Занозы

Во-первых, – предлагаю я заметить, – слова Прометею не дано. Говорит – человек, облагодетельствованный Прометеем. (Все знают, что он дал людям огонь и тем колоссально их усилил – в пику богам.) Ясно, что точка зрения столь облагодельствованного не способствует объективности взгляда.

Действительно ли Прометей “добр”, “хотел несчастьям положить предел, чтоб разум осчастливил всех”, “на человеческую боль без презрения глядел”?

Что если “без презрения глядел” лишь потому, что люди ему, титану, не ровня? Мы на муравьев тоже смотрим без презренья. А вот если нам хочется “торжествовать и презирать”, мы выбираем объект посильнее. Правда?

Не так ли и Прометей, а?

Что если он вздумал “торжествовать” над олимпийскими богами, которые, собственно (по греческой мифологии), не сильнее титанов и являются их потомками? Во всяком случае, потомками ровесника титанов Зевса. Что если титан Прометей захотел их еще “и презирать”? Их главу, “Громовержца” Зевса, по крайней мере? Которому (по той же греческой мифологии) он, Прометей, помог когда-то воцариться, а теперь знает, кто – в свою очередь – Зевса свергнет.

Не в том ли главная причина размолвки Зевса с Прометеем?

У Зевса с людьми (по той же греческой мифологии) свои счеты. Век за веком (золотой, серебряный, медный, героический, железный) все больше выказывают люди непочтение ему, Зевсу. Он их наказывает – “несчастьями” без “предела”. А с людской точки зрения – они правы.

Если для Прометея важно, чтоб “в глубине самых горьких мук себе награду обретать”, то почему б ему не спровоцировать “себе” казнь? Как это сделать? – Например, милостью к людям, впавшим в немилость к Зевсу.

Поймут люди последнюю причину деяний Прометея? – Смутно, как показывает текст-изложение человеческого понимания происшедшего с ними и с Прометеем. Сам героизм Прометея они понимают как рецепт дальнейшего освобождения их от власти богов:

Образец – вариант второй.

Умалчивается, что (по мифу, опять же) Прометей, настояв на своем (его через века и века освободил смертный человек, Геракл), с Зевсом все же примирился и сам, свободно открыл ему, как избежать свержения в Тартар. Байрону не нужен конец этого греческого мифа.

А что ему нужно? Б. В. Марков пишет: <<Если фашизм реализует желание власти, причем не только у “фюреров”, но и у массы, то непонятно, как можно избежать его повторения>> (Пьер Дриё ла Рошель. Фашистский социализм. С-Пб. 2001). И он таки повторяется. В веках. И был он и в прошлом. И если “торжествовать и презирать” желает некий хромой, изгой, как Байрон, то мы и имеем от него то, что имеем.

“Шильонский узник” намного больше, чем “Прометей”. Его не процитируешь целиком. И вам прийдется мне поверить на слово, что нет там республиканской идеологии. Лишь из комментариев узнаешь, что Бонивар – <<швейцарский гуманист, участник борьбы горожан Женевы против герцога Савойского>>. Против монархии, понимай. Даже само имя узника – Бонивар – находится не в собственно поэме, а как бы во вступление к ней, в “Сонете к Шильону”, который <<написан позднее поэмы, после того как Байрон познакомился с новыми сведениями о жизни и борьбе Франсуа Бонивара>>. В собственно же поэме описывается от имени Бонивара сидение им и его братьями в тюрьме. И... сожаление о тюрьме, когда его выпустили.

Слабому, но мечтателю о власти, нужно страдание, чтоб в нем “Смерть в Победу обращать”.

Из комментариев также узнаешь: <<В предисловии к поэме Байрон говорил: “В то время, когда я писал эту поэму, я не был достаточно знаком с историей Бонивара; будь она мне известна, я бы постарался быть на высоте моего сюжета, попытался бы воздать должную хвалу мужеству и доблести Бонивара...”>>

Но написал же он, – когда стал <<достаточно знаком>>, – сонет. И почему этот сонет только из трех куплетов. И кто его гнал публиковать поэму, лишенную попытки <<воздать должную хвалу мужеству и доблести Бонивара>>? И ведь в той попытке могли-таки отразиться республиканские идеи.

Так наверно они Байрону были не нужны, по большому счету, раз он их избежал.

На самом деле Байрон демонист и революционным романтиком его назвали в угоду не правде, а идеологической выгоде заинтересованных общественных слоев. На самом деле его можно бы назвать и фашистом-индивидуалистом. Можно потому, что коль скоро идеалы в большой мере повторяются в веках, то применение названий, устоявшихся в одну эпоху, для в чем-то похожего явления другой эпохи остро проясняет черты повторяемости.