Рассказы о детях

Когда мне было 10-12 лет, я любил отца больше всех на свете. Его авторитет был непререкаемым, а мнение решающим по всем вопросам. Мне и в голову не могло бы прийти в чем-нибудь не согласиться с ним или усомниться в его правоте.

Однако со временем в наших отношениях появились нотки соперничества, разумеется, по мелочам, но все же чувствительного. Например, я специально записался в шахматный кружок. Мне не нужны были разряды или турнирные успехи. Мне хотелось выиграть у отца. И какая же меня охватывала радость, когда он, нарвавшись на стандартную комбинацию или ловушку, растерянно смотрел на доску.

А потом я заметил, что отец любит фантазировать и придуманные байки выдавать за правду. Вот тут-то я вцеплялся, как бульдог, и дожимал его до конца.

Как-то он сказал, что однажды футбольный вратарь выскочил из штрафной площадки с мячом в руках и сразу же был наказан пенальти.

– Ты сам это видел? – коварно спросил я.

– Ну, конечно!

– Не мог ты этого видеть! Потому что за нарушения вне штрафной площадки пенальти не назначают, а в штрафной вратарь имеет полное право играть руками.

Или вот, якобы во время матча с Ботвинником на первенство мира Бронштейн сделал ход, который не понял никто из гроссмейстеров, а какой-то зритель-индус с белой бородой и в тюрбане, сказал как бы про себя, но громко: «Молодец Додик! Какой глубокий план!», и действительно, через двадцать ходов Бронштейн победил. И нечему удивляться, потому что Индия – родина шахмат!

– Разве ты был тогда в Москве? – поинтересовался я.

– Я не был… Мне один верный человек рассказал.

– Наврал он, твой верный человек! – радостно сказал я, а получилось, будто это отец наврал. – Во-первых, откуда он узнал, что все гроссмейстеры ничего не поняли? По радио объявили, да? Во-вторых, Индия, конечно, родина шахмат, но за всю историю там появился только один средней руки мастер. Откуда же взялся этот великий стратег? И, наконец, почему он «про себя, но громко» заговорил на русском языке? Или твой верный человек понимает по-бенгальски?

…Боже мой, сколько времени прошло с тех пор! Но чем дальше, тем чаще вспоминаю я своего отца, наши споры, вижу его обескураженное лицо и слышу противные, торжествующие нотки в своем голосе. И становится так стыдно и горько, что спазма перехватывает горло.

Ах, как хотелось бы подойти к нему и сказать:

– Прости меня, папа, за дерзость и глупость. Ты понимаешь, очень уж хотелось скорее стать взрослым, утвердиться как-то… И ты ведь был прав во всем… Вполне могли назначить пенальти в том матче: разве мы знаем все тонкости футбольных правил? И с индусом, конечно, все так и было. Зачем твоему знакомому врать… Может, тот индус – какой-то неопознанный гений… В турнирах играть ему религия запрещает. А шахматы он понимает дай Бог всякому. И что по-русски заговорил – ничего странного. Вон их сколько в университете Лумумбы занимается, для них русский давно уже второй родной язык…

А может, не надо ничего говорить, потому что отец в своих таинственных астралах и без слов давно понял мое смятение и раскаяние и давно простил меня искренне и охотно. Или он никогда не держал на меня обиду, поскольку все понимал и свои юные годы помнил… Значит, нечего прощать, и не за что извиняться, и можно жить спокойно…

Почему же так смутно на душе, и сердце ноет и ноет, не переставая?