вложить всё: 5000 X 2 = 10.000 $

3-я поездка: 10.000 X 2 = 20.000 $

4-я – 20.000 X 2 = 40.000 $

5-я – 40.000 ...

 

Или – немного позже, если пойдёт другими темпами. В любом случае, восемьдесят тысяч – чепуха. Что такое восемьдесят тысяч?..

Вот какой самоуверенной была эта Тостик.

После Италии она съездила в Польшу, Индию, и опять в Польшу, чередуя поездки «чисто коммерческие» с, так сказать, «познавательными», которые едва окупались; и всё это – за каких-то полгода.

А потом вернулась в Италию, где всё, как известно, «стоило дорого».

 

Весной девяносто третьего года путь уже был короче: на поезде до Киева, и оттуда на самолёте – в Анкону.

Нагруженные сумками, малость помятые и несвежие после одной ночи в поезде и другой – в дешёвой гостинице, ростовские челночницы прибыли в аэропорт. И там, впервые за долгое время, почувствовали себя неловко – грязными колхозницами и мужичками. В киевском аэропорту они увидели другой тип пассажирок, заставивших их ощутить на собственной шкуре, что такое комплекс неполноценности.

Эти молодые украинки были в большинстве своём, видимо, киевлянками, проведшими ночь дома, в своей постели, и с утра зашедшими к парикмахеру. Потому что – как иначе объяснить их свежий вид и глянец, как будто с обложки журнала Vogue?

Стройные, одетые по моде: кто в длинном пальто, миниюбке и высоких сапожках, кто – в элегантном брючном костюме, накрашенные и длинноволосые, они не везли с собой никаких баулов. Их багаж составляли фирменные дорожные сумки нормальных габаритов и изящные ридикюльчики в руках и через плечо. Тостик, привыкшая думать о людях с некоторым уважением и с хорошего брать пример, заметила Алле Кузьминичне из турбюро на Подбельского, организатору этой поездки:

– Смотрите, Алла Кузьминична, как дамы следят за собой, в каком виде собрались в Италию – приятно посмотреть! Или просто туристки, или доллары везут... не то, что мы – в мятых джинсах, в трико, кочуем по поездам, по ночлежкам... с такой жизнью, с этими сумарями пора заканчивать.

Алла Кузьминична кивала головой. Рядом с ней, сидя на клетчатой сумке, обмотанной скотчем, пристроилась ещё одна ростовская попутчица – не знаем, как её зовут: средних лет, в турецкой куртке и польских лосинах, обтягивающих ляжки, c бантиком, как у девочки, на затылке.

 

Так это же проститутки! – сказал чей-то голос громко, с негодованием. Все шарахнулись и обернулись.

Женщина сзади была киевлянкой, грудастой и мордастой.

– Вы прямо наивные какие-то, – продолжала она, имея в виду Тостик и Кузьминичну.

– А вы откуда знаете? – землячка в лосинах и с бантиком – Анна Борисовна – придвинулась с сумкой поближе.

– Да что ж я их, не знаю, что ли? – возмутилась украинская челночница. – Сколько с ними езжу, больше года уже, и вижу всё одних и тех же!

Была она убедительна, как тот, кто знает, о чём говорит.

Заинтересованные темой, приблизились и другие.

– Они сумок, как мы, дураки, не таскают, – объясняла им та, чуть понизив голос. – Мы только прилетели, в гостинице не успели ещё разместиться, а те уже – глядь – на улицу вышли, работают...

– Как? На улице прямо?..

– А где ж! Мы где товар продаём – не на улице? – спрашивала украинка, полная сарказма. – Мы на одной стороне набережной раскладываем товар, а они – на другой, ловят клиентов!

И засмеялась добрым, колышащим грудь смехом.

– А милиция что же – их не гоняет? – спросила Анна Борисовна.

– Полиция? Больше нас гоняет, чем их. Они с полицией договориться умеют, по-свойски. Поработают вот так в Италии с месяцок-другой, потом возвращаются и в Киеве себе квартиру двухкомнатную покупают; вот так!

– !!..

– Да разве можно в Италии больше месяца по туристической визе жить? – усомнилась Алла Кузьминична,

– Да плевали они на визу. Даже если она просрочена, при выезде проблемы там какие или что – они потом паспорт меняют, и в следующий раз с новым паспортом едут, чистым.

Очень интересной была для наших эта беседа; хотелось узнать побольше технических подробностей – но тут ростовчан на досмотр позвали в одну сторону, как граждан России, «транзитных пассажиров», а киевлян – в другую, и женщина прервала свой рассказ.

– Месяц в Италии – надо же – и квартиру себе покупают! – осталась под впечатлением Анна Борисовна.

 

Никаких кемпингов в этот раз не было, а привезли их в Сан-Бенедетто и поселили в маленькой гостинице «La palazzina».

Сразу разбились по парам – кому с кем в номер идти, и Тостик давно уже знала, что «непарных» их будет три: она, Кузьминична и Анна Борисовна.

Тостик о Борисовне была уже наслышана от Мази; но не в этом дело – у неё вообще был принцип такой, что «лучше в одиночку, чем с кем попало», в сомнительной компании, «быть». Не любила, опять же, душ делить и туалет, если этого можно было избежать. Брезговала.

Алла Кузьминична тоже кое-что об Анныборисовниных выходках слышала, тоже благодаря Мазиным стараниям. Мазя Анну Борисовну с некоторых пор старалась опозорить и дискредитировать, где и когда только могла.

Борисовна тоже в долгу не оставалась: рассказывала гадости про Мазю; про жадность её, и прожорливость, и сексуальную развращённость. Или, попросту говоря, её «обсирала». Но у Мазиной как-то лучше получалось. Или авторитет её в рядах базарных торговок был выше.

Впрочем, Кузьминична уже про себя решила, что пристроит Анну к Тостик, а сама пойдёт в одиночный номер, как полагается «руководителю группы».

«Руководителем»-то её никто не назначал, но поскольку она всем этим туристам путёвки продала – то как бы само собой разумелось...

Поэтому она заранее почву готовила, спрашивала Тостик:

– А что эта Анна Борисовна, с бантиком смешным? По-моему – ничего, нормальная баба!» – и улыбалась с энтузиазмом.

И Тостик соглашалась, пожимала плечами: «Конечно, нормальная баба, как все». В фойе, пока все там с ключами разбиралась и вещи носили, Тостик подошла, не теряя времени, к девушке за стойкой и спросила (умела уже кое-как изъясняться):

– А нет ли у вас, пожалуйста, одиночного номера? Я, знаете, в одиночку люблю... А это вам, если курите. Спасибо большое! – и девушке блок сигарет подарила.

– Конечно, конечно... спасибо тебе! – девушка сигареты охотно взяла и ключи Тостик выдала тут же.

Алла Кузьминична вот удивилась, узнав, что одиночный номер кем-то уже занят, а ей предстоит идти в спаренный вместе с Борисовной!

– Как так? Почему? Я же руководитель группы! – разбиралась она внизу.

Никто её, впрочем, не слушал, да и не понимали, что она говорит и чем недовольна. Мест всем хватило – вот и ладушки. А что там за «руководитель группы» такой – какая им разница? Для них, в этой гостинице, все туристы были равны.

Делились лишь на тех, кто чаевые даёт, и тех, кто не даёт ничего.

 

 

Для тех, кто оказывается в Италии впервые или не знает итальянского языка, полезно обратиться к местному гиду, специализирующемуся на сопровождении русских гостей в туристических и деловых поездках. Такой гид милан решит многие вопросы с лёгкостью.

 

Свободы действий в Сан Бенедетто было намного больше, чем в кемпинге – хоть отбавляй. И можно было по утрам на все окрестные базары ездить – даже на сорок-пятьдесят километров вдоль побережья – на поезде, автобусе, и автостопом, на попутных машинах. А вечером многие выходили на набережную Гроттамаре, что возле Сан Бенедетто, через мост перейти – и там, напротив большой гостиницы «Европа», все вместе торговали.

Во вторник и пятницу, например, были базары в самом Сан Бенедетто, и прямо рядом с «La Palazzina», а в четверг далеко пришлось ехать – в Джулианову.

По совету опытных и бывалых, пристраивались наши туристы к африканцам, торговавшим всякой всячиной на тротуарах. Говорили, что неизвестно почему, но «негров не трогают». Но Тостик всё-таки опасалась: как только завидит издали полицию или кого-то в мундире – в сторону отходила, чтобы думали, что она ни при чём, что весь товар выложил африканец...

Надо сказать, что в этот раз всё как-то хуже пошло. За каких-то полгода, что с первой её поездки прошли, русские навезли столько товара в Италию, что цены трагично упали. Если за фотоаппарат «Зенит» полгода тому назад предлагали шестьдесят-семьдесят тысяч лир, то сейчас – тридцать пять-сорок. А часы командирские со звёздочкой, экзотически-коммунистические, если раньше за пятьдесят тысяч лир «улетали», то теперь и за двадцать пять их никто не хотел... Не говоря уж о платках и матрёшках. Как быстро меняется всё в мире бизнеса!

В этот раз, чтобы продать всю «мурцефаль», Тостик пришлось попотеть.

Автостопом передвигаться тоже было небезопасно. Иногда подвозили их люди серьёзные и нормальные, а иногда им попадались настоящие маньяки, с которыми, если не в дневное время суток и не в компании, в машину лучше не садиться; да лучше и не встречаться совсем.

Диву давались челночницы: ох, какие же психи в Италии водятся, ох же и психи! Да ещё получают водительские права!.. Насмотрелись разного и наслушались... Целая галерея потных, слюнявых и слабоумных за рулём прошла перед ними, как кошмар наяву. Тогда ещё Тостик не знала из данных статистики, что в Италии официально каждый шестой – душевнобольной. А неофициально?.. Волосы дыбом встают.

Ну, да уж ладно. Жить она в то время в Италии не собиралась, ей всё это тогда было неинтересно... Хотелось лишь от товара избавиться.

 

И вот, под конец недели выстроились они, как обычно, в сумерках на набережной Гроттамаре, напротив недоброй славы гостиницы «Европа», и разложили на тёплых плитах всё, у кого что осталось.

У Тостик осталось совсем немного добра: какие-то мелочи и часы.

Никаких проблем с полицией не было до сих пор, и потому расслабились все и разнежились в лучах заходящего солнца... В Италии вообще ритм жизни был такой: успокаивал и убаюкивал. Пенсионеры, к примеру, основные их покупатели, были неторопливы, несуетливы; не то, что у нас в Ростове – в автобус с базара с кошёлками набиваются, ёрзают и толкаются, или по мусорникам в поисках бутылок лазят...

Здесь – сидят себе в баре и кофе пьют, газеты читают – тe, кто читать умеет. А читать в Италии умеют далеко не все – может, поэтому они такие и спокойные. Или прогуливаются неспешно так по бульвару.

Были, правда, и другие пенсионеры, противные. Один этим вечером, например, как только Тостик из гостиницы вышла, подъехал на машине и, высунув птичью головку свою из окна, лысую и в пигментных пятнах, вдруг зашипел:

– Пссст... пссст!

Тостик не сразу поняла, что это он так eё подзывает.

– Это Вы мне – «псст»? – спросила она с недоверием.

Старик закивал головой, озираясь пугливо, как будто боялся, что кто-то увидит его, засечёт.

– В чём дело? – приблизилась Тостик. – Чем могу быть полезна?

– Сэссо! – коротко шамкнул старик и проворно юркнул в машину.

– Что – «сэссо»?.. Ах, сэссо! – поняла Тостик и удивилась. Было ему явно за восемьдесят; он мог быть отцом старика Умберто. – В таком случае, жаль; я вам помочь ничем не могу, – направилась она с пакетом к морю. Но потом полюбопытствовала:

– А вам, простите, сколько лет?

– Пятьдесят пять, – соврал, не моргнув, старикашка.

– Семьдесят пять?.. – переспросила Тостик.

– Девяносто! – обиделся тот и, дверцею хлопнув, уехал.

 

Да, так вот: именно пенсионер из тех, солидных и порядочных, Тостик и предупредил, что будет облава. Карабинеры. И с заговорщицким видом мимо прошёл, будто и не сказал ничего. Тостик могла его всерьёз и не принимать – может, пошутил. Но всё же приняла, соседям сообщила и сама стала собираться; сгребла не спеша всё с газеты, сложила в кулёк, и когда за последней парoй часов нагнулась – они уже были здесь.

Карабинеры выскочили сзади из кустов, из розовых зарослей олеандра, по всей длине цепочки челноков, и принялись наших хватать.

Тот, кто выскочил у Тостик из-за спины, немало при этом её напугав («Ой, да что ж вы так выскакиваете-то!»), схватил сразу двоих: одной рукой Тостик, а другой – Анну Борисовну с сумкой.

Тостик рванула руку изо всех сил, освободилась и побежала через улицу во всю прыть, высоко поднимая колени. Карабинер остался там, где стоял – видно, разумно решил не выпускать вторую жертву, раз не сумел удержать обеих; а то, как известно, за двумя зайцами погонишься...

За дальнейшими событиями Тостик уже не следила. Она бежала вдоль дороги по той стороне, прячась за припаркованными машинами. Следом за ней, задыхаясь, бежали некие Лена и Сильвия, тоже прорвавшие оцепление.

Круглые лица высунулись из подъехавшей машины, глядели с сочувствием и любопытством.

– Salite! Salite! («Садитесь!»), – открылась дверца, и трое, не думая, втиснулись на заднее сиденье. Только отъехав от облавы на безопасное расстояние, присмотрелись.

Один, на водительском месте, был упитан, улыбчив и большеглаз – с лицом весьма симпатичным. Другой же, с водителем рядом – толстяк с лысеющим лбом и кучеряшками на висках – глазки имел хитрющие и поросячьи. Говорили, что ждали специально, что они-то сюда, в Гроттамаре, Тостик и других из Сан-Бенедетто и подвезли... Да? в самом деле?.. возможно.

Тостик не помнила, она и в лица-то не всматривалась; всё время такой стресс!

– Che bastardi che sono, eh? questi carabinieri[1], – смеялся толстяк.

– Infatti[2], – откликнулась, ещё тяжело дыша, Тостик.

Их тут же позвали на ужин, что было как нельзя кстати, потому что все эти дни, скитаясь от базара к базару, никто не питался нормально, а у Тостик после такой беготни и спасений всегда разыгрывался аппетит. Лена и Сильвия колебались, идти или нет – кто знает, что это за типы?

– По-моему, типы безобидные, провинциальные, – сказала Тостик. – И что они нам могут сделать? Их двое, нас – трое.

И был ужин, хороший и плотный, где Тостик ела за двоих и разговаривала за троих, так как Лена и Сильвия итальянским совсем ещё не владели, а ей переписка с Умберто плюс брошюрка «Итальянский за двадцать часов» кое-как помогли. И на следующий день поступило приглашение на обед.

Толстяка звали Антонио Йеццони, и был он типа Анны Борисовны – болтун и брехун. Всем говорил, что служит в полиции и напускал таинственность, а на самом деле работал уборщиком, полы он в полиции мыл. Другой же, пухляк, носки продавал и мужское бельё, нрав имел добродушный и звали его Марчелло.

Только случилось так, что на следующий день в назначенный час ни Антонио, ни Лена с Сильвией не пришли. У Антонио деньги, видно, закончились, а Лена с Сильвией не очень-то были заинтересованы. Явились к обеду: Тостик – от голода и пунктуальности, и Марчелло К. – по известным ему лишь причинам.

(По странному стечению обстоятельств и забегая далеко вперёд – это был Тостик будущий муж.)

А возвращаясь к оставшимся на бульваре и cхваченным спецслужбами, скажем, что для многих и эта поездка закончилась неважно: некоторые опять пострадали, и в том числе, во второй уже раз – Анна Борисовна. Найти виноватых в этом безобразии было трудно, но одна всё же нашлась – Алла Кузьминична из турбюро. Что там случилось у них – точно никто не знает; только на завтраке в столовой гостиницы уже был слышен женский визг, и Тостик, привлечённая шумом, заглянула, прежде чем войти. Алла Кузьминична, всегда спокойная и флегматичная, как раз вскочила из-за стола, сжимая салфетку в руках, и сдавленно кричала сидящей напротив багровой Борисовне:

– Ну, ты и мразь, Аня!! Ну, ты и мразь...

Тостик поздравила себя с одноместным номером.

Всегда наш бизнес сопровождался этим накалом страстей. Везде и всегда.

 

По совету опытных Сильвии и Лены, Тостик решила в Италии что-нибудь всё же купить. Походив по магазинам, по базару, приобрела несколько пар обуви на высокой платформе, что снова входила в моду после забытых семидесятых: на пряжках, шнурках, перемычках – дорогой, но очень уж экстравагантной.

«У тебя их отхватят с руками и ногами, по любой цене», – пообещала Лена. И не ошиблась.

И парочку длинных платьев, пару пальто нашла по приличной цене – чёрных, с подкладкой из кружев, свисающих из-под полы, с кружевными, навыпуск, манжетами.

Вернувшись в Ростов, убедилась: Лена была права. Всё, что она привезла из Италии, продано было в рекордный срок – чуть ли не в тот же день. И оказалось, что деньги есть у людей, и хотят они тратить большие суммы, но на что-нибудь стоящее – европейское и эксклюзивное.

 

Съездила Тостик затем в Египет, о чём мы раньше уже рассказали, и окончательно убедилась, что поездки с сумками полностью себя изжили. Совершив «холостой ход», с тех пор возила с собой только валюту.

Решила вернуться в Италию, потому что Италия настолько её коммерчески воодушевила, насколько Египет разочаровал. Был смысл на Италии остановиться и, так сказать, специализироваться.

К тому же, пришла ей открытка с фотографией Фредди Меркьюри и текстом:

 

«SE VIENI (VENIRE) IN ITALIA, TI RIMBORSO (RIMBORSARE) IL VIAGGIO»[3],

 

a потом и письмо от Марчелло К.

И здесь был совсем другой подход, не то, что у синьора Касторани, который писал всё слитно, с ошибками, без знаков препинания.

Написано было чётко, кругло, с пониманием специфики иностранцев: для слабо знающих язык он ставил глаголы в скобках в неопределённой форме, чтобы легче было искать в словаре. И возраст у него был более подходящий: тридцать три года.

 

Так, в сентябре девяносто третьего она вернулась в Италию и стала ездить почти каждый месяц, регулярно: туда – сюда, туда-сюда... как тот самый челнок в ткацком станке. И пошли дела хорошо, и деньги поначалу удваивались, следуя намеченному Тостик плану: из двух тысяч получалось четыре, из четырёх – почти восемь, за вычетом расходов на поездку, и так далее...

Покупая вначале товар по неведенью на базарах и где придётся, вскоре узнала Тостик, что есть магазины специально для коммерсантов – оптовые, ingrosso, где всё стоит вдвое дешевле. И людишек особых узнала; новый тип появился с приездом наших челноков – посредники.

Те же самые пенсионеры, или безработные – любой, кто имел машину, могли взять на борт трёх-четырёх челноков – столько, сколько в машину могло поместиться – и везли их по оптовым магазинам, или, как говорили русские, «по складам». А там, договорившись заранее с владельцем, получали свои проценты: обычно десять процентов от потраченной русскими суммы.

Если три его пассажира покупали в ingrosso на пять тысяч долларов, посредник брал себе пятьсот и вёз их дальше, на следующий «склад». Потратили и здесь три тысячи – ещё триста кладёт себе в карман. Конечно, хозяева этим посредникам не из своего кармана платили – из нашего. Они специально для челноков все цены повышали на десять процентов – и все дела.

И многие бедные жители Марке и Абруццо, а также других областей Италии – те, что сообразили вовремя, какая эта золотая жила, за счёт российских челноков поднялись материально, почти разбогатели, не вложив ни лиры и не будучи семи пядей во лбу. Некоторые в дальнейшем расширились, открыли собственные агентства, стали отправлять товар карго и оказывать прочие услуги.

А пока, случалось, конечно, этим посредникам драться из-за клиентов, и Тостик часто видела эти сцены перед гостиницей «La palazzina».

Тут уж из пенсионеров побеждал, как правило, самый яростный и спортивный.

 

В Ростове в то время у Тостикова ларька стал народ собираться.

Особенно весной девяносто четвёртого, когда в моду вошёл лён и все эти серые жилеты и брюки, рубашки с вычурными жабо и кружевами, а потом – лён крашеный, красный и синий, с шифоном, с бижутерией из дерева и верёвок; мода этно-шик, нео-хиппи и прочая... Женщины толпились, нехватки в желающих не было. Еле успевала она брать деньги в залог, пока несли костюмы в примерочную, и тут же рассчитываться с другими, сующими доллары и рубли... голова работала как калькулятор.

Были такие, кто брал по два-три комплекта сразу, а другие просили у Тостик номер телефона, чтобы прийти к ней, по возможности, домой и там уж всё, как следует, примерить.

В этот самый период маленький ларёк сменила она на большой, а дома ей пришлось поставить две специальные вешалки, так как вся эта роскошная коллекция одежды не могла храниться в сумках и нигде уже не помещалась. Наряды висели даже на карнизах поверх штор, заслоняя солнечный свет, мешая ему пробиться в помещение.

Квартира Тостик превратилась в склад, в подпольный магазин; все жизненные потребности семьи были подчинены отныне этой функции. Семья, можно сказать, ютилась под вешалками, в их тени... Дверь по вечерам почти не закрывалась; и хоть рискованно было давать свой адрес людям незнакомым – бог миловал, и постепенно у Тостик сложилась, образовалась своя клиентура – те постоянные лица, что ждали её возвращенья из каждой поездки и тратили каждый раз приличные суммы: кто триста-четыреста долларов, а кто – каждый месяц! – и семьсот-восемьсот.

Таким клиентам, ясно, всегда были рады и не сердились, если вечером побеспокоят.

Подходили на базаре соседки, не понимали: чего это там народ у неё всё толчётся, будто мёдом намазано?.. Спрашивали, не всегда доброжелательно:

– Откуда ты всё это возишь? Из самой Италии? (турецкое, небось...) И что – берут у тебя?.. Дорого так!

Мазя, например, приходила не раз и с удивлением наблюдала, как покупают у Тостик вещи какие-то серые, простые – она бы на них даже не взглянула – да ещё и платят бог знает сколько. Ей самой нравилась одежда с камнями, люрексом, бахромой, нарядная – ну, чтоб хоть вид богатый был. А товар Тостик ей совсем не нравился.

Но тут дело такое: важно не то, что тебе нравится, важно то, что его берут!

К осени появились другие новинки: костюмы в полоску и клетку, с блестящими пуговицами, лакированными ремнями; буклированные, типа «Шанель»; а ещё сюртуки и пальто военного стиля... Тогда и Мазя решила в Италию ездить.

– Слушай, Ольга! Большая просьба к тебе: мы бы хотели поехать с тобой. Возьмёшь? Ты уже опытная, а мы не знаем там ничего, хотим вот попробовать...

– Что ж, поедем, конечно.

Тостик против ничего не имела. А если бы и имела – в свете дальнейших событий – смогла бы остановить неизбежный процесс? С ней или без неё, те, кто хотел ездить в Италию, поехали бы всё равно. О конкуренции тогда ещё как-то не думалось; места в бизнесе хватало на всех.

А Мазина после поездки в Индию (вспомним Большой Индийский понос!) была ей весьма симпатична, и глупо было бы такому человеку отказать, который участие в тебе принимал...

С Мазиной ехала подруга её и соседка – дома на улице рядом стояли – по имени Зоя Цой. Муж её выращивал лук; на полях работали на него русские рабы-алкоголики; и жить бы им хорошо и безбедно, да играл этот Цой в азартные игры, в карты особенно, и дом со всем его содержимым уже два раза был проигран друзьям и потом отыгран обратно, так что Зоя с детьми висела как бы на волоске. Вот и решила она сама бизнесом заняться. И Мазиной в поездку пять тысяч одолжила: так будут целей. Любимая присказка у Зои была, типа рефрена:

– Валя, (или другое имя) я – в ужисе.

Этот «ужис» так повсюду её и преследовал.

 

И стали ездить втроём.

Не то чтобы Тостик от этого была в восторге... раздражалась она немного. В тех магазинах, где в одиночку её всегда встречали и привечали, теперь, завидев целую делегацию, влачащую следом огромные клеёнчатые сумки, делали недовольные лица. А в других магазинах, получше, даже грозили пальцами из окна: «С багажом не входить!».

Обидно, несправедливо и унизительно. Но злилась она, в основном, на своих попутчиц: какого они с собой эти сумки таскают?.. B магазинах пакеты дают, а потом уж, в гостинице, можно было и в сумки переложить. И почему у них вид вечно такой, как будто они не одежду идут покупать, а в подёнщицы наниматься? Обе крепкие, коренастые, и вечно нагружены чем-то, как два маленьких пони.

И ни бельмеса не понимали. Её-то, Тостик, никто не учил, и курсов специальных не проходила, а объясняться всё-таки как-то могла. А эти за всё время кроме «Бонджорно!» и «Кванта коста[4]?» ничего не выучили. Имело смысл подучиться чуть-чуть, чтобы хоть понимать, что тебе в ingrosso говорят, или какие комментарии за твоей спиной отпускают. А ехидные итальянцы, служащие оптовых «складòв», как называли их челноки, за их спиной говорили всякое.

Тостик не любила коллективных посещений ingrosso. Там, напротив, были рады толпе. Чем больше зайдёт людей – с большими сумками или без – тем, естественно, больше потратят. И ждать приходилось без конца: ждать, пока выберут другие, пока служащие всё подсчитают, пока все расплатятся... А когда Тостик пыталась сосредоточиться и выбрать что-нибудь для себя, её отовсюду звали и отвлекали:

– Оля, спроси их: есть другие размеры?

– Оля! Иди же сюда!.. Я не пойму: чего это он говорит?

– Скажи ему, Тостик: «За сто я ещё возьму, а за сто пятьдесят...» Как будет: «Сто пятьдесят – это слишком»?

– Да оставьте меня в покое, дайте, наконец, мне выбрать самой! – не выдерживала Тостик. – Или платите мне, что ли, как переводчику!

– Да, хорошо тебе! Ты знаешь язык, а мы ни хрена тут не понимаем!

Тостик возражала, что абсолютно она не знает язык, но если уж ездишь в страну, то нужно дать себе хоть какой-то труд...

Один раз вот так, с Зоей и Валей, зашли в некий бутик в Порто СанДжорджио. Неплохой был бутик, и многие вещи им нравились. Естественно, стоили дорого; на то он вам и бутик, а не ingrosso. Но и в таких магазинах, особенно в период сезонных распродаж, Тостик покупала охотно.

Пока она в одном углу что-то рассматривала, Валя с Зоей уже разобрались сами, что к чему, и «кванта коста?» спросили, и Зоя решила уже покупать.

– Хорошее пальто, Валь. Я возьму, а? – советуется Зоя.

– Хорошее, – соглашается Мазепа, – бери!

И вот продавщица упаковывает пальто, обёртывая хрустящей бумагой, кладёт в пакет, выбивает чек... И Зоя даёт ей бумажку в сто тысяч лир и ждёт двадцать тысяч лир сдачи. А продавщица – тоже, держит эту бумажку, смотрит на них и чего-то ждёт. Потом начала злиться, бормотать...

Тут Тостик к ним подошла. Выяснилось, что пальто стоило восемьсот тысяч лир, а Зоя с Мазей решили – восемьдесят, и, довольные покупкой, сдачу ждут; а синьора им выбила чек на восемьсот тысяч и ждёт остальные семьсот.

Как было неприятно!.. неловкая ситуация; в основном, из-за пробитого уже чека. А Зоя, конечно, глаза круглила и ужасалась:

– Что? Восемьсот?! Нет, за такую цену я не возьму! Ты что, Валя?! Я – в ужисе...

Пришлось уходить подобру-поздорову.

Вот почему, наверное, в бутиках таких клиентов не привечали: знали уж, лишь издали завидев, что это за публика. Таких хоть тридцать человек, думали, зайдёт, а больше ста тысяч лир не истратят. А то и, опасались, попрут что-нибудь. На этом этапе наши за границей были ещё слегка диковаты, и коммерсанты в Европе ещё не оценили по достоинству русский потенциал.

Постепенно, однако, всё менялось... Вскоре многие захудалые фабрики в Италии держались уже на ногах лишь благодаря русским заказам, и в бутиках, завидев русских, улыбались, как солнышку после дождя, потому что они сейчас как войдут, как достанут деньги, и, не торгуясь – хрясь! хрясь! – дайте мне это, дайте мне то! и сдачу оставьте себе.

Кто ещё так, как не мы?..

Неизвестно, чего там Зоя в Италии, в конце концов, накупила – но товар у неё «не пошёл». Не могла, говорит, в Ростове продать ничего.

А Мазина Валя к советам Тостик прислушивалась. Показывала ей, например:

– Мне туфли во-он те нравятся. А тебе?.. Я в Турции такие видела.

– Да нет, – возражала Тостик, – лучше вон те возьми. Это сейчас – самый писк.

– Да ну? – с недоверием крутила Мазя в руках, – а мне, знаешь, нравятся побогаче; с каменьями, с брошкой...

– У тебя – азиатский вкус, – смеялась Тостик. – послушай, возьми эти.

И Мазина позже, в Ростове, ей говорила:

– Ты смотри! У тебя – безошибочный нюх! Вроде посмотришь вначале – и смотреть-то не на что, а потом глядишь – покупают!..

И Тостик рада была, как всегда, похвалам, и – рада стараться, консультировать! будущих конкурентов растить и готовить себе на погибель.

Но в то время о конкуренции и погибели не думалось, дела шли замечательно. Не так, как у московских челноков, которые, может, за день где-нибудь там, у себя на Лужниках, продавали больше, чем Мазя и Тостик за месяц; но на ростовском уровне – вполне замечательно.

 

Ей нравилось продавать одежду. Пожалуй, больше, чем работать на скорой.

Здесь можно было выразить себя. Она всё тщательней выбирала модели и привозила с собой каталоги; и если кто-то вдруг выражал сомнение типа: «Да ну! Турецкое!», «В Шахтах, небось, шьют!» – совала под нос журнал с костюмами данной марки: Sportstaff, Brevetti, LeFull или LeGroup и говорила профану:

– Ну что вы! Это же коллекционная одежда!

Старалась выставлять товар так, как это делают в Италии в витринах бутиков: под костюмы подвешивала рубашки, на платья одевала бижутерию и ремни; думала об аксессуарах. А также усвоила терминологию: haute couture, prêt-à-porter, «первая линия», «вторая»...

Об «от кутюре» речь, естественно, не шла, и даже о «прет-а порте» первой линии больших марок; в лучшем случае – о готовой одежде марок второстепенных или второй линии более известных фирм; но на том этапе и этим были довольны.

Однажды весной, помнит Тостик, одна покупательница на «Супере» так влюбилась в брючную тройку в полоску за двести пятьдесят долларов, что потеряла голову... умоляла Тостик его отложить и побежала в скупку – продать кольцо с бриллиантом, чтобы купить себе этот костюм!

Да, прекрасные были те времена... иногда их приятно вспомнить.

И главное – торговали безо всякой лицензии! О лицензиях только поговаривать начали. Не платили налогов; ни о каких дурацких «сертификатах качества», которые придумали потом, не было и речи.

Даже жёны и девушки рэкетиров кое-что у неё покупали. Одна, например, купила похожий на гвардейский мундир красный с чёрным жакет, с золочёными пуговицами. Потом рэкетир-самец, конечно, начал с Тостик обычный их разговор с целью сбить цену, застращать и деморализовать. Но та не была уже, как прежде, запуганной маленькой птичкой в когтях у орла; чувствовала себя уверенной и в силах противостоять отдельно взятому рэкетиру.

И жене-то его эта скидка, в общем, была ни к чему. Она готова была заплатить полную сумму и явно стеснялась мужнина поведения... Странно, но некоторые из базарных неандерталов встречались и жили с нормальными, хорошо воспитанными девушками. Для рэкетира же скидка была делом профессиональной чести и гордости, делом принципа, уважения... Главное – чтобы ему уступили. И Тостик сказала ему: хорошо, недостающую сумму разделим на дневную оплату места, и буду я, значит, две недели бесплатно стоять на базаре. На том и порешили.

Только через месяц тот же рэкетир принёс ей гвардейский сюртук назад, и опять под нажимом заставлял вернуть ему те же деньги; жене, видите ли, сюртук надоел – надела его пару раз, и будет.

– Какая тебе разница? Ты его опять продашь, – нахально гундосил подлец.

Но Тостик ему отвечала, что ношеные вещи, увы, не продаёт и прокатом не занимается, а жакет советовала сдать в комиссионку. Осталась тверда, как кремень, и рэкетиры, наконец, оставили её в покое – решили, видно, покупать у лиц более податливых и мягких.

Кстати, такие хитрые попытки вернуть ей поношенную вещь или обменять старое на новое много раз в дальнейшем были предприняты и другими клиентами, которые не были по профессии рэкетирами и считали себя вполне порядочными людьми... Некоторым это даже удалось.

 

Впрочем, даже на первых порах не всегда всё шло легко и гладко. Узнала на опыте Тостик, что иметь дело с покупательницами, их родителями и мужьями иной раз хуже, чем иметь дело с душевнобольными. Иногда так тебе заморочат голову, что тошно станет. Придут вечером, когда от усталости Тостик на ногах не стоит, к ней домой, всё перемерят (новый тип развлечения, что ли?), во всех нарядах на себя, красивых, налюбуются, цокая языком... и отчалят, не купив ничего, как будто бы так и надо, оставив Тостик, кряхтя, всё собирать и в десятый раз по местам развешивать...

– Ну, – помашут рукой, – спасибо тебе! Всё такое красивое... Может, в следующий раз что-нибудь ещё лучше привезёшь – мы опять придём!

«Ну, уж нет, – думает Тостик. – Следующего такого раза вам не будет. Умаяли вы меня, поиздевались, а покупать ничего и не думали; одно любопытство и баловство».

Доктор Можайская с дочкой, знакомые тёти Амелии, так поступили с ней пару раз, да ещё, примеряя каждый костюм, приговаривали:

– Нет, какая я толстая!.. Ты посмотри, какой ужас!

– А я! А ты посмотри на меня, как я растолстела – мне ничего не идёт!

Обе были худыми, и знали прекрасно, что всё им идёт. И видно было по блеску в глазах, как нравились самим себе мама и дочь в итальянских нарядах.

Наряды привели их в крайнее возбуждение, и Тостик должна была участвовать в этом спектакле, расточая им комплименты и восхищаясь фигурами!

Когда часа через два обе спускались по лестнице без покупок, выражая надежду, что в «следующий раз она привезёт что-то ещё получше», усталая Тостик пробормотала:

– Конечно! Специально для вас, – и вполне невежливо захлопнула дверь.

По настоящему, ей хотелось спустить их с лестницы pinkom pod zad...

...Но лучшее было ещё впереди.

 

Тостик давно уже адрес свой абы кому не давала, только знакомым знакомых и их знакомым – по рекомендации. Ho девушка одна на базаре – ну так просилась прийти к ней домой, ну так просилась! Говорила: «Вот это пальто я точно куплю, а может, и что-то другое в придачу... я только примерить спокойно должна, а на базаре мне неудобно, стесняюсь». Ну, что ж, поверила она девушке. Хотя эта «стеснительность» уже должна была её насторожить; обычно женщины на базаре, если что-то купить желали, раздевались безо всякого стеснения чуть ли не догола.

И вот Тостик у себя дома с этой девицей возится уже три с половиной часа; все пальто по два-три раза перемеряли – а та всё выбрать никак не может, всё пребывает в нерешительности... Наконец, муж её, наблюдавший с дивана примерку, терпение потерял и посоветовал взять костюм и блузку, двести пятьдесят долларов в рублёвом эквиваленте, а за пальто, сказал, «завтра придёте, с сестрой выбирать будете». А то он больше, видите ли, уже не выдерживал. Ещё бы! А о Тостик нечего и говорить! С каким облегчением эту пару выпроводила и спать легла!

На следующий день, как водится, доллары купила.

И возвращается на следующий вечер та же девица, вчерашняя покупательница, со своей сестрой, этакой бой-бабой, женщиной того типа, который в Ростове называют «хабалкой». А если термин «хабалка» вам незнаком, то представьте себе гражданку, которая, подбоченившись, на базаре горло дерёт, кричит вам всякое-разное... вот это оно и есть.

Прежде всего, возвращают вчерашний костюм, так как она его на работу одела, и сослуживцы не одобрили, сказали, якобы, великоват; вместе с блузкой, которая весь день была на теле.

О’кей. Тостик стерпела, эту пилюлю проглотила, так как, думает, костюм меняем на пальто... И повторяется давешняя история: примеряет по два-три раза каждое пальто и – выбрать не может!

– Не знаю, – тихо лепечет наконец, – я не могу решить... – и глазки скорбно опускает.

– Вы уж решайте, однако, – Тостик говорит, – потому что я вчера с вами три с половиной часа потратила и сегодня – два с половиной...

– А если ей ничего не нравится! – с вызовом встаёт с дивана сестра.

– Нет, – еле слышно бормочет нерешительная, – мне всё нравится...

– А если нравится, то выбирайте. Поздно уже, – говорит Тостик.

– Ты ничего не должна выбирать, – убеждает сестру сестра. – Пусть тебе деньги за костюм вернут, и пойди спокойно домой, подумай. Я тебе из Москвы получше пальто привезу!

– Позвольте-позвольте, – недоумевает Тостик, – как это – «пусть вернут деньги»? Костюм уже одевали, я на вас шесть часов своего времени потратила; думала – меняете на пальто...

– Это – твоя работа! – заявляет нагло сестра.

– А вот и нет, ошибаетесь! – заверяет Тостик. – Я у себя дома принимать никого не обязана. Это сестра ваша ко мне напросилась. Я у себя только серьёзных людей принимаю.

– Так что ж это получается, – упирает сестра руки в бёдра, – отоварила нас на такую сумму – и «до свиданья»?

– Эй, эй, вы, спокойно, – внушает ей Тостик. – Никого я здесь не «отовариваю». И вы не очень-то тут голос повышайте!

– Да я, если надо, и милицию позову! Понятых приглашу!! И ты мне рот не затыкай!

...Увидев, с кем имеет дело на этот раз, Тостик решила, что скандалить с такими людьми себе же дороже выйдет. Такая «реклама» её подпольному бутику явно не требовалась. Тут «нерешительная», что всё сидела, потупив глаза («явно психически ненормальная» – думала Тостик), жалобно взмолилась:

– Отдайте, пожалуйста, мои деньги... и я больше к вам никогда не приду.

– Да уж! Могу поспорить, что не придёте! – подтвердила Тостик. – Больше чтоб духу вашего здесь не было; забудьте даже дорогу... Идите сушить мозги кому-нибудь другому.

Увидев двести пятьдесят долларов, что Тостик ей давала, «нерешительная» растерялась – возможно, видела их впервые:

– Что это?.. Я не хочу. Вы мне рублями, как я вам давала, отдайте...

– Ах, вот ещё что? – разозлилась Тостик. – Сейчас побегу вам ещё, обменяю! Берите и давайте отсюда, пока я не передумала!

– Бери, дура, бери... – шепнула сестра. Доллары как раз пошли на повышение и стоили чуть больше, чем вчера, так что «приблажная» девица на этой операции даже заработала. Кто потерял – в бесполезно потраченном времени и клетках нервной системы – так это Тостик. Глядя на этих двух грузно спускающихся по лестнице, еле сдержалась, чтобы чем-нибудь им вслед не запустить...

И пошла отстирывать белую блузку, в которой эта… сс-с... ш-шш... на работе потела под мышками. Шесть часов жизни – подумать только! – отняли.

Права была Мазя: какой адский труд!

 

А вспомнить эпопею с белыми пальто! подумать страшно.

Впрочем, быть может, вам не по вкусу слушать о трудностях в коммерции?.. Вы себя видите в роли не продавца, а покупателя, и не склонны сочувствовать Тостик? Нет у вас денег на модные тряпки и никогда не было?

Ну, это, извините – ваши трудности. Хватит уж этого эгоизма. Поставьте себя хоть раз на чужое место, посмотрите на мир чужими глазами – так чему-нибудь и научитесь... Дослушайте до конца!

 

Привезла как-то Тостик коллекцию белых пальто – с дюжину так, не больше. Они поразили её на витрине в Италии – белая экспозиция, вся белая целиком; и она представляла людей у киоска в Ростове, любующихся той же картиной.

Вывесила у себя на «Супере» белую экспозицию. Получилось красиво.

И что ж?.. Внимание она, конечно, привлекла: пальто – короткие, длинные, с чёрным мехом, воротниками, манжетами и без оных, все белые – не могли не привлечь внимания. Все хотели их мерить.

Мерить, заметьте, а не покупать.

Вначале, однако – щупать. Щупательный рефлекс, он почти как сосательный – врождённый и неодолимый. Каждый, кто проходил мимо, норовил засунуть руку под целлофан и помусолить белую шерсть.

А руки – знаете как, на базаре? не у всех чистые; кто семечки ест, у кого они – в пирожках и прочем... Едят, а потом руки, понимаете, обо всё вытирают. Некоторые – не поверите – делают это специально (надеюсь, вы не из них!), думают: «Не могу купить, так испачкаю!».

Заметив это, Тостик отвесила белые вещи подальше, вглубь ларька, но и туда старались дотянуться:

– Можно, пощупаю ткань?

– Нет! – отказывала Тостик. – Пощупайте это чёрное, оно из такой же ткани.

Тостик взяла, как ей казалось, предусмотрительно, и пару чёрных «близнецов».

– Да нет, то белое, кажется, ворсистей... и вообще; если я, может, хочу купить, то что ж? не имею права пощупать?!

Ещё и возмущались, хотя с первого взгляда было видно, что и в мыслях у них купить не было, а только – тереть и мусолить!

Потом подходили граждане посолидней, такие, которые, казалось, могли бы и купить; и просили:

– Могу я примерить пальто?

Тостик колебалась:

– Если хотите, чёрное можно примерить, та же модель и тот же размер.

– Я, – отвечали капризно, – хотела бы видеть себя именно в белом. Как белое на мне сидит.

И примеряли – сидело прекрасно; но тут начинались глупости: то «белое меня толстит», то – «а куда я его надену, по нашей-то погоде?»... как будто не знали до примерки, что белое не худит, и какая в Ростове погода!

Тостик им говорила, что, конечно, белое не носят по дождю и каждый день. И вообще, подразумевается, что тот, кто покупает себе белое пальто, уже имеет другое пальто в гардеробе, а не носит его как единственное...

Короче, стала утомляться. Белая коллекция ей надоела. Конечно, пальто продавались; но с каким скрипом, с какой затратой душевных сил!

Те, что «зависли», однако, от частых примерок и щупаний потеряли свою белоснежность, становясь всё желтей и серей.

– А как его чистить? – придирались к ней женщины. – Вот видите, здесь пятнышко уже...

– Где? Где?! – злилась Тостик, и впрямь находила пятно.

Конечно, как же не запачкаться, если десятки прохожих в день трут его грязными руками!..

– Можно примерить? – просили опять.

– Возьмите чёрное, – советовала Тостик. – Абсолютно такое же, но менее маркое.

– Нет, я именно белое хочу, – настаивала дама.

Надев, крутилась у зеркала, заставляя Тостик то опускать его, то поднимать, то отступать, то приближаться...

– Прекрасное пальто, – заключала она, снимая его. – Но – белое...

Тостик: ... ... ... ... ... ... без слов.

Просто потрясена.

 

Наконец, осталось одно! Последнее белое пальто с чёрной отделкой.

И долго его никто не хотел. Посерело оно, запылилось. Тостик ужe и цену снизила, отчаявшись с ним расстаться...

И тут одна дама из Шахт, увидев его на базаре, очень себе захотела такое пальто и, будучи в тот день без денег, слёзно просила Тостик до вторника никому его не отдавать, а во вторник она приедет и его возьмёт.

«Хорошо, – подумала Тостик. – Если бы! С большим удовольствием». Только на сто процентов верить никогда нельзя: сколько было таких, кто обещал за чем-либо приехать! Обещали, да потом так и не показывались...

В тот же вечер, однако, пришла к Тостик домой какая-то знакомая знакомых с мужем и ребёнком; долго выбирала, примеряла, препиралась с мужем, и выбрала, наконец, кое-что по мелочи и – белое пальто. И просила ей «скидочку» сделать, потому что она «так много всего берёт»...

Тостик сказала, что белое пальто отложено, обещано, да и сумма-то не бог весть какая выходит, чтобы скидочки делать... Но женщина зациклилась – подавай ей белое пальто и всё. (Мужу оно совершенно не нравилось).

То никого, а то – сразу двое желающих.

И поскольку всё же сомневалась, что та, из Шахт, объявится – продала-таки Тостик пальто, да и «скидочку» тоже сделала. Не могла выносить, когда человек «скидочку» выклянчивает – почему-то стыдно ей становилось. Видно, не была настоящим коммерсантом. Сама никогда скидок не просила, и манера эта в других была ей противна.

Во вторник утром ей позвонили: приехала верная слову дама из Шахт. И пришлось извиняться и объясняться с человеком, который специально из другого города ехал; выдумывать историю о том, что пальто срочно потребовалось родственнице, которой нельзя было отказать – короче, постыдно врать.

– А ещё такого не будет? – спрашивала расстроенная женщина.

– Ах, к сожалению, нет.

Закончив с ней разговор, наполнила Тостик ванну и только в неё погрузилась – в дверь позвонили. Потом постучали.

Тостик сразу почувствовала – что-то неладное; решила не открывать, в ванной остаться. Но стук был настойчивый, громкий – стучали, звонили, стучали – как будто случилось что, и будто бы знали наверное, что Тостик дома сидит...

Пришлось ей выйти из ванной, одеться и двери открыть.

На пороге стояла недавняя знакомая знакомых, с ребёнком и свёрнутым белым пальто. Та, что умоляла ей это пальто продать.

– Простите меня, конечно, – весело говорила она, едва не пробившая Тостик дверь, – умоляю меня простить... но я Вам пальто возвращаю.

– ?!

– Меня дома, знаете, так раскритиковали муж и свекровь... (жеманная улыбка). Да и мама сказала – оно меня толстит.

– А я только что клиентке отказала, которой обещала его! – отвечает Тостик.

– А Вы ей опять позвоните и скажите, что пальто уже есть, – мило улыбается та, и ждёт, пока ей денежки отсчитают...

«Если б я знала номер!» – думала Тостик, с ненавистью вешая пальто на место.

Внутри у неё всё кипело гневом, и ещё раз она говорила себе, что плохой она коммерсант; для этой работы она не годится – здесь хватка нужна, терпение с разными идиотами и твёрдость с бессовестными людьми. А у неё этих качеств не было в достатке. И в людях плохо она разбиралась: из двух потенциальных покупателей не сумела правильно выбрать: отказала даме серьёзной и самостоятельной в пользу очередной ошалушки – безденежной, мама – и мужезависимой.

А ещё хотела быть психиатром! Вот он, дурдом – он пожизненно с ней!..

С кем легче иметь дело – с клиентами или душевнобольными?

 

Была другая, чисто техническая трудность: размеры. И пропорции.

Итальянская промышленность полностью игнорировала русскую специфику, русскую комплекцию тела. Шили хорошо: но на кого?

Выпускали модную одежду вплоть до сорок шестого, максимум – и не всегда – сорок восьмого размера, а русские женщины, особенно в том возрасте, когда у них уже есть деньги, любят одеться, но любят и покушать.

А поскольку женщины наши, не в пример итальянкам, высоки и крупны в кости, то, разъевшись, достигают невероятных размеров.

Есть такие марки, как Elena Miro или Marina Rinaldi, что выпускают одежду для крупных, но под «крупными» подразумеваются размеры сорок восемь – пятьдесят два. Они и понятия не имеют, какими могут быть крупные женщины.

Огромные и рослые, как обитатели Юрассик парка, шествуют по рынку, протискиваясь в узкие ряды, гигантские млекопитающие, пришедшие на смену гигантским рептилиям, и спрашивают у торговцев:

– А есть у вас что-нибудь на слонов?.. – и улыбаются грустно. – Жаль...

Тостик всегда качала расстроенно головой, с надеждой высматривая стройных в толпе. Если бы всё могло растягиваться!

Как-то раз, однако, ей попались большие костюмы малоизвестной марки. Казалось – удача! Ларёк наполнился кряхтящими и натягивающими, треском рвущейся по швам материи...

Ан нет! Не так-то всё просто. Дело было в пропорциях.

Оказалось, у крупных дам никогда или очень редко верх совпадает с низом! То есть, верх и низ укрупняются не пропорционально, а как бог на душу положит! И речь о костюме тут вообще не идёт. Жакет, например, требуется «пятьдесят четыре», а юбка – «пятьдесят восемь».

Не было практически ни одной с одинаковым размером сверху и снизу!

То же самое случалось подчас и с меньшими размерами, до сорок шестого. Итальянцы шили свои комплекты по неправильному стандарту: на какую-то воображаемую «спортивную» женщину с широкими плечами, длинными руками и узкими бёдрами. Где они видели таких?..

Наши женщины, даже худые, имели тенденцию расширяться книзу, а верх (пиджак) хотели приталенный – так, чтоб аж трещало по швам.

Поэтому, как ей не жаль было «распаривать» костюмы, приходилось идти навстречу некоторым клиентам и продавать им жакеты сорок два – сорок четыре, а юбки и брюки на размер больше. Таким образом, оставались без пары и «зависали» надолго одинокие брюки и юбки крошечных размеров и одинокие большие пиджаки.

Выяснилось также, что таких людей, кто носит, как Тостик, «средний» размер 44-46 – совсем немного. «Средних» как бы не существовало; только мелкие и крупные – или совсем изящные 40-42, или сразу – 52 и больше. Казалось, что дамы, перешагнув некий возрастной барьер, вмиг увеличиваются, раздуваются сразу на десять размеров.

Вот какие антропологические открытия: век живи – век учись...

А большинство вещей, оставшихся непроданными, были именно «среднего», сорок шестого размера.

 

Но были в этом деле и приятные моменты, которые вознаграждали с лихвой за хлопоты и тяжкий труд...

В иные вечера садилась Тостик на диван в тени двух вешалок с одеждой – и считала деньги.

Расчистив место от всяких книжек, газет и прочего, раскладывала их по кучкам – в каждой кучке по миллиону. (В дальнейшем, после денежной реформы, когда на купюрах убрали лишние три нуля, в кучках стало по тыще рублей, и считать их стало не так интересно.) Эти кучки, разложенные, как пасьянс, занимали всю площадь дивана. Потом их сгребали в пачку, связывали резинкой и несли менять на твёрдую валюту.

Там же, в тени от вешалок, подрастала школьница-дочь; копошились в ящиках, жуя капусту и сено, морские свинки, на кухне возилась мама, взявшая на себя все обязанности по дому...

 

«Что-то давно о пластинках не слышно», – может быть, вспомните вы с ехидцей. Не слышно музыки и смеха в квартире: лишь вешалок лязг да шелест бумаг... Забросила музыку Тостик? Потеряла к ней интерес?

Да нет, просто... ну, как-то, знаете... Виниловые диски постепенно вышли из обращения, их заменили cd в пластмассовых коробках, которые казались ей дешёвыми уменьшенными копиями. Да и музыка становилась всё менее рок, всё более – поп; не было больше ни великих групп, ни чего-либо оригинального...

А по честному, на самом-то деле, и времени слушать музыку у неё в тот период не было, да и желание пропало – так сконцентрировались все её интересы и вся энергия на обогащении. И хоть говорят – «одно другому не мешает» – ан нет.

Оскудела Тостик духовно.

 

 

 



[1] Какие сволочи эти карабинеры (ит. – перевод автора.)

 

[2] Действительно (ит. – перевод автора)

 

[3] Если приедешь (приезжать) в Италию, я оплачу (оплачивать) поездку (ит.)

 

[4] Quanto costa? – сколько стоит? (ит.)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 


Оглавление

19. Глава 17. Мазя и Анна Борисовна в Италии
20. Глава 18. Тостик в Италии. Сумасшедший бизнес, сумасшедшие клиенты
21. Глава 19. Tuesday bloody Tuesday (Чёрный вторик – предвестник большого потопа)
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!