День рождения

 

 

 

Утром Шурику исполнилось сорок пять лет. Мать, покойница, говорила, что родила его ровно в шесть часов утра десятого января. Шурик запомнил эти ее слова и праздновать свой день рождения неизменно начинал рано. Но не сегодня. Как-то так вышло, что праздновать было совершенно не на что. Сыновья давно не приезжали, а денег больше никто ему не давал. Из продуктов дома осталось только полпачки дешевых макарон и полведра мелкой картошки, подаренные соседкой снизу, сердобольной бабкой Маней. Хотелось выпить. С этим надо было что-то делать.

 

В комнате было темно, рассвет еще не наступил, только окно слегка мерцало от света далекого уличного фонаря. Шурик лежал на старом, продавленном диване, укрытый ватным одеялом, и вспоминал.

 

Детство Шурика прошло в большом среднеазиатском городе, куда его отец, мелиоратор, был приглашен на работу. Зарабатывал он хорошо, продукты были дешевы и мать Сашеньки, как она называла его, легко вела домашнее хозяйство, несмотря на двоих детей, и не помышляя о своей карьере. Старшая сестра Валентина помогала матери по хозяйству, а маленький Сашенька все свободное от уроков время гонял со сверстниками по улицам шумного и веселого города. Загар легко приставал к его коже, и русский мальчик внешне почти ничем не отличался от местной малышни. За какие-то полгода он выучил местный язык и легко общался на нем с обитателями микрорайона, который почему-то назывался «Массив».

 

К сожалению, отец через несколько лет умер, Валентина вышла замуж и уехала с мужем на Урал, а матери пришлось искать работу. Она устроилась учетчицей на камвольный комбинат, и Сашенька оказался предоставлен сам себе...

 

За окном посветлело, и Шурик решил, что пора вставать. Отбросив тяжелое, пыльное одеяло, он опустил голые ступни на холодный пол и поёжился. Нашарив под диваном старые тапки без задников, Шурик торопливо всунул в них ноги и поднялся. Одеваться не было необходимости, потому что он спал не раздеваясь. Старый спортивный костюм заменял ему пижаму, да и раздеваться было лень, и спать теплее, так как батареи в комнате грели еле-еле. Окинув взглядом почти пустую комнату, Шурик тяжело вздохнул и зашаркал на кухню. Кухня, комната, а еще туалет и ванная, это все, что оставила ему от трехкомнатной квартиры бывшая жена, ушедшая от него к другому. В принципе, Шурику хватало и этой жилплощади, но его мучило чувство досады при виде запертых дверей. Как же так, жена сама этой квартирой не пользуется и ему не отдает! Может, он ее внаем сдавал бы! Но нет, жена категорически отказывала ему, не объясняя причин. Нет – и все тут!

 

Жена ушла давно, лет двадцать назад. Шурик в то время бросил работу, пробавлялся случайными заработками. В соседнем поселке всегда кому-нибудь нужны были рабочие руки. Дров напилить-наколоть, забор поправить, крышу починить... Платили немного, но Шурику хватало на бутылку и на нехитрую закуску. А больше ему не требовалось. Жил он одним днем, не задумываясь о дальнейшем. Жена терпела некоторое время, надеялась, что муж образумится. Не дождалась. Забрала детей и ушла, сначала к матери, а потом, познакомившись с хорошим мужчиной, к новому мужу. Но Шурик больше никогда уже официально не работал. Сыновья не забывали отца, изредка навещали, иногда давали немного денег. Тогда Шурик напивался дешевой паленой водки, которой торговал мужик в соседнем подъезде и, довольный, падал на свой древний и драный диван.

 

В этом состоянии к нему приходили сны. Будто бы мать, придя с работы, находит его, пьяного шестнадцатилетнего мальчишку, на полу и, поднимая, плачет и все повторяет:

– Сашенька, Сашенька, как же так? Что же ты со мной делаешь, Сашенька?

И от этих ее жалостливых слов что-то переворачивается внутри Шурика и он сам плачет мутными пьяными слезами.

 

На кухонном столе, придвинутом к батарее отопления, спал Рыжий, кот, самостоятельно избравший квартиру Шурика местом жительства. Однажды он помяукал у двери и, будучи впущен в квартиру, признал ее своей и больше не уходил. По крайней мере, надолго. Узнав хозяина, он поднял большую лобастую голову, открыл ярко-зеленые глаза и вопросительно мурлыкнул. Шурик досадливо махнул на него рукой и сказал:

– Спи, все равно жрать пока нечего.

 

Рыжий поднялся, потянулся и, спрыгнув на пол, неторопливо пошел мягкой походкой в комнату, досыпать на не остывшем после Шурика диване.

 

Проверив свои запасы продовольствия, Шурик обнаружил начатую пачку соли и небольшую луковицу, закатившуюся в дальний угол шкафчика. Эта находка его сильно обрадовала. Если попросить у кого-нибудь немножко масла, можно пожарить лук, и это будет отличной приправой к макаронам или картошке! Шурик немного воодушевился, но вопрос о выпивке не отпал. Придется одеваться и решать этот вопрос на стороне. День рождения, не хось-вось !

 

Спустившись этажом ниже, Шурик несколько раз нажал кнопку звонка возле ободранной двери с раздолбанным косяком. Бабка Маня была глуховата и не сразу откликалась, но была добра и отзывчива. Наконец за дверью послышалось шевеление и старческий голос спросил:

– Кто?

– Это я, баба Маня, Саша, – заорал в ответ Шурик. Бабка Маня всегда звала его Сашей, так звали ее покойного сына. Так она называла и Шурика. Никто в целом мире не называл его Сашей, как бы подчеркивая никчемность и ненужность существа по имени Александр, только мать когда-то давно называла его Сашенькой, да вот еще бабка Маня... Может быть, от этого Шурик неосознанно тянулся к ней, чувствуя в старом человеке теплоту души.

 

Загремел засов, и дверь открылась. Бабушка Маня, невысокая, но полноватая старуха, подслеповато щурясь, посмотрела в лицо Шурику и, улыбнувшись, сказала:

– Заходи, заходи, Саша!

Шурик привычно шагнул через порог и вслед за старухой оказался в маленькой опрятной кухне. Здесь было тепло и вкусно пахло чем-то жареным.

– Саша, чай будешь? Только что чайник вскипел.

– Буду, баба Маня, – сказал никогда не отказывающийся от угощения Шурик.

За чаем с блинами Шурик попытался разведать, даст ли ему Бабка денег.

– Баба Маня, как дела-то? Все нормально? Ничего не надо ремонтировать?

– Нет пока, Саша, все вроде бы в порядке. А что такое?

– Да день рожденья у меня сегодня!

– Ой, Саша, поздравляю! Сколько тебе?

– Да хоть рублей пятьдесят?

– Да я спрашиваю, сколько лет тебе исполнилось. А ты все о деньгах.

– Извини, баба Маня, кому что, а вшивому баня. Сорок пять мне сегодня.

– Ой, Саша, такой молодой, а уж седой весь.

– Жизнь тяжелая, баба Маня, вот и седой. Так что, дашь? А то и попраздновать нечем.

Бабка Маня повздыхала, глядя на Шурика, встала и вышла в комнату. Пошуршав там, она принесла сложенные вдвое деньги и положила перед Шуриком.

– На вот, возьми в подарок. Будь здоров и счастлив!

– Спасибо, баба Маня! Обязательно буду.

Схватив деньги и смяв их в комок, Шурик сунул их в карман штанов и шустро встал из-за стола.

– Ну, я побегу, баба Маня! У меня еще дел – выше крыши!

– Беги, беги! Знаю я твои дела!

 

Забежав домой и накинув синюю куртку с желтой надписью поперек спины «METRO», подаренную соседом, охранником тамошнего заведения, Шурик решил еще попытать счастья. В крайнем подъезде жил частный предприниматель, который иногда входил в положение Шурика и давал ему немного денег в долг, естественно, без отдачи. Немного помявшись возле красивой стальной двери, Шурик решительно надавил на кнопку звонка. Вышедший хозяин хмуро взглянул на Шурика и спросил:

– Чего надо?

Шурик решил действовать очертя голову и сходу ляпнул:

– Поздравьте меня, Николай Иванович, у меня сегодня день рождения!

Сосед опустил глаза, помолчал и уже не так хмуро сказал:

– Ну, и...

– Ну, Николай Иванович, выручайте! Гости придут, а у меня денег не хватает. Займите немного.

– Сколько?

– Ну, хоть сотенную!

Николай Иванович взглянул Шурику в глаза, и тот понял, что – не даст!

– Ну, Николай Иванович! Ну, пожалуйста! На вас последняя надежда!

– Пошел ты, Шурик! Тебе что тут, богадельня? Я ведь деньги не кую, я их зарабатываю! Ты когда в последний раз работал? Помнишь хоть? Так что иди отсюда, пока я тебе в лоб не накатил!

– Николай Иванович, ну хоть немножко. А?

Сосед пошарил в кармане шикарных брюк и вынул скомканный комок денег, квитанций и накладных. Отобрав несколько бумажек из этого комка, он протянул их Шурику и прорычал:

– Исчезни, шаромыжник!

 

Обрадованный Шурик, еще не веря в такое счастье, схватил протянутые деньги и опрометью скатился по лестнице на улицу.

 

Разжав кулак, он пересчитал деньги. Сосед расщедрился и дал семьдесят рублей. Это было классно! Хватало на целый литр разведенного водой стеклоочистителя. Говорят, что вредно, а вот Шурик пьет уже давно и ничего. Правда, поутру отекает очень, и зрение стало ни к черту, а так – ничего!

Он развернулся к своему подъезду и, занятый своими мыслями, не сразу услышал, что кто-то его зовет.

– Шурик, эй, Шурик! Куда побежал?

Оглянувшись, Шурик узнал еще одного своего соседа, Игоря, по прозвищу Кабан. Был он матерым уголовником и не раз посещал места лишения свободы. Вот и теперь он радовался жизни, вернувшись с очередной отсидки. В распахнутом полушубке и валенках Кабан издали выглядел импозантно, но вблизи бросалась в глаза его нездоровая худоба и серая кожа туберкулезника. Годы отсидки укатали его, сделав из пышущего здоровьем крепыша форменного доходягу.

– Куда ты, как напарафиненный? Меня погодь!

– Здорово, Игорек! С выходом тебя!

Кабан ухмыльнулся и предложил:

– Отметим, а?

Шурик на мгновение замялся, а потом сказал:

– Так день рождения у меня! Пошли, приглашаю!

– Ого! Вот я попал! Ну, подарок с меня!

И Кабан торжественно вынул из кармана полулитровую бутылку коньяка и торжественно помахал ей в воздухе.

– Погоди, я тоже сейчас затарюсь. Стой здесь, – сказал Шурик и торопливо направился по знакомому маршруту.

Через несколько минут он выскочил из подъезда, крепко прижимая что-то к груди под курткой.

 

В квартире Кабан снял полушубок, оставшись в черном костюме с атласными воротником и манжетами и в валенках. Рубашка его также была черной, еще больше подчеркивая худобу и бледность лица. Потопав валенками и сбив с них прилипший снег, Кабан прошел на кухню и выставил на стол коньяк и две банки шпрот.

– Во! Дождался! Буду пить коньяк и закусывать шпротами! Ты знаешь, сколько времени я об этом мечтал? Присаживайся!

– Так это, закусить чего-нибудь... картошки пожарить.

– Да нахрена твоя картошка? Присаживайся, давай! Тебе что, мало?

 

Шурик торопливо достал из шкафчика две стопки и две вилки из нержавейки. Вилкам было много лет, они были подарены им на свадьбу какими-то родственниками. Теперь от столового набора остались только эти две вилки. Остальное затерялось во времени.

 

Дернув за колечко, Кабан вскрыл банку шпрот и, прямо пальцами достав одну копченую рыбку, торопливо сунул ее в рот. Восторженно зажмурившись, он пожевал немного и, сглотнув, распорядился:

– Наливай, Шурик!

 

Коньяк закончился быстро. Кабан не хотел ждать и поминутно торопил Шурика. Выпили за здоровье, за родителей, за Кабана, за детей. Шурик достал водку и вскрыл вторую банку шпрот. Кот, учуявший деликатес, коротко царапнул его за ногу, и Шурик незаметно опустил одну рыбку в жаждущую пасть Рыжего. Кабан был весел, хвастался своим влиянием среди урок и обещал Шурику непробиваемую «крышу». Зачем она ему нужна, Шурик не понял, да и не задумывался над этим. Он пил, поддакивал Кабану и вдумчиво жевал копченых рыбок, утирая масляные губы рукавом. Он уже плохо слышал собеседника и на какой-то вопрос Кабана не ответил, уставившись пьяным взором в заиндевевшее окно.

– Алё, тормоз, ты где? – пробилось до его слуха.

– Тут я, Кабан, – ответил Шурик, очнувшись.

– Какой я тебе Кабан, ты, охнарик? Это братанам я Кабан, а тебе, гнида, Игорь Николаевич! Понял, ссука?

– Да ладно тебе, Игорь, сорвалось просто...

– Чо ладно, чо ладно? Ты меня не тычь, я тебе не Иван Кузьмич! Ну-ка, кто я?

– Да ладно, Игорь, – Шурик никак не мог взять в толк, с чего Кабан так взъелся, – то есть, Игорь Николаевич, все путем!

– Громче скажи, не слышу!

Шурик помолчал, покачивая головой, и в его пьяном мозгу мелькнула мать, умирающая от рака, печально смотрящая на него и шепчущая:

– Сашенька, Сашенька, как же ты будешь без меня?

Он поднял голову и, сфокусировав расплывающееся зрение на бледном, с нездоровым румянцем, лице Кабана, глухо произнес:

– Да пошел ты, пидор!

 

Ошеломленный Кабан несколько секунд смотрел на Шурика, словно не веря собственным ушам, а потом схватил вилку и нанес ему удар точно по сонной артерии. Хлынула кровь, Шурик попытался зажать рану руками, но это было невозможно. Кровь просачивалась между пальцами и быстро пропитала всю его грудь. Он упал головой на стол и удивленно прошептал:

– А и не больно…

 

Мать подошла к нему, веселая и улыбающаяся, взяла за руку и повела прочь из прокуренной кухни туда, где на полях цветет хлопок и вежливые мужики в полосатых халатах и вышитых тюбетейках продают жирный плов с мясом и настоящий бараний шашлык. И отец стоит у свежевырытого арыка и ехидно спрашивает:

– Ну что, набегался? Марш домой!

И это было так прекрасно, вернуться домой, к маме и папе, что слезы радости выкатились у него из открытых глаз на залитый кровью стол и остались там, затерявшись в тяжелых, мрачных сгустках.