Под крылом самолёта

 

 

 

В тёмном высоком небе один за другим пролетали самолёты. Они мигали бортовыми огнями, и казалось, что над кронами деревьев загораются стройные пары красных звёзд. Заходившие на посадку лайнеры парили медленно и почти бесшумно, а те, что взлетали, стремительно набирали высоту, и ещё долго по всей округе разносился тяжёлый гул разогревшихся двигателей.

Аркадий швырнул сигарету и сплюнул. Он вышел прогуляться перед ночной сменой и добрёл до остановки, но автобусы уже не ходили, и в поселковых улицах стояла неподвижная прохладная тишина. В низких трёхэтажных домах кое-где тускло светились окна. На балконе с проржавевшей решёткой сушились белые простыни – как будто кто-то вывесил большие флаги, указывающие путь в темноте. Начинался июль, но в этом году лето выдалось нежаркое. Днём часто лили дожди и гремели грозы, и только к ночи небо расчищалось, обнажая неподвижную глубину неба.

– Аркаша, угостишь? – раздался с противоположной стороны улицы знакомый хриплый голос. Это сосед решил дойти до круглосуточного магазина, чтобы опрокинуть одну-другую бутылку пива и поговорить за жизнь.

– Мне на работу, – отмахнулся Аркадий и зашагал к дому по тенистой улице, усеянной лужами и колдобинами.

 

Он старался избегать назойливого соседа, но это не всегда получалось, потому что мимо одиноких людей пройти трудно – они берут след и идут сзади, как будто видят в каждом случайном прохожем попутчика. Около магазина в любое время суток кто-нибудь ошивался, иногда собирались целые компании коллег по жизни, и часто дело доходило до матерной ругани и мордобоя. Магазин, который старожилы называли «Сталинка», располагался в угловом торце старого двухэтажного дома с толстыми оштукатуренными стенами. За узкой деревянной дверью на тугой пружине начинался пол, вымощенный тёмно-бордовой керамической плиткой с серыми бетонными выщерблинами. После десяти вечера сонная продавщица с грязными от лука и картошки ногтями отгораживалась скрипящей решёткой и торговала через окошко, раздражённо переспрашивая: «Вот эта?», «А какая, правее или левее?»

Аркадий ускорил шаг, размышляя о том, что надо было бы зайти в магазин за картошкой, потому что дома опять нечего есть, а картошку пожарить проще всего. Но теперь придётся снова наспех сделать яичницу, а потом, как обычно, вымыть голову, надеть чистую рубашку и отправиться на дежурство. Он работал диспетчером в службе заказа такси. В половине второго ночи за ним приезжала ярко-жёлтая машина с горящими белыми фарами, и водитель начинал жаловаться на местные дороги. Аркадий полудремал на заднем сиденье, периодически поглядывая в окно, за которым расплывались фонари и мелькали светлые полосы дорожной разметки. Ночью в офисе горели лампы дневного света и постоянно звонил телефон. Нужно было снимать трубку и вежливо говорить, чего делать совсем не хотелось. Он отправлял жёлтые автомобили в разные стороны света, звонил водителям и указывал дальнейший путь. Под его руководством ездили 30 машин, и после каждого очередного звонка он передвигал красные магнитные фишки на висящей за спиной карте.

 

Загородная жизнь из наполненного телефонными звонками офиса казалась такой тихой, что не верилось, будто и то, и другое может умещаться в судьбе одного человека. Раз в неделю-две приезжали жена с дочерью. Они приходили в холостяцкую квартиру и начинали что-то готовить и прибираться.

– Когда у вас уже дороги-то, наконец, будут нормальные? – возмущалась жена, жалуясь, что опять с трудом припарковала машину. А дочь вторила:

– Папа, как ты здесь живёшь? Это же так далеко от города!

До города было не больше двух километров. Выйдя из посёлка, нужно было пересечь заросшее полынью колхозное поле, а затем – по пешеходному мосту – кольцевую дорогу, и тогда под ногами оказывался пыльный потрескавшийся асфальт, и начинало пахнуть нагретой резиной и мусоропроводом.

Небольшая семья Аркадия жила неподалёку от центра, в неплохо отделанной квартире на восьмом этаже, и под балконом целый день грохотали трамваи. Прошло уже восемь лет с тех пор, как жена подала на развод. Она не желала мириться с тем, что её муж, инженер по образованию, не хочет искать себе нормальную работу, а всё только ходит на какие-то закрытые концерты и пытается то играть в театре, то устроить выставку своих фотографий, то едет на две недели вожатым в лагерь. После развода Аркадий назло жене начал работать по специальности, но вскоре понял, что ему это противно, и уж лучше он будет, например, управлять такси, а в свободное время писать сценарии для театральных постановок. Впрочем, последнее ему плохо удавалось, и до сих пор его писанина никому не пригодилась. Несколько лет жена почти не вспоминала о бывшем супруге, но однажды появилась на пороге в ярко-жёлтой кожаной куртке и такого же цвета бриджах.

 

– Заехала посмотреть, как ты живёшь, – изрекла она и прошла в прихожую.

Аркадий заварил чай и поставил на стол завалявшееся раскрошившееся печенье. В маленькое кухонное окно било солнце, и в ярких лучах колыхались сочные зелёные листья росшего под окном клёна.

– Вижу, ты не меняешься, – продолжала жена, щёлкая зажигалкой и закуривая.

– Зато ты изменилась, так что я даже испугался.

– Слава богу, – парировала жена, выпуская струю сладковатого дыма. – Боже, как ты засыпаешь в таком шуме, у тебя что, аэропорт рядом?

– Ты замужем?

– Нет. Пыталась снова стать верной супругой, но мне это быстро осточертело. Теперь у меня главная забота – дочь.

– И как же ты о ней заботишься?

– Как следует хорошей матери. Вожу её в бассейн дважды в неделю, на танцы, устроила в нормальную школу.

 

Вскоре после этого неожиданного разговора Аркадий увидел подросшую дочь. Она была почти копия мамы и даже одета похоже. Две женщины, которые когда-то были частью жизни, снова стали в ней появляться, но исключительно как гости, которые взяли на себя миссию заботиться о безрассудном дальнем родственнике.

В свои 34 Аркадий периодически думал о том, что надо менять работу, что, наверное, ещё не поздно куда-то пробиться. И отсылал свои короткие рассказы в толстые литературные журналы, показывал стихи каким-то неизвестным поэтам из союза писателей, но все труды по-прежнему оставались лишь на мониторе компьютера. В жизни были только жёлтые машины такси, телефонная трубка и гул взлетающих самолётов.

– Вот ты, Аркаша, молодой мужик, – любил говорить сосед после первой бутылки пива, – а баб к себе не водишь.

– Как это не вожу? – возражал Аркадий, – у меня жена с дочкой только вчера были.

– И что, вы кувыркались, пока дочь смотрела мультики?

Сосед был простым, как три рубля, и незлобивым. От него тоже ушла жена, потом он потерял хорошую работу и устроился сторожем на пилораме. У него был нос картошкой и большой пивной живот. По наблюдению Аркадия, он тучнел с каждым годом, всё больше превращаясь в поселкового бедолагу.

 

Иногда, по вечерам, Аркадий брал диск с каким-нибудь фильмом, усаживался перед компьютером и начинал маленький киносеанс. Порой ему было трудно вникнуть в то, что происходит на экране, точнее, на мониторе. И тогда он останавливал диск и прокручивал малопонятный эпизод заново. Зато потом, когда фильм был досмотрен до конца, Аркадий долго над ним размышлял и примерял роль разных героев. Он запоминал каждую деталь, и потом вполне мог поддержать разговор о кино, анализируя и сопоставляя одну картину с другой. Точно так же обстояло дело с книгами. Аркадий читал медленно, с расстановкой, но никогда не забывал то, что было прочитано.

– Тебя просто не научили быстро читать в школе, – говорила жена. – Вовсе не обязательно проговаривать про себя слова, можно схватывать их по буквам, а всякие длинные описания, не влияющие на фабулу, – просто пропускать.

– Да меня много чему не научили, – хмурился в ответ Аркадий. – Я – самоучка.

 

Это слово он произносил часто. Ему внушали с детства, что человек должен всю жизнь чему-то учиться, и он учился то одному, то другому, но почти каждый раз всё не мог довести начатое до конца. В институте он даже шёл на красный диплом, но на госэкзамене ему влепили тройку, а потом завалили на защите. В результате он получил синюю корочку с надписью «инженер», которая уже много лет валялась в каком-то из ящиков письменного стола. Однокурсники его называли «барабанщик». И дело было вовсе не в неоконченной музыкальной школе. Он всегда очень громко разговаривал и с топотом спускался по лестнице. Любил организовывать вечеринки и походы с палатками. И, надо сказать, у него получалось. В худеньком молодом брюнете с короткими бакенбардами и большими ушами многие видели будущего руководителя. Иногда про него даже говорили: «Ну, этот пойдёт далеко!». В детстве Аркадий одно время хотел сниматься в кино. Ему как-то попалась книга воспоминаний известной французской актрисы. Она писала про скандалы на съёмочных площадках и про то, как сильно отравилась, когда работала в Мексике. На чёрно-белых фотографиях она то брала под руку премьер-министра, то раздавала автографы на фоне триумфальной арки в Париже, то каталась на горных лыжах на тихом альпийском курорте. Её все любили, и она, наверное, была счастлива оттого, что дорога стольким людям.

– Кем быть-то хочешь, решил уже? – как-то спросила тётя, заехавшая погостить на несколько дней.

– Актёром, – уклончиво ответил Аркадий и принялся тщательно мешать сахар в чашке с чаем.

– Зачем это тебе надо? – удивилась тётя, – Вся эта беготня, скандалы, богемная жизнь… Не ходи в актёры! – и по-матерински похлопала по плечу.

А потом, когда пришла пора поступать, выяснилось, что у родителей есть какие-то знакомые на факультете инженерных коммуникаций, и туда будет попасть легче. А конкурс в театральный переваливал за 200 человек на место. К тому же, начинались тяжёлые времена, и многие актёры перебивались, как могли, подрабатывали на свадьбах, спивались.

 

– Всё в твоих руках, – часто слышал Аркадий от совершенно разных и зачастую незнакомых людей, – Какие твои годы!

Казалось, что профессию инженера можно вполне совмещать с чем-нибудь творческим, потому что заниматься одними расчетами совсем не хотелось. На досуге получалось писать стихи и даже ходить в литературный кружок, где хвалили, но ничего более. Там были в основном старики, которые скучали на пенсии, – деды-фронтовики и бабушки – ценительницы Ахматовой, Ахмадуллиной и других поэтов и поэтесс на все буквы алфавита.

А тут ещё знакомство с будущей женой, у которой были длинные чёрные волосы и тёмно-карие задумчивые глаза. Женитьба воспринималась как бегство от чертежей, микросхем и многостраничных таблиц, уход во что-то душевное, творческое и бескорыстное. Младший брат однажды посетовал, что его не берут в лётное училище из-за плохого зрения, а он хотел стать пилотом, потому что всегда любил самолёты.

– И куда поступать будешь? – растерянно спросил Аркадий

– На журфак, – выдохнул брат и выбросил сигарету.

Он давно работал на телевидении, делал репортажи из разных городов. Аркадий чаще видел его по телевизору, чем живьём. Правда, он так и не был женат, потому что целыми сутками пропадал на работе. Да и в семье он, видимо, не особо нуждался, так как был слишком свободный, наглый и порой беспринципный.

 

В холодильнике Аркадий нашёл остатки салата, который жена сделала позавчера, зажёг газ на плите, поставил сковородку и налил в неё масло. Уже перевалило за полночь, и далеко за окном слышался шум кольцевой дороги, которая рокотала сутки напролёт. Набирал высоту очередной самолёт, и пассажиры, наверное, пытались заснуть в ночном рейсе. Аркадий резал хлеб и вспоминал стихотворение, которое однажды где-то попалось ему случайно. Вроде бы его даже написала довольно известная поэтесса с какой-то простой фамилией. Там было что-то про острые ощущения полёта, закат в небе за бортом и длиннорукие спидометры. Чувствовалось, что сочинила женщина, которая находилась в постоянной борьбе – не то с миром, не то с собой. В общем, такая, про которых любили писать в учебниках.

На сковородке громко зашипело масло. Аркадий бросился убавлять огонь и случайно уронил чашку. Она разбилась, и по полу разлился липкий чай с сахаром. Такое происходило довольно часто. Всему виной было время, которое просачивалось сквозь пальцы и проваливалось куда-то под пол. Хотелось успеть и то, и другое, и в самый неподходящий момент всё валилось из рук, а потом приходилось наводить порядок, исправлять ошибки, и на это уходили часы, недели, а порой и годы. Аркадий вытер пол, вымыл руки и положил в тарелку подгоревшую яичницу. Он снова её пересолил – пришлось вскакивать из-за стола и наливать в чашку прохладной кипячёной воды. Делая большие жадные глотки, он почему-то вспомнил фильм, который смотрел давным-давно. В нём рассказывалось об авиакатастрофе. Экипаж и все пассажиры погибли, потому что самолёт садился в сильный дождь, и пилот, отчаянный любитель острых ощущений, сделал всё, что смог, но на полосе лайнер занесло, развернуло, и, завалившись на левое крыло, он загорелся. Действие происходило в северном городе, где было постоянно прохладно и дождливо. Герои фильма вспоминали своего друга, который отлично играл на гитаре, водил мотоцикл и собирался жениться. И если бы не роковой ливень, он бы ещё летал и летал. Все говорили и думали только о нём, и, казалось, без него мир совсем уже не тот. А его невеста, стюардесса, улетела в Америку и ещё ничего не знала, и друзья гадали, кто и как ей обо всём расскажет.

На кухне было по-ночному тихо, и только где-то далеко не прекращала лаять собака. Казалось, она хочет кого-то перекричать, но её лай оставался безответным.

 

 

 

Июль 2008 года