Пробуждение

На чтение потребуется 2 часа 40 минут | Аннотация | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Дом Анны Романовны оказывается почти таким, каким я его себе представляла. Только квартира оказалась больше. Отчего-то в моём воображении Анна Романовна ютилась на меньшей жилой площади.

Заливистый собачий лай оглашает лестничную клетку, едва мы входим в подъезд.

– Почуяла… – ласково говорит Анна Романовна и поворачивается ко мне: – Не пугайся, это Кнопа моя. Она сначала погавкает, а потом уймётся. Укусить – не укусит, так, для порядку полает, обед заодно отработает. Ну, тихо-тихо – приговаривает она, проворачивая в двери ключ.

Существо, выскочившее на площадку лестницы, казалось, сойдёт с ума от счастья. Оно прыгает на старушку, пытаясь лизнуть ту в прыжке, гавкает, снова прыгает и поскуливает. Можно подумать, что они не виделись, по крайней мере, месяц.

Заметив меня, Кнопа на миг останавливается, набирает побольше воздуха и заливается таким неистовым лаем, что Анна Романовна буквально впихивает ее домой.

– Угомонись уже, бестия, сейчас соседи ругаться придут! – видно, что разговаривать с собакой – дело для Анны Романовны очень привычное. – Всё, всё. Кнопа, место! Место, я сказала. – Мы входим, и Анна Романовна поскорее захлопывает дверь.

Собака инстинктивно поворачивает туда, где, по-видимому, находится её место, но на половине пути не удерживается и рвёт обратно к нам. Радость ли от возвращения любимой хозяйки или собачий долг повелевает ей пролаять положенное, но квартира вновь оглашается лаем. Своё внимание она попеременно делит между мной и хозяйкой, но характер лая при этом не меняется.

Если бы жестокая рука не отрубила бедному животному хвост, то в квартире, наверняка, поднялся бы ветер – так отчаянно она виляет тем, что осталось у неё от природного собачьего продолжения.

– Всё, всё, Кнопочка! Молодец, хорошая, умная собака! Иди, познакомься с Лерой. Хорошо!

Я приседаю на корточки и протягиваю руку. Кнопа, притихнув, подходит ближе, но особого доверия пока не выказывает.

Кнопа – чёрная, чрезвычайно лохматая болонка, при этом довольно крупная, на крепких, высоких лапках. Спутанные кудряшки придают ей настолько весёлый вид, что предположить Кнопину собачью злость как-то не получается.

К вечеру она уже удовлетворённо сидит у меня на коленях и тычется мокрым носом в ладонь, если я вдруг отвлекаюсь и забываю её гладить.

 

Квартира Анны Романовны светлая и чистая. Кухонька с весёлыми клетчатыми шторами, спальня с железной старинной кроватью и гостиная с опрятными чехлами на стареньком диване и таких же креслах. С телевизора действительно свисает вязаная кружевная салфетка. На стене множество фотографий в рамочках.

На одной из них склонили друг к другу головы молоденькая Анна Романовна с чёрной косой вокруг головы и молодой человек в строгих круглых очках, прилизанным пробором и лицом физика. Почему-то раньше мне казалось, что со всех старых фотографий непременно должны улыбаться бравые офицеры.

Анна Романовна стоит возле меня и показывает на фотографии:

– Это муж мой, Антон Павлович, почти что доктор Чехов. Он и был доктором, в прошлом году его схоронили. В нашей же больнице и работал. Это дочка моя, Алёнка, она теперь в Москве живёт, училась там, да так и осталась. Это сёстры мои, Галинка и Марийка, живы, слава Богу. Галинка – старшая, а Марийка – младшая, я посерединке была.

– Анна Романовна, а вы что же, и воевали? – с другого снимка на меня смотрит Анна Романовна в залихватски заломленной набок пилотке. Ей от силы двадцать лет.

– А как же, воевала. В медицинской службе. Там-то с Антоном Павловичем и познакомилась. А после войны поженились. Я ведь раньше медсестрой операционной работала, так-то. Теперь вот стара стала для операций, а потому в санитарки переквалифицировалась. А к больнице я знаешь, какая привычная? С детства с мамой при медпункте росла – она у меня фельдшером работала. Так-то, девонька моя.

Кнопа напряжённо наблюдает за мной с дивана, она ещё не вполне ко мне привыкла, но собачий интерес искренний и сильный. Время от времени я присаживаюсь и ласково зову её:

– Кнопа, Кнопочка, иди ко мне, иди, моя хорошая! – в ответ собака виляет отсутствующим хвостом и с каждой следующей попыткой подбирается всё ближе. Уже через час Кнопа позволяет почесать себя за ухом, а ещё через пятнадцать минут предлагает почесать смешное, грязное собачье пузо.

 

Перед уходом на работу Анна Романовна водит меня по квартире.

– Вот халат тебе, утром погладила, вот полотенце твоё, ванну, когда захочешь, можешь принимать. Ночевать и отдыхать на диване будешь, бельё я тебе приготовила. – Старушка морщит лоб, припоминая главное. – Да! Варенье, чай, конфеты – ешь на здоровье, меня не вздумай даже и ждать. Слышишь ли?

– Что вы, Анна Романовна, вы меня таким ужином накормили, куда же ещё и чай? – Мне хорошо с ней, не хочется, чтобы она уходила на работу. – Вы утром придёте, тогда и чаю попьём! Мы с Кнопой телевизор будем смотреть, правда, Кнопа? – собака, как привязанная, ходит за нами повсюду. Едва заслышав своё имя, принимается активно вилять всей задней частью тела.

Вечером, уткнувшись в Кнопину кудрявую шерсть, вдыхая тяжёлый собачий запах, я думаю про Анну Романовну. Думаю так хорошо, что хочется заплакать. У меня никогда не было бабушки. То есть, мамина мама какое-то время у меня была, но умерла так давно, что я её и не помню почти. А бабушка – она должна быть такой, как Анна Романовна. Интересно, есть ли у неё внуки? Надо будет утром спросить. И знают ли они, как им повезло?

 

 

*   *   *

 

В квартире стояла зловещая тишина. Как перед сражением. Ушёл ли Саша по обыкновению, остался ли дома, я не знала. Но что-то подсказывало, что не ушёл.

Когда он, прооравшись, хлопнул дверью, я в очередной раз методично собрала свои вещи. Теперь сборы не представляли для меня особой сложности. Проделав эту процедуру множество раз, я интуитивно хранила свои немногочисленные вещи так, что их можно было собрать за пару минут. Носки, бельё, косметичка, полотенце… Что еще? Паспорт!

Мои движения были какие-то слишком уж выверенные. Я даже отсчитывала про себя некий ритм. Раз-два – носки в сумку, три-четыре – бельё в сумку, пять-шесть… Отсутствие паспорта сбивало весь ритм. Продолжая считать и дышать ритмично, я ходила по комнате и делала вид, что разыскиваю его. Перерыла шкаф, тумбочки, cумку и даже подняла на кровати пружинный матрац. Я прекрасно знала, что паспорта в комнате нет.

Я села и вдруг почувствовала такую сонливость, сопротивляться которой было просто бессмысленно. Как же я не заметила, что так хочется спать? Голова стала как будто ватной, и в то же время очень-очень тяжёлой. Успела ещё подумать, что так и поезд проспать недолго. Какой поезд? Уснула, показалось, раньше, чем позволила себе лечь.

 

Это был странный сон, тяжёлый и какой-то липкий, мне хотелось проснуться, и на какие-то короткие моменты я даже, наверное, просыпалась, но тут же снова проваливалась в сон. Издалека слышались громкие голоса, иногда переходящие в крик, время от времени меня выхватывали из сна непривычные звуки: то открытая форточка в моей комнате вдруг била о раму окна от сквозняка, то в коридоре слышались топот и возня. Кажется, звонил телефон.

«Кто-то пришёл, звонит телефон…» – фиксировала я себе и продолжала спать. Кто мог прийти, и сколько было времени, меня совсем не волновало – нужно было спать.

 

Проснулась внезапно. И тут же восстановила в памяти звук, который вторгся в мой мозг и заставил перейти размытую грань реальности. Это был звук удара. Хлёсткий и однозначный.

Я подпрыгнула на кровати и вскочила. В комнате было темно, должно быть, я проспала до позднего вечера. Постояв какое-то время возле двери, но ничего не услышав, я вышла в коридор. Из приоткрытой двери кабинета Валерия Дмитриевича лился свет. Я подошла к двери и остановилась.

Саша согнулся в кресле и держался двумя руками за левую часть лица. Валерий Дмитриевич курил, стоя у открытого настежь окна. Раньше он никогда не курил в кабинете, всегда используя для этого библиотеку.

Не поворачиваясь и глядя в окно, он проговорил, чеканя каждое слово:

– Запомни раз и навсегда! У тебя против меня кишка тонка. И всегда тонка будет! – тут он развернулся и заметил меня.

– А ну марш к себе! – неожиданно громко рявкнул он мне. Я отступила и попятилась, но в этот момент Саша вдруг подскочил и заорал:

– А я тебе говорю, что она всё равно уедет! Я не дам ей остаться тут, не дам! – он увидел меня, отступающую в тень коридора, подскочил ко мне, грубо схватил за ворот водолазки и силой втащил в кабинет.

– Проваливай домой! Вали! – у него начиналась истерика. – Ты не нужна здесь! Видишь, что из-за тебя получается? Ты довольна?

У меня вдруг застучали зубы. Застучали громко и очень ритмично. Я пыталась унять этот стук, но это этих усилий звук получался еще громче.

– Сука! – Саша вдруг резко толкнул меня по направлению двери из кабинета. – Вали отсюда! Проваливай, сука!

Я устояла на ногах, повернулась и механически двинулась к своей комнате.

Из кабинета слышался уже какой-то звериный рык.

 

Ключа в замке входной двери не оказалось. Подёргав дверную ручку, я огляделась: где он может быть, этот ключ, который обычно всегда торчал в двери?

Странно, но никакой паники я совсем не чувствовала. Не билось учащенно сердце, не накипали на глазах слёзы. Голова работала ясно, движения были чёткими и размеренными. До сих пор я несознательно отсчитывала тот самый ритм, под который до этого собирала свою сумку. Только вот зубы продолжали стучать друг о друга в другом, произвольном ритме.

Мне нужно было уйти отсюда. Уйти немедленно. Я вновь заглянула в кабинет. То, что я увидела, не укладывалось в моей голове.

Саша и Валерий Дмитриевич нелепо и глупо подпрыгивали, стоя друг напротив друга, как боксёры на ринге. Просторная комната показалась вдруг сейчас тесной из-за двух этих огромных, так глупо скачущих людей. Лица обоих были в крови. Время от времени кто-нибудь из них делал выпад, и тогда они хлестали друг друга, не глядя, куда сыплются удары.

– Ты чё, сука? Ты чё, сука? – как заведённый, повторял Саша между ударами.

Оба тяжело дышали. Казалось, эта драка отнимает у каждого столько сил, сколько ни один из них не готов был отдать.

– Хватит! Хватит! Откройте мне дверь! – кажется, я завизжала.

Валерий Дмитриевич вдруг выхватил меня каким-то диким взглядом, забыл про Сашу и медленно двинулся ко мне. Наверное, он был сильно пьян, иначе невозможно было объяснить этот пустой взгляд, который он, казалось, мог фокусировать только на чём-нибудь одном. До этого его внимание всецело занимал Саша, теперь же этим объектом стала я.

 

Саша вдруг резко развернулся и стремительно бросился из кабинета. От неожиданно быстрого Сашиного движения, стараясь увильнуть и не попасться ему на пути, я проскользнула вправо и вглубь комнаты. Прятаться было негде. Я медленно отступила ещё дальше, к окну.

– Отпустите меня! Отпустите меня немедленно, я боюсь, я буду кричать! – я мотала головой и пыталась не видеть, что Валерий Дмитриевич медленно приближается ко мне.

– Я где велел тебе быть? – очень опасным, каким-то слишком глухим голосом спросил он.

В этот момент в коридоре громко хлопнула входная дверь. Я успела подумать, что это сбежал Саша.

– Саша! Я хочу уйти! Я хочу отсюда уйти! – заорала я, но Валерий Дмитриевич вдруг сделал пару широких шагов в мою сторону и с размаху сильно ударил меня по голове всей пятерней. Рука оказалась страшно тяжелой, я не устояла на ногах, но боли, кажется, не почувствовала. Быстро вскочила на ноги и огляделась. Зубы стучали так, что нижняя челюсть прыгала. Бежать по-прежнему было некуда.

Он отступил на несколько шагов, пятясь, и снова глухо прорычал:

– Где тебе велено быть, сука? – его странно шатало. Я видела, как его рука непроизвольно начала подниматься, сжимаясь при этом в кулак, другой рукой он схватился за рубашку на груди, судорожно её комкал и выкручивал.

Когда он вновь двинулся ко мне, я закрыла уши руками и вывалила себя в открытое окно.

 

Самого падения я почти не помню.

Есть короткое воспоминание, как зацепилась ногой за что-то и на миг почувствовала резкую боль. Ещё помнится треск веток и жёстко натянутые верёвки, я пыталась хвататься за них руками, а они злобно жгли кожу. Всё было совсем иначе, чем когда падаешь во сне, было не так плавно и медленно. Наоборот, всё было очень быстро, очень жёстко и всё время больно. Помню, что подумала про волосы: лучше бы были короткими. Было нестерпимо больно, когда они цеплялись и рвали кожу на голове.

Всё. Так я выпрыгнула из окна четвёртого этажа квартиры Капитановых. Необдуманно, глупо и очень, очень быстро. И не менее больно.

Это был единственный доступный мне выход.