HTM
Международный конкурс молодых критиков русской поэзии

Родион Вереск

Фея

Обсудить

Рассказ

Опубликовано редактором: Карина Романова, 17.02.2009
Иллюстация. Родион Вереск. "Фея".

 

 

 

Эти колокольчики раздражали, по-моему, всех. Нанизанные не то на нитку, не то на леску, они звенели и звенели, и уже казалось, что звенит в ушах, и от этого никуда не деться – остаётся только закатить глаза и попытаться сосредоточиться на чём-то другом. Ведь получается же не замечать назойливого тиканья стенных часов или утробного воркования голубей за окном… Нет, ну всё-таки чего она добивается? Что означают эти неумолкаемые колокольчики? Новое модное украшение? Протест? Только против чего?

Так, видимо, думал про себя каждый, когда мимо проходила эта невысокая девушка, одетая во всё чёрное и красное. Косуха с металлическими кругляшками, длинная мятая юбка, на ногах – ботинки с толстыми подошвами, которыми очень удобно месить грязь и давать пинка. А на шее – кровавого цвета шарф, тоже мятый-премятый, как будто его кто-то выплюнул, не доев. Нитка с колокольчиками была привязана к замку на молнии рюкзака. На лекциях Фея (так почему-то стали называть девушку, причём с некоторым элементом презрения и насмешки) обычно сидела сзади, на «Камчатке», записывала всё в одну тетрадь, которую потом сворачивала и клала в рукав. Я уже не помню, как мы познакомились. Наверное, я что-то у неё спросил или случайно подсел, потому что не нашёл другого места, или мы в утренний час-пик столкнулись в метро, и уже ничего не оставалось, как идти и говорить до самых дверей аудитории. Оказалось, что у неё обыкновенное имя, что мы живём в одном районе и даже учились в соседних школах. У одной учительницы литературы, которая день преподавала у нас, другой – у них.

– Тебе нравится, что тебя называют Фея? – однажды спросил я ни с того ни с сего.

– О да! Безумно, – с издёвкой ответила она, закатив глаза.

– Ну, это, по крайней мере, оригинальнее, чем по имени.

– Да меня вполне устраивает моё имя… – она подняла воротник косухи и потуже затянула шарф.

После этого до конца лекции мы молчали. Я пытался записывать какую-то ерунду – кажется, читали основы правоведения. Усатый преподаватель с юрфака говорил про трудовые отношения и оплату больничного в зависимости от стажа. Сонные и беззаботные первокурсники резались в морской бой, рисовали комиксы и слушали музыку, пряча наушники под густыми прядями волос.

Она не была красавицей, отнюдь не была. Вздёрнутый нос, плосковатый подбородок, быстро переходящий в шею, слегка вьющиеся волосы, чуть-чуть не достающие до плеч, и ни грамма косметики. Ногти она иногда красила чёрным лаком, но он быстро облупливался, как у малолеток, которым мама ещё не даёт денег на нормальный лак.

– Тебе нравятся усы препода? – почему-то спросил я.

В ответ она хрюкнула и уронила голову на парту. От резкого движения снова звякнули колокольчики, и бубнивший профессор замолчал и уставился на нас. Через несколько минут мы уже сидели в факультетском кафе, в душе радуясь, что нас выгнали с этой зануднейшей лекции.

– Блин, я не думала, что здесь будет так скучно, – зевнула Фея, держа в руках чашку с растворённым в кипятке пакетиком кофе.

– А что, ты ожидала захватывающей дороги в страну знаний? – поинтересовался я, вспомнив жирный текст на первой странице букваря.

– Я-то совсем не ожидала. Зато очень ожидала мама.

– А причём здесь мама? Ты ведь уже большая девочка.

Она злорадно улыбнулась, сощурив глаза и сделав кислое выражение лица, означавшее: «Ну, дружок, подколол, подколол…»

– Мама считала, что мне непременно нужно поступить в СПбГУ. Как же, это ведь лучшее, что есть в городе! – она раскрыла ладони кверху и посмотрела на потолок.

– Моя тоже так считает.

Оказалось, что Фее только шестнадцать. Мама пихнула её в школу, когда ей не исполнилось и шести. Девчонки в классе казались здоровыми кобылами, а потом, когда все вокруг заводили парней, стало до безумия грустно и одиноко, потому что никто не хотел гулять с 12-летней малолеткой. От этих рассказов повеяло какой-то бездонной школьной тоской, в которую я был погружён совсем недавно и откуда даже ещё не успел выбраться. Помимо новых знакомств, я ждал от университета свободы и ощущения чего-то вечного, ощущения того, что я становлюсь частью этой всеобъемлющей ауры старинных аудиторий (которые, если честно, оказались не такими уж старинными), частью Васильевского острова с лабиринтами дворов и пронизывающими морскими ветрами… И мир больше не ограничивается спальным районом, затерянным где-то на правом берегу, на востоке, у изумрудного щетинистого леса, который наивные горожане называют «лесопарк».

Когда Фея училась классе в девятом, она впервые побывала в «тусовке». Её привела туда соседка по этажу, носившая потрёпанную бандану, грубые чёрные сапоги до колен и ездила на мопеде с каким-то длинноволосым парнем. Фея смотрела на неё как на старшую сестру, которой у неё никогда не было, и хотела стать такой же, свободной и знающей толк в жизни. Тусовка проходила в подземном переходе под Невским проспектом, рядом с Гостиным двором. Вернее, даже в двух переходах, расположенных под соседними перекрёстками.

– Мы тусовались в трубе-трубе, а иногда нас оттуда гоняли серые братья, и приходилось перемещаться в трубу-нетрубу. А она холодная. Менты, конечно, регулярно устраивали нам геморрой…

Когда я попросил перевести, выяснилось, что «труба-труба» – это длинный переход, ведущий прямо к дверям вестибюля метро. Там были ларьки с пивом и сигаретами. Народу, конечно, много, но зато тепло. А в «трубе-нетрубе» (другом, более коротком и холодном переходе) продавали диски. И ещё бабульки пели какие-то свои, доисторические песни… Бабулек я и сам помню. И сборища угрюмых гитаристов тоже. Возможно, я не раз проходил мимо Феи через эти самые переходы, когда спешил на занятия по краеведению в Аничков дворец. Маленький пожилой учитель рассказывал нам про историю города, сыпал именами и датами, чтобы сделать из нас настоящих петербургских интеллигентов. А в это время моя землячка, девушка с правого берега, слушала бренчание гитарных струн и вдыхала едкий сигаретный дым. Потом переходы опустели. Из них убрали почти все ларьки и торговые точки, повесили рекламные плакаты и какие-то старые фотографии города, а тусовка нашла другое место, подальше от серых братьев.

– Этим летом я работала аскером на Дворцовой, – прихлёбывая остывающий кофе говорила Фея.

– Кем?

– Ну, блин, аскером! Ребята пели, а я деньги собирала с прохожих.

– Вот этого я терпеть не могу. Бедные прохожие…

– Это ребята бедные, которые целый день играют. Кушать-то надо. Насобираешь полную шапку монет – и дуешь в Макдоналдс за гамбургерами.

– И где вы там сидели, на Дворцовой?

– Под аркой, у Главного штаба. Оттуда нас тоже гоняли, но мы потом возвращались.

Кафе понемногу начало заполняться студентами. Видимо, лекция закончилась. Я узнал однокурсников по зевающим лицам, глотавшим сырой утренний воздух. Фея сделала последний глоток кофе, и мы пошли.

– И что, ты всё лето протусовалась на Дворцовой? – нехотя спросил я, сам не зная, интересно мне всё это или нет.

– Как экзамены сдала, так всё время проводила с ребятами. Да я бы и сейчас там была, но перед мамой неудобно. Она столько бабла отдала за первый семестр моего обучения!

Началась лекция, которая называлась «Современный русский язык». Её вела высокая худая кандидат наук, которая произносила интересные слова и выражения: «узус», «дуративность», «делиберативный оборот».

– Сама она дебилиративная дура! – возмущалась Фея, едва успевавшая записывать умные университетские слова в свою помятую, вынутую из рукава тетрадку.

Она сунула в ухо наушник и начала слушать музыку.

– Что за репертуар? – поинтересовался я.

В ответ она показала значок, прикреплённый к рукаву её косухи. На нём была изображена чёрно-белая фотография Виктора Цоя, поверх которой кровавыми буквами красовалась надпись «Кино». Потом мы с Феей довольно много говорили о Цое. Я рассказал, что в том самом августе 90-го отдыхал с родителями под Ригой. Правда, тогда я и знать не знал ни о каком Цое, и весть о его гибели прошла мимо меня. Это был предпоследний год существования СССР, но на щербатых рижских улочках ещё висели вывески на русском, и мы каждый день ели трубочки шоколадного мороженого. После обеда ходили в лес за черникой и ежевикой, а вечерами сидели на пустынном берегу моря и смотрели оранжево-алые закаты. А Цоем я начал интересоваться только спустя десять лет, когда услышал, как перед подъездом кто-то играет песню «Пачка сигарет». Тусклые августовские дни с застоявшимся пыльным воздухом – не то солнце, не то дождь, а по ночам – темнота – выколи глаз – и громкий оркестр кузнечиков, на фоне которого протекала жизнь. Только вот куда она текла, в какую сторону, по какому руслу? Стараясь найти ответы на эти вопросы, Цой запевал под гитару, и его низкий, пробивающий насквозь голос будил свалившуюся на голову ночь…

Фея водила меня на «Камчатку», в тот знаменитый подвал, где кочегарил Цой. Мы пошли сразу же, как только я предложил. Выяснилось, что она и сама никогда там не была, потому что из тусовки туда никто почему-то не ходил. Я даже подумал купить себе значок «Кино» в переходе метро, но у меня не оказалось мелких денег, и я решил – обойдусь захватившими мою голову мыслями о том, что прикасаюсь к истории отечественного рока. В подвале сидели мужики средних лет. И один из них, такой белобрысый с длинными волосами, который всё время даёт интервью в годовщину смерти Цоя, повёл нас в аптеку и попросил купить шесть флаконов с настойкой боярышника. А потом мы сидели на каком-то засаленном диванчике, пили эту самую настойку, названную «камчатским коньяком» и заедали сырыми сосисками. Кто-то бренчал на гитаре, а я рассматривал многочисленные плакаты и фотографии с концертов группы «Кино» и лишь позже заметил, что Фею обнимает один из мужиков, грязноволосый и с трёхдневной щетиной.

Выросший в семье двух кандидатов наук, среди рядов классических книг и разговоров об истории французского языка, я пытался понять, зачем мне эта беспросветная ночь с запахом разлитого коньяка, этот упавший на пол кроваво-алый шарф, эта Звезда по имени Солнце, восходящая над ледяным городом. И счастливы ли те, у которых жизнь окрашена только в два цвета – красный и чёрный, как у Феи, которая, кажется, уже совсем опьянела и теперь вряд ли доберётся до дома сама.

Мы ехали к себе, на правый берег. Фея спала у меня на плече и казалась какой-то тяжёлой и очень тихой. Даже вечно звеневшие колокольчики, нанизанные на нитку, безжизненно лежали на испачканном грязью рюкзаке. Мы ещё успели на последний автобус, увозивший от метро замёрзших подвыпивших пассажиров. На обочинах улиц лежали листья, уже начинавшие буреть. Я чувствовал, что валюсь с ног от усталости, а мне ещё нужно дотащить до дома пьяную Фею. Пожалуй, теперь я потерял к ней всякий интерес и решил, что пора прекращать валять дурака, нужно ходить на лекции и учиться, чтобы стать хорошим журналистом. А эта балбеска путь и дальше тусуется в переходах, пьёт настойку боярышника, и пусть в следующий раз её тащат домой старые небритые мужики.

– Чуть-чуть помедленнее, произнесла Фея, когда мы вышли из автобуса.

Мне хотелось побыстрее отдать на руки её маме, потому что дома у меня уже, наверное, переполох, да и есть хочется. И чего-нибудь нормального, а не сырых сосисок. Она с трудом показала свою парадную, рядом с которой колыхала тонкими листиками рябина.

– Блин, ну я и нажралась! Погодь, дай отдышаться.

– Пойдём уже! Время – первый час.

– Какой ты зануда, блин! Тоже мне, мальчик из интеллигентной семьи…

Этого я уже не мог выдержать.

– Пошла ты в баню!

– О-хо-хо! – она почему-то засмеялась и начала биться лбом о моё плечо.

– Ты, по-моему, совсем окосела…

– Ну… ну… давай, веди…. Веди меня в баню! – давясь от смеха, изрекла Фея.

С этими словами мы вошли в лифт. Отяжелевшей рукой моя спутница нажала на кнопку «16». Исписанный красным и чёрным маркером лифт полз медленно, покачиваясь и поскрипывая, с усилием преодолевая очередную высоту. На этаже горела тусклая лампочка и ощущалась близость мусоропровода. Резким движением Фея потянула меня на общий балкон, отделявший площадку перед лифтом от чёрной лестницы.

– Эй, ты куда? – начал сопротивляться я.

– Пойдём сюда, я не хочу домой!

– Ну что за бред! Тебя мать, наверное, уже обыскалась…

– Я не хочу идти к ней в таком виде.

Она часто дышала, словно мы поднялись на эту высотищу не на лифте, а пешком. На балконе стояла большая жестяная банка с серыми окурками. А на стене, которая просматривалась с улицы, кто-то написал красной краской из баллончика: «Ау, люди!» Фея села на бетонный порог и начала снимать косуху.

– Что ты делаешь-то?

– Мне холодно! То есть, тьфу, жарко…

– Ты с ума сошла – такой дубак!

Но она меня не слушала и расстёгивала тугую молнию. Зазвенели внезапно проснувшиеся колокольчики, как старенький круглый будильник, под который я просыпался в детстве.

– Зачем ты носишь эти колокольчики? Они всех бесят! – мне хотелось уязвить Фею, сделать ей больно, словно я за что-то мстил, только вот не понимал, за что.

– Они очищают воздух вокруг меня, – спокойно сказала трезвеющая девушка, – И я питаюсь только чистой энергией, которая исходит от Джа.

Я мало понимал смысл этих слов. Вернее было сказать, что не понимал совсем, да мне уже ничего не хотелось. Пряди вьющихся волос прилипли к Фееному лбу, а шарф безжизненно валялся на холодной бетонной плите, служившей балкону полом. Худые плечи дрожали от холода, и я уговорил упрямицу снова надеть косуху. Она подошла к балконному парапету и обняла меня. Мы стояли и смотрели. Далеко внизу, мимо дома, пролегал ровный, как стрела, проспект, обрамлённый нитями рыжих фонарей. Глыбы многоэтажек казались собранными из мозаики, в которой кубики были только двух цветов – чёрного и лимонно-жёлтого. Страна под названием Ржевка молчала, и тишину затмевали только порывы ветра, проносившиеся мимо наших холодных ушей. Ветер дул с запада, с другого берега, из темноты ледяной ночи, раскинувшейся над заводскими трубами, над серыми плантациями асфальта, над мелким и плоским заливом.

– Тебе пора, – сонно произнесла Фея.

Я ещё раз её обнял, а потом потянул за руку в облупленный коридор парадной.

– Не надо, я сама!..

– Ты чего, Марина?..

– Я сама… – отрезала она и на прощание согнула два пальца руки, сделав ими, как Черчилль, знак «V», который в таком виде походил на кроличьи уши.

Больше я ни разу её не видел. Говорили, что она забрала из университета документы и стала свободной. Вроде бы кто-то замечал её в какой-то электричке в компании ей подобных. И у неё на шее висела нитка с колокольчиками и мятый красный шарф. Я не знал номер её телефона – тогда у меня ещё не было мобильника, а о том, что такое электронная почта, она, думаю, и сама не знала. Её анкеты не было ни на одном из социальных сайтов, расплодившихся в последнее время, как плесень. И вообще я теперь живу не на Ржевке, а за семьсот километров от неё. И слава богу.

 

Октябрь 2008 года

 

 

 

551 читатель получил ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.08 на 04.10.2024, 17:32 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com (соцсеть Facebook запрещена в России, принадлежит корпорации Meta, признанной в РФ экстремистской организацией) Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com (в РФ доступ к ресурсу twitter.com ограничен на основании требования Генпрокуратуры от 24.02.2022) Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


50 000 ₽ за статью о стихах



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Герман Греф — биография председателя правления Сбербанка

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

01.10.2024
Журнал НЛ отличается фундаментальным подходом к Слову.
Екатерина Сердюкова

28.09.2024
Всё у вас замечательно. Думаю, многим бы польстило появление на страницах НОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.
Александр Жиляков

12.09.2024
Честно, говоря, я не надеялась увидеть в современном журнале что-то стоящее. Но Вы меня удивили.
Ольга Севостьянова, член Союза журналистов РФ, писатель, публицист



Номер журнала «Новая Литература» за август 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Полоса стальная. Купить стальную металлическую полосу.
Поддержите «Новую Литературу»!