Личность или Человек?

 

Купить в журнале за январь 2019 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Глава 1

 

Маркинсон таскался по городу в поисках работы. Собеседование – отказ, а, в принципе, он и рад. В идеале, конечно, – получить от кого-нибудь наследство. К несчастью, никто не умирал, а нужда душила и требовала трудоустройства.

Маркинсон считал, что общество зря создало данный тип существования: должностные лица. Все кому-то что-то должны, все мелькают лицами.

Он ходил по городу, везде отказывали, отчего стрессовал больше. Иногда представлял себя кенгуру. Как скачет по Австралии, а там, на чужом берегу, неважные уже коммунальные счета. Очередное собеседование на должность директора отдела маркетинга провалено. Маркинсон мрачно остановился на улице возле сугроба, задумался.

 

– Херасе холодок по бёдрам скользит! – услышал Маркинсон голос.

– Херасе, говорю, зима хлещет по щам нынче, – повторил голос.

Маркинсон повернулся: перед ним стоял мужик в шапке-ушанке и лопатой в руках.

– Добрый вечер, – кивнул вежливо Маркинсон.

Несмотря на нежелание трудиться, наряженный в социопатию, Маркинсон оставался вежливым даже с неприятными личностями. К слову, неприятны были все.

– Я копаю, пока не засыпаю, – заржал мужик. – Чего ты тут стоишь? Автобусная остановка на мосту. Ты мешаешь, брат.

– Так я после собеседования... Отказали, – ответил грустно Маркинсон.

– Мыслительная мастурбация, – заржал мужик и затряс лопатой. – Давай тебя закопаем тут и всё.

– Я, пожалуй, пойду, – тихо ответил Маркинсон.

Он решил, что собеседник не здоров.

– Отморозок. – Мужик отмахнулся и принялся копать снег.

– Пора, – коротко сказал Маркинсон и быстро зашагал к мосту.

– Холодно, говорю, – кричал вслед мужик, – холодно! Оттого и отморозок! Чего сразу обижаешься? Ну иди, иди...

Маркинсон обернулся, но мужика уже не было видно.

Странный незнакомец не удивил, потому что он считал: весь мир соткан из психов, слабоумных и мясо рефлекторных. В очередной раз доказал себе, что никто не понимает его философии.

 

Трамвай распахнул дверную пасть, позволив пассажирам воспользоваться своим пространством. Затем зажевал, выдохнул и поскулил по рельсам дальше.

– Тридцать пять рублей, – крикнула билетчица.

Маркинсон протянул деньги.

– Спасибо, – поблагодарил он.

– Сам себе это слово скажи, – хамской манерой произнесла необидную фразу она.

Маркинсон стряхнул с шапки снег и сел. Трамвай скрежетом провожал пейзажи. Снег хлопьями заслонял вид города, и Маркинсону было неинтересно смотреть в окно.

Мысли улетали в другой мир. Казалось, что он летит на каком-то самолёте, розовые облака окутывают летающий транспорт. Он не пилот, но важный пассажир. Куда-то везут Маркинсона, а он пьёт что-то сладкое, как из детства. Стюардесса предлагает крабов, он соглашается.

– Остановка Глызня, – прорычал трамвай.

«Чуть не профукал», – спохватился Маркинсон и выскочил из транспорта.

 

– Коровье мясо по рублю! – орала тетка из ларька.

Маркинсон подумал, что это окружающее кровожадие его раздражает больше, чем сами люди.

«Мы жрём других физически, а себя – морально, – философствовал надменно он. – Всё в брюхо, всё в топку».

 

Дома, не включая свет, улёгся на кровать. Лежал и представлял себя в ресторане. Почти засыпал. Видел в своей дремоте, белоснежных баб с декольте. Он заказывает им вино, потом салаты, и вот несут стейк:

– Коровье мясо по рублю! – вдруг снова этот противный голос тётки.

 

 

Глава 2

 

Маркинсон проснулся и сел. «Надоело! Это материальное, низменное! Надоело!» – стонали его мысли.

– Вставай, брат! – крикнул его брат Шорох из кухни. – И какого ты решил, что обувь в процессе сна нормально?

«И действительно, я не разулся, – подумал Маркинсон, – стресс».

– Иди сюда, я лапшу сварил, – позвал Шорох.

 

На узкой кухне в раковине толпились немытые тарелки, занавеска на окне пожелтела от табачного дыма. Шорох, младший брат Маркинсона, заваривал лапшу из пакета.

Два сводных брата выросли в этой небольшой квартире. Мать после развода привела маленького Маркинсона именно сюда, через девять месяцев появился Шорох. Тут они росли, дрались, курили в окно, получали от бати лещей и прятали дневники за кроватями. Мать скончалась четыре года тому, батя – за пару лет до неё. Два брата остались жить вместе. Шорох продавал онлайн какую-то чушь из Китая. Маркинсон практически никогда не работал, много читал, но мало чего извлекал. Маркинсон был сухощавым, с выпирающим кадыком и горбатым носом. Шорох исключительно вливался в современный мир: идеальные черты лица, косматая грива на голове в пучок и рубахи в стиле самурая.

Из двоих именно он считался среди друзей интеллектуалом и необычно развитым.

– Вот, китайская лапшичка, – улыбался Шорох, – отведай и ты.

Часы на стене с Шивой следили за ними. Тик-так, тик-так.

Шорох рассыпал по тарелкам жидкую лапшу.

– Со вкусом огурца, – представил он еду, – только вчера пришла почтой. Давай, барин, налетай.

Гадость лапши обожгла рот Маркинсона. Тот выплюнул и отставил тарелку. Шива в часах, казалось, помахивал руками, когда стрелки шагали.

 

– Я снова провалил собеседование, – сказал Маркинсон.

– Не удивлён, – сёрбая остатками кипятка в лапше, отозвался брат.

– Завтра в агентство схожу, может, чего посоветуют, – грустно пробубнил он.

– Тебе бы перестать надеяться стать сразу великим, начни с малого и скреби стену труда, пока дыра не образуется. В потом уже долби.

– Ты пошлый, а говоришь, что Азия тебя воспитала.

– Воспитала меня мать-буфетчица, Азия вот – лапши мне продала. – Шорох ухмыльнулся.

– Ты-то сам слышишь? Лапшички он прикупил, – злобно отозвался Маркинсон. – Азия продаст вам безобразие.

– Братишка, продают они, а покупаем мы.

 

Маркинсон отмахнулся.

– Ты не работаешь, а дурью маешься.

– Да какая разница, брат, чем я занят, если мне это карман греет?

Шорох потёр пальцами, показывая жестом наличие купюр.

– Вот видишь? Весь мир вокруг этого дерьма! А я не хочу так жить, не хочу сливаться в этом потоке общих потребностей, а вынужден, мать вашу!

– У тебя постоянное страдание по этому поводу. Отношение к заработку как к подвигу. Мне кажется, что подобный образ существования – «Купля-продажа» – очень понятен и хорошо помогает сортировать слои общества. – Шорох убрал тарелки и налил зелёного чая.

– Вот! Я тебе всегда говорил, что сортировать нельзя, надобно нравственность повышать. Всё это мирское неважно, вот душа…

– Хватит! Что душа? Где она у тебя? Показать место? – Шорох взорвался. – Много ты нравственности повышал, когда наша мать умирала? Ты утопился в своей литературе и только и делал, что верещал о неважном. А она погибала тут. Только мои подработки и помогли ей продлить жизнь на год.

 

Маркинсон вспомнил, как мама умирала. Как он не хотел верить в её смерть, как вместо реальной помощи искал ответы в книгах. Понимал мало, но иллюзия деятельности затмевала чувство беспомощности. Шорох был прав, но в то же время ошибался.

 

 

*   *   *

 

– Маркинсон, вы в котором часу умрёте? – спросила стюардесса.

– В семь тридцать две, как только лопнет аорта.

– Опять? Ты что-то зачастил, – засмеялся солдат.

Самолёт разрывал ледяной воздух. Пассажиры в разных частях летучего транспорта: плацкарт, эконом, бизнес и королевский. Маркинсон сидел в королевском, гордо рассасывая ногу краба и запивая чем-то сладким. Солдат стоял позади от полукровати Маркинсона. Стюардесса принесла ещё угощений.

– А вам, уважаемый, какая разница? – спросил Маркинсон, вытирая жирные руки салфеткой.

– Да брось ты, – солдат подошёл и сел напротив. – Ты в раскоряку в королевском сидишь, а место тебе в плацкарте, с небритыми материалами. Градация расплескалась, ибо ты в этой жизни ни хрена не успел.

– Молодой человек, вам бы сидеть в багажном отсеке и сторожить... – начал Маркинсон.

– Что? Твой багаж? – прервал его солдат. – У тебя из багажа только вежливость. И та оккупирована презрением так, что твой сундук сам охранять не надо. Так что давай, дожёвывай, и как только хлопнешься на Земле со своей аневризмой, пересаживайся к остальным в самый зад самолёта. Я больше твои пожитки сортировать не собираюсь – приказ сверху.

Солдат встал, отдал честь и вышел. Маркинсон расстроился и заплакал. Стюардесса принесла ему салфетку.

– Не парьтесь, сударь, всё херня, – вежливо улыбнулась она.

 

 

*   *   *

 

Сон был для Маркинсона настолько чётким, что после пробуждения он пребывал в как будто анабиозе. Казалось, что его телом затрапезничает паук, а сейчас он ждёт, опутанный его липкой паутиной.

Шорох занимался йогой в коридоре. Ему не хотелось продолжать негативный ритм отношений с братом, поэтому он с улыбкой сказал:

 

– Тут хорошо собакой мордой вниз. Место есть, где ногу задрать, и туалет близко.

Но анабиотический катаклизм не позволял Маркинсону воспринимать слова и подколы брата. Молча переваривая сон о летящем по небу самолёте, он прошёл в кухню. Долго стоял и рассматривал часы, они смотрели на него глазами Шивы – семь тридцать две.

«Всего доброго», – услышал в голове голос солдата.

От ужаса грядущей смерти закрыл глаза. Дышать хотелось чаще, как будто запастись воздухом и не дать себе покинуть этот мир. Ещё вдох, ещё.

«Живой!» – радостно ворвалась его мысль.

Часы Шивы махнули рукой, и стрелка показала тридцать четвёртую минуту.

«Ещё не вечер!» – наглый солдат в его голове засмеялся.

 

 

Глава 3

 

– Ты ещё здесь. – Шорох вытирался полотенцем. – Чего завтрак не сварганил?

Маркинсон испуганно посмотрел на брата: «Он знает! Он точно знает, что я должен умереть!».

– Знаешь, я подумал, может, тебе на рынке продавать мою китайскую чухню. Нет, ну а чё? Я тебе закуплю, будешь физический репрезент. Очень неплохо. Я ж твой брат, подсоблю.

Раздражение на родственника вернуло Маркинсона в мир. Как так? Если знает про смерть, почему так глупо предлагает провести остаток жизни: не будет он продавать на рынке брелоки! Не успеет и не хочет!

– Я чуть не умер, идиот, – драматично выкрикнул он. – Как ты не понимаешь? Всё это неважно. Весь этот твой экзотический хлам, вся эта твоя собачатина мордой вниз, твои часы…

Он замер. Шива смотрел прямо на него и тикал.

Тик-так, тик-так. Без пятнадцати восемь.

– Всё. Уйди. – Маркинскон отпихнул брата.

Шорох пожал плечами, посмотрел на Шиву.

– Драматургия физической плоти, – вслух произнёс он.

 

 

*   *   *

 

Маркинсон шёл по улице и курил. Мокрый город обрызгивал его слякотью из-под колёс авто и снежными плевками с неба. Люди чёрствым взглядом провожали и забывали грустное его лицо тут же. Одно радовало: работу теперь искать не надо. Маркинсон швырнул бычок в сугроб.

– Ну вот, ты такой конь, а кидаешь бычки, – услышал он суровый голос. – Урна – не просто слово, но предмет для потребления хлама. Не трудно же…

Дворник всмотрелся в его лицо и продолжил:

– А-а-а, это ты, отморозок.

Маркинсон увидел того самого мужика с лопатой, которого встретил вчера после собеседования. Желания разговаривать не было: тратить своё драгоценное время на нездорового человека не хотелось. Маркинсон резко отвернулся и хотел уже уйти.

 

– Куда это ты заторопился? – крикнул дворник. – Все вы такие торопкие в последние часы. Тебе что, в церковь? Тогда на противоположную сторону надобно.

Маркинсон замер: невероятное раздражение вспыхнуло идеей: а к чему скрывать? Пошли все к чертям! Нет смысла сохранять баланс между мной и социумом!

– Вот чего ты лезешь? – рыкнул Маркинсон. – Кто ты такой? Тоже солдат? Или галлюцинация?

Мужик улыбнулся.

– Я дворник, – по-доброму ответил он, – гребу за вами. Грязи, знаешь ли… Если бы не я, все бы утонули. А так – мету, растаскиваю, копаю. Тебе бы за собой тоже пригрести не мешало. Сам знаешь, полёт тебе предстоит нормальный.

– Греби-греби, каждому своя забота, – грубо ответил Маркинсон. – А я…

Он задумался о церкви. Какой в этом смысл? Если голоса, сны и этот дворник – всё подтвердило: смерть придёт. Так хотелось как будто оттянуть момент или позаботиться о душонке...

– Да я идиот! Мне же всё известно! – хлопнул себя по лбу Маркинсон.

Он быстро побежал в сторону остановки.

– А ты иди на хрен! – через плечо кинул он дворнику.

 

 

Глава 4

 

– Итак, товарищ Маркинсон, судя по всему, у вас всё в порядке. Но более подробный анализ позволит более точно…

– У меня нет на это времени. Следи, что там с аортами или как там! – торопко и нервно выговаривал слова Маркинсон.

– Я врач, а не…

– Ой, только не надо, я вас умоляю, – прервал его Маркинсон. – Я хочу знать, насколько велик риск смерти от разрыва аорты.

– Ну, насколько я могу судить, вы вполне здоровы. Аневризма… Не могу судить на сто процентов. Давайте сделаем все анализы.

Маркинсон стал хрустеть костяшками пальцев.

– Нет, нет смысла в этом, вы знаете, но не говорите, – настаивал он.

– Молодой человек, идите в регистратуру. Вот направление на анализы. Делайте всё, приходите, и тогда решим.

 

Маркинскон вырвал у врача листок. Нервно дрожали его губы. Доктор принялся что-то записывать у себя в журнале. Маркинсон встал и направился к выходу. Врач вдруг повернулся и весело произнёс:

– Не парьтесь, сударь, всё херня.

Маркинсон хотел наброситься на эскулапа. Но тут бабка распахнула дверь:

– Ну, сколько можно? Так и помру в этой очереди. Иди, милок, тебе-то что. Давай, прусь отседа.

Его вытолкали вон. Злой, абсолютно расстроенный Маркинсон вышел. Стало страшно: сон вещий, и смерть неизбежна.

 

 

Глава 5

 

Серый пёс Роберт бегал по городу уже несколько месяцев. Если осенью было комфортно, то теперь, зимой, жизнь очерствела морозом и недостатком пищи. Живодёрня мониторила, а дикие псы на помойках огрызались.

Возле больницы, из которой выпал расстроенный Маркинсон, Роберт ошивался третий день. Как будто чего-то ждал.

Маркинсон, словно резиновый, сел на скамейку и закурил. Роберт подсел к нему и стал рассматривать. Человек явно переживает стресс, его лицо бледное: давление, как минимум.

«Очень не хотелось бы наблюдать инсульт, – подумал Роберт, – потому как врач пса пошлёт».

Что-то было в этом человеке, и Роберт вдруг произнёс:

– Вы бы поменьше курили, мало ли что порвётся, и вы того…

Маркинсон достал сигарету изо рта и, ничуть не удивившись, посмотрел на зверя.

– А иди ты лесом, – и он закашлялся табачным дымом.

– Был, нет смысла. Опасно, и пищи, увы, минимально, – вежливо ответил пёс.

– Я тоже таким был, – отозвался после небольшого перерыва Маркинсон.

– Животным? – удивился Роберт. – Эко вас реинкарнировало.

– Нет, я был вежливым ко всем скотам.

– Эко вы аналитичны, – Роберт улыбнулся.

– Мне плевать, скоро от меня останутся только ножки да ручки.

– Что за диагноз? – с интересом спросил пёс.

– У меня аорта лопнет, – гордо произнёс Маркинсон и закинул голову.

– Аневризма… Ну, вы бы так не плевались словами. Может, врачи вас подлатают? И потом, вы не можете знать наверняка.

– Дрянь. Дело – дрянь. Я знаю, что умру… – Маркинсон посмотрел на часы. – Через четыре часа и тридцать две минуты.

Пёс с озабоченным видом прыгнул на колени к новому другу и испачкал его.

– Отчего тогда тут сидите, ежели так уверены в собственной кончине? – нежно спросил Роберт.

– Так, а что тут уже поделать? Молить? Лечить? – отпихивая собаку, ответил он.

– Вы знаете, я думаю, неважно, сколько осталось. Надобно жить. – Роберт спрыгнул сам на грязный асфальт.

– Я тридцать лет жил.

– Или существовал?

Маркинсона задели слова серой дворняги.

– Ой, вот только не надо. Я побольше твоего начитан.

Он встал, отряхнулся и пошёл по чавкающему грязному снегу прочь. Роберт поспешил за ним.

 

 

Глава 6

 

В церкви их встретил батюшка. Он был недоволен псом и посетителем.

– Вытри тряпкой подошвы. Только вымыли.

Маркинсон послушался.

– Собака этот… – нахмурился батюшка. – Не место ему тут.

Роберт вежливо кивнул и остался снаружи. Маркинсон перекрестился. Священник ходил вокруг, поправлял то тут, то там, искоса посматривал на гостя.

 

– Вам можно помочь? – спросил он.

– Я умираю, – уверенно ответил Маркинсон.

– Бывает, – ответил нетерпеливо священник. – Что ж, давай по быстренькому искуплю. Пятьсот рублей.

Маркинсон отошёл на два шага назад.

– Что ж вы так разочаровываете? – спросил он с горечью.

– Все мы твари, всем нужно кормить живых, – спокойно ответил священник.

 

Маркинсон насупился, посмотрел на чистый пол под ногами, грязную, с точки зрения морали, руку человека в рясе, а затем на крошечное окошко справа. Оттуда вопреки происходящему вливался солнечный свет в помещение. Ничего не испытывая, кроме разочарования, Маркинсон произнёс:

– Я, пожалуй, и так умру. Дешевле выходит.

 

 

*   *   *

 

С абсолютным отвращением он вышел из церкви. Роберт рвал когти зубами.

– Ну как? Отпустило?

– Тут только за наличные отпускают, – ответил с горечью Маркинсон.

Пёс выдохнул. Он хотел что-то сказать, но Маркинсон уже шагал прочь. Роберт засеменил за ним.

 

 

*   *   *

 

На площади – ёлка. Вокруг – цветные палатки. Продают хлам и какао. Маркинсон купил какао себе и Роберту. Ему оставалось жить два с половиной часа.

– Как бездельно ты проводишь время, – сказал Роберт, вылавливая зефирки языком.

Маркинсон и пёс сидели на стульях у палатки.

– Врач мне не помог, церковь – меркантильная – меня не выслушала. Вокруг никого, а главное – нет смысла, так что давай без лая, – закатывал глаза Маркинсон.

– Ты сейчас говоришь, как алкаш – весь мир виноват в том, что ты пьянь. При чём тут дядя в церкви к твоей душе? При чём тут врач к жизни? – Роберт облизал морду.

– При том, что я хотел вылечить тело и спасти душу. А врач не помог, бюрократ, и священник в лоб купюры потребовал. Так что давай не надо мне – ой да ай.

– Ты знаешь, ты ожидаешь от мира чего-то весьма зря. Как изменится внешность, когда ты – внутренность этого мира, гниёшь. Какого ты ищешь в других своё спасение? Тебя спасёшь лишь ты сам, а другие помогут, только если ты сам готов.

– У каждого своя работа: один лечит, другой грехи отпускает.

– Ну… а ты знаешь свои болезни? Свои грехи? – Роберт глотнул какао и откинулся на спинку стула.

Маркинсон отрицательно покачал головой.

– Эй, кисуля, плесни ещё кипяточку молочного, – крикнул пёс продавщице.

Она спокойно подошла и подлила ему горячего какао в стакан.

 

– Так чего ты боишься? – спросил Роберт.

– Я… что будет больно, что умру…

– И?..

– Что меня пересадят в плацкарт.

– Вот! – Роберт поднял лапу вверх. – Отсюда и лаять надо. Тебе страшно, оттого что ты после своих барахтаний тут окажешься не в том месте там. Ты бы вопросы себе правильные ставил – тогда, гляди, и мир запляшет грациознее.

– Псина! – Маркинсона охватила уставшая вспышка гнева. – Вот чего ты ко мне пристебался? Может, весь этот сон – блажь, а я вовсе псих.

– Тогда тем более сиди и слушай псину! – рычал Роберт. – А ты передо мной распускаешь гирлянды из инфантильных соплей!

Маркинсон замолчал.

– Знаешь, в чём секрет? – спросил Роберт.

– Ну?

– Не бывает плохих или хороших. Бывает только одно – выбор. Всех рождают с полным спектром. А вот дальше – дело твоё. Вся жизнь: ты в эту секунду мудак или принцесса. Не каждый день, а каждую секунду у тебя есть выбор.

 

– Многословная собака провоцирует на драку, – вдруг за спиной опять послышался голос дворника.

Маркинсон закатил глаза.

– Ну-ну, чего ты? Я просто гребу тут, людей много. Смотрю – наши сидят, – сказал дворник, отряхивая варежки от снега.

 

Роберт жестом показал продавщице на дворника, и та принесла какао.

– Так, о чём речь? – спросил он, облокотив лопату на Маркинсона.

Тот посмотрел и скинул её рукой.

– Эй-ей, пускай стоит! Всасывает заодно твой мусор, – грубо сказал дворник. – Тебе-то что? Осталось тут всего ничего.

Роберт поднял лапу, останавливая Маркинсона от негатива.

– Речь у нас о том, что господин умирающий не хочет жить, – негромко рассказал пёс.

– Как тут жить, если всё настроено на смерть. – Маркинсон грустно смотрел на пса.

Роберт без сочувствия ответил:

– Какая разница, живёт ли твоё тело, если при его существовании ты не жил?

Дворник поперхнулся от смеха и, хлопая себя по колену, принялся откашливаться.

– Иди ты, – хохотал красный дворник. – Ну вот чего ты его грузишь? Он всё равно обосрётся перед смертью. Отпусти его погоревать. Толку-то.

– Твоя работа уборка, – оскалился пёс. – Иди и мети улицы! Тебя не звали. Откуда тебе знать, какой у него век – долгий или короткий, и что он поймёт? Давай работай да за собой следи!

 

Дворник вдруг покорно встал, взял лопату и засеменил прочь.

Маркинсон посмотрел на часы на высокой башне напротив ёлки. Семь двадцать четыре. Маркинсон вдруг спокойно, без раздражения сказал:

– Я не хочу умирать.

Пёс уставился перед собой невидящими глазами.

– Почему?

– Я боюсь, – честно признался Маркинсон.

– Не бойся смерти, бойся жизни, будучи мёртвым. Смерть – процесс, чего его бояться. Тут надо себя... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в январе 2019 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за янгварь 2019 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению января 2019 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.