Поздний дождь

 

(из опыта самопознания)

 

 

 

 

С многолетним опозданием читаю «Бодался теленок с дубом» А.Солженицына. Непредставимы 70-80-е годы, как раз годы моего учения и взросления, без этого имени. Самый громкий тогда символ духовного сопротивления, стойкости, мужества. Отношением к нему, вроде лакмусовой бумажки, можно было определять степень гражданской и духовной свободы каждого. Уже знание того, что он есть, давало душе поддержку.

Но другое время, другой уже я. Смотрю повзрослевшим, все более определяющимся взглядом, с позиций христианства.

Нет причин сомневаться в искренности, твердости (и обоснованности) веры Солженицына в Божье водительство. Но как поверхностно, односторонне коснулась вера его души. Только и верит, что в свое мессианство. Не о вере даже говорить приходится, а о суеверии. (Как пример, демонстративный спор с тюремным начальством о нательном кресте при задержании. «Мне в камере нужен!» Чистой воды идолопоклонство, фетишизм дикаря. Не Евангелие ведь попросил, что было бы куда уместнее). Разве к лицу христианину с такой истинно большевистской, ленинской яростью, презрением, с такими оскорблениями обрушиваться на своих гонителей, быть таким мстительным? А как же слова Христа о непротивлении злу, о любви к врагам?

А может, не так уж слишком отступает Солженицын от христианства в своей ярости?

Сам же Христос не очень церемонился в выборе слов, общаясь со Своими противниками, сравнивал их с окрашенными гробами, называл «порождения ехиднины», «лицемеры», «безумные и слепые»…

Да и христианские апостолы проповедовали кротость и смирение весьма напористо и эмоционально.

Подумаешь дальше: а что такое вообще – христианское смирение? Вряд ли это обыденная житейская покорность всему, расслабляющая пассивность, бездеятельность. Такое безжизненное смирение подходит скорее буддистам. Христианское смирение – это безграничная покорность Богу, Его воле, но никак не покорность миру и его властителю дьяволу. «Итак покоритесь Богу; противостаньте дьяволу, и убежит от вас» (Иаков.4:7). Наш Бог требует от нас активности. «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Матф.28:19), – напутствовал Христос апостолов. Каждый христианин – по призванию боец против греха. «Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха» (Евр.12:4), – напоминает своим последователям апостол Павел. Высокая ярость Божьих служителей – это не та человеческая ярость, что происходит от ненависти и злобы, о которой сказано: «Всякое раздражение и ярость, и гнев и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас» (Ефес.4:31). Это ярость, рожденная любовью к Богу, ярость праведного гнева, присущая Самому Богу, – «Совершил Господь гнев Свой, излил ярость гнева Своего…» (Плач.4:11).

Досадно видеть, как сила справедливого, казалось бы, гнева уходит в пустоту, как люди обманывают себя, отдавая жизни достижению призрачных земных целей, борьбе с земным злом, забывая о главной цели человека.

Борьба с земным злом могла бы иметь смысл как средство, закаливающее душу. Но приобретенные таким образом духовные силы с дьявольской последовательностью еще крепче привязывают нас к этому миру, «лежащему во зле».

И темпераментом, и поведением, да и всем строем мышления Солженицын напоминает мне неистовых ветхозаветных пророков и христианских апостолов. Но такими были и пророки коммунизма. В среде языческой религии коммунизма появление пророков-обличителей вроде Солженицына вполне естественно. Только что в них от христианства, кроме нательного крестика, который им нужен больше, чем Слово Божье?

Отчаянная борьба Солженицына, при всем ее благородстве, напоминает бой с тенью (как, впрочем, и всякая борьба с социальным злом). Сейчас, когда на смену поверженным противникам встают враги едва ли не коварнее (почву для которых готовил в числе прочих и Солженицын), он и сам должен бы это понять.

А между тем, правильное понимание человеческой судьбы у Солженицына есть. В «Архипелаге ГУЛАГ» он пишет (правда, как бы предположительно, в скобках), что «смысл земного существования – не в благоденствии, как все мы привыкли считать, а – в развитии души. С такой точки зрения наши мучители наказаны всего страшней: они свинеют, они уходят из человечества вниз. С такой точки зрения наказание постигает тех, чье развитие – о б е щ а е т».

И дальше – «говорю непреклонно: Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!»

Но тогда зачем написан «Архипелаг…» – с садомазохистским ковырянием ран, с проклятиями палачам? Разве христианское всепрощение, которое только и должно быть следствием такого понимания, вдохновило на его написание? Что эти подробности мучений могут дать человеческому сердцу? Гнев, ожесточение, ненависть к мучителям, желание отомстить?…

Храня память о тысячах своих мучеников, на их примерах укрепляясь в вере, христиане не только не осуждают мучителей, но благословляют их, молятся за них: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают».

Как часто все-таки встречаешься с несовпадением правильных мыслей с состоянием души. Здесь не лицемерие. За собой такое же замечаю. Здесь место для духовной борьбы. Вот только противоречия этого многие в себе не замечают или, замечая, оправдывают, даже считают такое состояние нормальным.