Хроника любовных отношений

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за сентябрь 2023:

 

На чтение потребуется 15 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Работа текстолога неотделима от архива. Так меня учили в своё время. Тех, кто меня учил, уже нет, поскольку с тех пор прошло двадцать лет. Я почти старик по средневековым меркам, хотя по меркам нашего суматошного века – мужчина в самом расцвете сил. В своё время я писал кандидатскую у видного историка Шмидта. Не так давно его не стало. Да вы, читатель, и без меня это знаете. Сейчас же новости в шаговой доступности. Включил интернет – и смотри себе, кто жив, а кто помер. Да, в наш информационный век только историки сидят в архивах.

Но ведь не за тем же я начал писать, чтобы рассказать об архивах, скажет читатель. И будет прав. Но отчасти. Ведь и за этим тоже. Дело всё в том, что я изучаю одну рукопись. Её написал один монах, и она хранится в Троице-Сергиевой лавре. Вот там я и провожу свои исследования уже два месяца.

Эта книга, которую я изучаю, не имеет названия, а потому переписчик назвал её «Книга о борьбе со страстями». Её автор – монах Антоний. О нём мало что известно. Собственно, только то, что он был сподвижником Сергия Радонежского и умер в 1377 году в возрасте шестидесяти пяти лет. Монах этот, как думают в церкви, вёл жизнь весьма святую, а потому соответствующая комиссия собирает материалы для его канонизации. Мне, собственно, это не очень интересно, ибо моя задача несколько иная – изучить его текст.

Вот я и стал изучать, поначалу как один из материалов для моей докторской диссертации, но затем работа так увлекла меня, что я позабыл обо всём на свете. Наместник Троице-Сергиевой лавры охотно согласился мне помочь, ведь мы оба филологи. Даже дал мне в помощь отца Варфоломея, большого знатока того периода. Он и в Московской духовной семинарии преподаёт.

Отец Варфоломей очень любит книги, особенно дорожит раритетами. Не знаю, поручено ли ему их беречь, но он весьма часто напоминает мне, чтобы я обращался с книгой очень аккуратно. Не дай бог что случится! Как будто я, текстолог, могу книге навредить. Авось не в первый раз в архиве работаю.

 

Как в каждой хорошей истории, после краткого вступления надобно представить и героя. Это ведь для меня герой – монах Антоний, а для вас им являюсь я. Не буду говорить своё имя, ибо верю в безымянное творчество, как в средневековье, а вот то, что я уже почти двадцать лет преподаю в МПГУ, будет вам, пожалуй, интересно. Мне тридцать девять лет, женат я пока не был, ибо чересчур увлечён работой. Да, именно чересчур. Моя последняя подруга, когда мы расставались, так мне и сказала. А с тех пор прошло уже пять лет. И всё это время я один, если, конечно, не считать книги, а также тех людей, с кем мне приходится встречаться по долгу службы. Например, студентов. Простите, студенток. Ведь мы говорим о филологии. Хоть один мой преподаватель и говорил, что «женщина-филолог – не филолог», но так уж получилось, что мужчин среди учащихся найти непросто. У нас на курсе, например, учится сто пятьдесят студентов, и только человек двадцать из них мужского пола. Преподаю я историю древнерусской литературы, конечно. Очень интересный предмет, хотя что-то мне подсказывает, что многие ходят на него, только чтобы поглазеть на меня. Даже стихи мне посвящают. Всё больше плохие, но один мне понравился, и я себе даже переписал его на память. Хотя, если честно, там ни слова нет про меня. Только про чувства. Любовь и всё такое. Что делать! Восемнадцать лет для девушки – пора любви.

Иногда думаю – а почему бы не попробовать построить отношения с одной из студенток? Всё-таки желающие попадаются периодически. А потом вспоминаю одного своего преподавателя. Ему было уже за пятьдесят, когда он женился на своей студентке. Вроде, всё замечательно. Любовь и все дела. А через три года умер, оставив её беременную. Ведь мы не знаем, сколько нам отведено. А в России, тем более, мужчины долго не живут.

Хотя… Я подумаю насчёт студенток. Могу даже вспомнить случай: недавно я водил экскурсию в Троице-Сергиеву лавру, и там были студенты с разных факультетов, а не только филологи. И вот одна, с исторического, мне понравилась. Я даже засмотрелся на её формы, что было нескромно с моей стороны. Хорошо, что она ничего не заметила. Иначе было бы неловко.

 

Сегодня я опять по своей рассеянности перепутал факультеты. Пришёл к экономистам. Они как увидели копьё и щит, просунувшиеся в дверь, так сразу оцепенели. А я ведь только как приметы эпохи хотел эти вещи показать. Мне их дали в историческом музее университета. Я ведь ещё и зарубежную средневековую литературу читаю.

В общем, неловко вышло. Я вообще по своей рассеянности часто во всякие такие истории попадаю. Потом неприятно, переживаю. Несмотря на то, что я типичная архивная крыса, как кто-то может сказать, у меня тонкая душевная организация. Потому, наверно, и нет у меня никого. Как-то душа пока ни к кому не лежит.

Да, чуть не забыл. У нас на кафедре появился новый работник. Её зовут Анастасия Владимировна, и она только закончила аспирантуру и защитила диссертацию в Ельце у профессора Иванюка. Мы как-то с ней разговорились после семинара и решили пойти в студенческое кафе. Мне было неловко. Вдруг разобью кому сердце! Студенток-то много. А ещё сплетни пойдут.

Ей двадцать шесть, и она, на мой взгляд, весьма симпатичная. Такая высокая стройная блондинка. Я, конечно, знаю, что у нас народ считает, что все блондинки глупые, но это явная натяжка и преувеличение. Во всяком случае, если говорить об Анастасии Владимировне. Хотя мне сейчас неловко, что я так много болтал. Ведь женщины не любят болтунов. Во всяком случае, мне так дед говорил. А я всё о каких-то раритетных книгах рассуждал! Так и отпугнуть недолго. А мне бы этого не хотелось, честно говоря.

Может быть, читатель хочет знать, о чём мы говорили? Извините, сложно восстановить. Да и не все разговоры писатель должен описывать. Что-то и для себя оставлять. Скажу только, что из университета мы вышли вместе, и она даже согласилась, чтобы я её подвёз. А это уже хороший знак, не так ли?

 

Прошла неделя. О монахе Антонии и его книге я и забыл, честно сказать. Что-то меня общение с Настей так захватило. У нас, вроде, и общего не особо много, а что-то тянет к ней. Вот недавно ходили с ней на «Левиафана». Я, признаться, половину фильма проспал, и сзади на меня всё время шикали, чтобы я не храпел, но Насте фильм понравился. Говорит, очень глубокий. А я к кинотеатрам как-то не особо привык. В темноте сразу в сон клонит. В следующий раз надо будет фонарь с собой взять, а то неловко спать при девушке.

После кино мы пошли в парк. Там мы впервые поцеловались. Совсем как студенты какие. У Насти уже год не было никаких ухажёров. Последнего её парня профессор Иванюк отчислил из аспирантуры за неуспеваемость, и тот так на него разозлился, что сразу порвал и с Настей, которая у профессора была любимицей. Я, признаться, всё старался себе представить Елец. Как он выглядит вживую, а не на картинках. Но у меня не очень получалось. Я там ни разу не был, и ехать туда не горел желанием. Я вообще поездки не очень люблю. А Настя, тем более, жила в Москве и даже не так далеко от меня. Ну, разве не счастье?

– Ну и как продвигается работа над текстом того монаха? – спросила Настя где-то в середине нашего разговора.

– Да никак, в общем, – честно признался я. – Отношения с тобой меня так захватили, что даже про книгу забыл, книжный червь.

– Ну, извини, – рассмеялась Настя. – Может, обратно всё переиграем? Пока не закончишь работу, встречаться не будем?

– Ну, уж нет, – твёрдо сказал я и привлёк Настю к себе. Мы вновь поцеловались.

После этого я твёрдо решил сбрить бороду и усы. Всё-таки не поп я. Авось и без бороды в лавру пустят.

 

В четверг поехал в лавру. Монах Варфоломей даже не сразу меня узнал. А после всё недовольно бурчал. Дескать, зараза времени какая – бороды брить. У самого монаха борода была большая и пушистая. Мог бы деда Мороза играть, да отец Варфоломей театр не любил. Говорит, театр – это храм сатаны. Будто бы актёры козлу рогатому за кулисами поклоняются.

Ну, да и бог с ним.

Книгой отца Антония я занимался часа два, а сам всё думал о Насте. Как там она у первокурсников ведёт? Они ведь после школы все шумные. Университет от дискотеки не отличают. А отец Варфоломей всё рядом стоял, да зорко следил, чтобы я с книгой аккуратно обращался. Он мне даже показывал, как её надо открывать, как переворачивать страницы. У него для таких книг специальный пинцет был. Хотя я и свой принёс, конечно.

– Вы потом не забудьте свои исследования святой церкви показать, которая по большой милости пустила вас к своим сокровищам. – Отец Варфоломей всегда говорил как с амвона. – А то мы готовим канонизацию великого праведника земли Русской.

– Конечно, покажу. Не беспокойтесь. А теперь отойдите. Вы мне свет из окна загораживаете.

Электричество в хранилище не жгли. Монах Варфоломей был очень экономный. Да ещё считал, что электрический свет книги портит. Хотя их портили больше крысы, не считавшиеся с их святостью.

 

После лавры сразу поехал к Насте. Она ждала меня в кафе «Тореадор». На ней была короткая юбка, и я всё время заглядывался на её стройные длинные ноги. Но не смущался. Авось не студентка она.

Мы выпили кофе и съели по пирожному, а после пошли погулять по Москве. Хотя гулять-то тут как раз сложно. Столько машин, что с ума можно сойти. Тихое место с деревцем найти невозможно – всё бетоном залито. Город будущего, не иначе как.

Впрочем, уж поверьте, нам это не мешало наслаждаться обществом друг друга. И тишина наших чувств вполне заглушала ужасный шум города.

Ещё через неделю я впервые пригласил Настю к себе. Она была польщена, ведь знала, что я в своё жилище никого не водил уже пять лет. Перед её приходом я немного прибрался, книги по коробкам разложил и спрятал под диван, а что-то и в подвал отнёс. А газеты за 1947 год, ещё оставшиеся от деда, вообще выбросил. Статью по этим газетам я давно написал. Незачем хранить мусор.

Настя пришла в восемь и осталась до утра. Я впервые был с женщиной за эти пять лет. Если, правда, не считать одного похода к проститутке за компанию с другом. Друг этот работал в историческом музее, но потом его избрали в Госдуму, и он перестал со мной общаться. Не его круга, видите ли. Впрочем, я не в обиде. Как говорил Александр Македонский: «Господи, избавь меня от друзей, а с врагами я и сам справлюсь». Неплохая фраза, на мой взгляд.

 

В университет мы пришли по отдельности. Хотя о нашем романе и так многие догадываются. Разве я не слышу, как шепчутся на кафедре? Слышу, прекрасно слышу. И Настя слышит. Но какая разница? На каждый роток не накинешь платок, как говорит наша мудрость.

Я читал лекцию о «Повести временных лет», а сам всё думал о Насте. Что-то любовная стихия меня захватила. Так, пожалуй, большим учёным не стать. А книга Антония меня теперь вообще почти не интересовала. Даже раздумывал – ехать или не ехать в этот четверг. Мой научный консультант меня особо не торопит. Подозревает, наверно, тоже. В последний мой визит так и сказал:

– Что-то ты бороду сбрил. Никак жениться собрался? Тогда на свадьбу зови. Только много не наливай, а то напьюсь и опять чего подожгу.

Он был тот ещё шутник. Но про поджог не врал. Действительно, был такой случай на свадьбе одного его бывшего студента. Ему потом отец его ученика такой счёт выставил за сожжённый сарай, что тот насилу выплатил за три года.

Конечно, про свадьбу я не думаю. Рано ещё. Мы всего-то три недели встречаемся. Хотя бы полгода должно пройти. А поначалу и пожить стоит вместе, быт совместный узнать. Ведь сейчас не девятнадцатый век, как любила говорить моя бывшая девушка.

 

Во время сорокаминутного перерыва между лекциями мы вновь пошли в студенческое кафе. Я уже вёл себя смелее. Пусть обсуждают, студентки эти. Пусть даже вешаются и режутся из-за неразделённой любви. Моё есть моё, как говорил тот мой друг-депутат.

– Что-то меня больше не интересует Антоний, – сказал я Насте, держа её руку в своей.

– Никак любовью ко мне заразился, – сказала она, мило улыбнувшись. – Ничего, это лечится. А вот для науки и правда вредно. Я тоже в аспирантуре не слишком училась, пока профессор Иванюк не разогнал всех моих женихов.

– Да-да, дело такое.

Я выпил кофе и пожалел, что здесь не продают спиртное. А в МГУ продают. Может, тогда в МГУ перейти?

– Теперь хочу, чтобы ты посмотрел, где живу я, – решительно сказала Настя. – Записывай адрес. Жду тебя сегодня в восемь с букетом цветов и бутылкой шампанского. Только живых цветов! Смотри опять не купи искусственных.

Ну, как тут устоять? Никак, когда приглашает девушка.

 

В четверг я в последний раз съездил в лавру, да и то, чтобы отдать свои наработки монаху Варфоломею. Сказал, что пока не готов дальше продолжать. Увлекли меня амурные дела.

– Смотри, через Еву Адам пал, – сказал мне монах Варфоломей, осторожно взяв бумаги. – А за материалы спасибо. Церковь не забудет, и молиться будет за тебя, грешника.

Да-да, только молитв мне и не хватает.

Я уехал с чистым сердцем. Я больше не чувствовал себя архивной крысой, а ощущал свободным человеком. Меня влекли амурные дела. Вот и повод есть узнать Елец. Ведь когда-нибудь мы точно поедем туда в гости. Если, конечно, у нас всё получится. Мало ли что.

 

С приходом в мою жизнь уже изрядно подзабытых чувств всё преобразилось. Теперь мне день не казался тоскливой, унылой рутиной. Напротив, он стал наполненным самого высокого смысла. Я даже принялся за статью о любви в мировой литературе, но затем осознал глобальность замысла и передумал. Эта тема чересчур масштабная. Здесь не статья, а монография может получиться. Лучше написать что-нибудь узкоспециальное – например, о любви в древнерусской литературе. Это мне ближе. В конце концов, я преподаю древнерусскую литературу уже десять лет, и диссертацию писал на материале летописей. А Настя тоже, кстати, по древнерусской литературе защищалась, хоть и не имеет такой тяги к ней, какая есть у меня. Ей-то ближе литература более современная, например, девятнадцатого века. А я только в архивах и сидел со своей узкой специализацией. Однажды в одном архиве череп человеческий нашёл. За одной древней коробкой находился. Работница архива как увидела такую находку, так сразу в обморок упала, и мне пришлось её в чувство приводить.

Студенты о моих с Настей отношениях теперь на всех переменах говорят. Мне даже неловко ходить по коридорам между парами. А кто-то из девчонок, думаю, и злится на меня, что не в ту влюбился. Но мне, конечно, до этого дела нет. Главное, что и меня посетило это светлое человеческое чувство. С его приходом, уж поверьте, жизнь поистине преображается. Я даже подумал, что любовь есть единственный смысл человеческой жизни, несмотря на то, что нас хотят приучить к тому, что есть что-то важнее. Возможно, для кого-то и есть, но только не для меня.

Настя. Теперь я почти всё своё свободное время старался проводить с ней. И был счастлив как ребёнок. Конечно, я сознавал, что в начале так всегда, что рано или поздно вся эта романтика пройдёт и наступят суровые будни. И сможем ли мы сохранить это чувство – большой вопрос.

 

На одной из конференций я внезапно встретил своего преподавателя философии профессора Кантера. Признаться, я думал, что его уже нет на свете, а потому первое время мне даже казалось, что я взираю на привидение.

Профессор Кантер был уже очень стар, но ещё преподавал эстетику. Он рад был меня видеть, а потому мы с ним пообщались после конференции.

– Я слышал, ты жениться собираешься, – сказал профессор. Я удивился его осведомлённости (хотя жениться я пока не собирался), а профессор продолжал: – Это хорошее дело. Учёные часто живут в мире науки, забывая о реальной жизни. А она такова, что всем нам кто-то нужен. Ведь человек не может быть один. Даже, кажется, в Библии что-то подобное написано. – Я смутно что-то такое припомнил, ибо Библию читал только раз, а профессор не умолкал: – Я также слышал, что ты докторскую диссертацию забросил. И считаю, что это небольшая беда. К ней ты всегда вернуться успеешь, а чувства, если упустишь, то уже не вернёшь. Послушай меня, старика. Я с двумя жёнами развёлся, а потому знаю, о чём говорю.

Мы ещё какое-то время поговорили с профессором, после чего я ушёл, думая о превратностях судьбы, посылающей нам такие внезапные встречи. Как будто хотят убедить меня в том, что чувства важнее исследований. Что быть одиноким великим учёным, как профессор Кантер, хуже, нежели быть счастливым семейным обывателем. И, думаю, это правда.

Я шёл по аллее в сторону корпуса филологического факультета и думал о том, что мне подарить Насте на день рождения, который весьма скоро. Это занимало меня больше, нежели предстоящее научное заседание кафедры, грядущее присвоение мне звания доцента, а также издание в Питере сборника моих стихов, который я написал в редкие минуты отдыха в городском архиве, сидя за большим дубовым столом и поглаживая одной рукой тот самый череп, который я поставил подле настольной лампы. Я даже на минуту почувствовал себя Гамлетом, беседующим с черепом Йорика. Чего уж тут удивляться, что у меня тогда рождались в основном философские стихи о бренности бытия и тщетности человеческой жизни.

И лишь любовь является спасением от этих пагубных мыслей. Любовь как единение человеческих душ. Даже на короткий миг. Ведь и его, как мы знаем из «Белых ночей», вполне достаточно для всей человеческой жизни.

 

 

22.01–15.03.2015

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в сентябре 2023 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: