"Открытая Мысль" №3

Моя дочка в горькую минуту сказала раз мне с женой: «Как я вам завидую! У вас был свой круг. Костры. Песни…»

Она слабо сказала. Мы были шестидесятники. У нас была миссия – возродить и двинуть дальше втоптанный в грязь социализм. Пусть многие из нас даже не осознавали это. Пусть наше дело и провалилось с треском.

Мне вспомнился пример нецельного, хотя и связного, текста из одного учебника:

«Испытуемой, страдающей психическим расстройством, предложили объяснить смысл фразы “Не все то золото, что блестит”: “Не надо обращать внимание на внешность. Да, золото – это прекрасные золотые часы подарил мне брат. Он у меня очень хороший. Когда мы вместе учились, мы ссорились, но потом жили мирно. Брат очень любил театр. Мы видели с ним пьесу ...” (Зейгарник Б. В. Введение в патопсихологию)».

Сравните это с началом первого (из цикла) рассказа Татьяны Красновой «Во время дождя» (Открытая мысль. Вып. 3, М., 2006):

«Слышался не плеск дождя, а его сухие удары по листьям. Хорошо промокнуть, высохнуть, а потом отсиживаться здесь, на подоконнике, разглядывать каракули дождя на пыльных стёклах и отламывать колючки от многодетного кактуса. У кактуса свёрнута шея. Это увечье осталось после покушения соседской белой кошки с серым хвостом. Зимой она словно исчезает на фоне снега, и кажется, что по сугробам скачет хвост. Летом же, наоборот, серый хвост сливается с асфальтом, и кажется, что бежит бесхвостая кошка».

Образ дезориентированности «я»-повествователя.

Ну и, кто меня знает – уже догадывается, что, по-моему, это означает, что идеал автора не может быть дезориентированность, если данное произведение – художественное.

А в чем он, идеал?

Цикл из трех рассказов Красновой кроме «я»-повествовательницы имеет еще один сквозной образ – Чижика. Всюду это ее парень.

В первом рассказе это двадцатилетний старик, убитый в прошлом брошенностью ею, истрепавшийся и во всем разочаровавшийся: «Теперь он только ест, пьет (довольно много), спит, курит и проводит положенные часы в труде, возможно, нужном и честном. И всё». Вчерашняя школьница от него повторно, видимо, отделалась, и счастлива свободой: «Я не невеста. Я – человек». И несчастна совершенной бесперспективностью.

Во втором рассказе («Колесо обозрения»), где она тоже вчерашняя школьница, Чижик – юный воинствующий мещанин, за что она с ним порвала. И ему лишь предстоит назло жениться, развестись, запить, а потом успокоиться. В мещанстве же, видимо. А она, похоже, очертя голову бросилась в жизнь: «Но тогда я не знала этого. Я стояла в парке одна. На колесо больше не пошла. Я пошла кататься на центрифугу».

В третьем рассказе («Спутник»), где она еще школьница, Чижик – с его подозрительной для нее возвышенной к ней любовью – опять (за мизерность человеческую) в два приема ею брошен.

И тут оказывается, что у нее с семи лет имеется полуосознаваемый ею, но воплощенный идеал мужчины. В ее семь лет он, восемнадцатилетний, отомстил за то, что ей дети подсунули вместо воды водку, и они потом «сидели под сосной и делали человечков из шишек». В ее десять лет они на минуту сошлись над отклонениями русских переводов сказок о Буратино и Гудвине. В ее тринадцать они столкнулись на черном рынке, в результате чего он прислал ей дорогие обоим книги: «Я уже принимала знаки внимания, но сейчас, чувствую, что это что-то другое». В шестнадцать она, решившаяся сегодня отдаться Чижику, натыкается в мерзком кафе на своего кумира и выслушивает от него «убийственно точную характеристику себе – результат его сегодняшних вечерних наблюдений». Она, понимай, лишний раз убеждается в неординарности своего тайного возлюбленного. И убегает из кафе к бабушке. «И немного спустя» они видят друг друга в кинозале. Она одна, а он, вроде, нет. И выходя, кажется, бросил спутницу и – к ней. И рассказ кончается.

И это противопоставление в цикле мужчины мужчине не говорит, по-моему, об идеале по-настоящему возвышенной любви. Это было бы «в лоб»: не так, мол, а так.

И Чижик, и другой, безымянный, не ангелы. Это подчеркнуто. «Чижик был везде, видел все» (в первом рассказе). «…засвистела «чижик-пыжик». Я называла его Чижиком про себя. Было похоже» (во втором рассказе). В третьем он сам дает квартиру на час-другой другу с девушкой и сам, очевидно, пользуется такого же рода услугами. «Другой» и вовсе… «…если раньше говорили, что он загубит свою жизнь, – теперь говорят, что он её загубил».

Зато в этой гибели чувствуется протест против общества. И именно на это «клюет» героиня-повествовательница. Восемнадцатилетним он сторонится общества взрослых (лживых?). Через три года переводит на русский песни контркультуры, «Биттлз». Еще через три знает толк в книгах. Еще через три – пронзительный социальный психолог.

Жаль, не стоит дата написания под рассказами. Но даже если они свежайшие – антимещанская тема вечна. И, может, даже актуальна после краха иллюзий реставрации капитализма в России.

И если Краснова молода, мне, старику, ее жаль.