Монология бессмертия. На роман Михаила Шишкина "Письмовник"

 

 

 

Роман выпущен издательством «Астрель» в 2010 г. О чём он? Пожалуй, обо всём о том, о чём близкие люди, мужчина и женщина, могут писать друг другу в письмах. О себе. Об окружающем. О мелочах. О самом важном. С момента выхода роман успел привлечь внимание читателя, собрать и дифирамбы, и колючки профессиональных критиков, весной 2011 г. стать финалистом премии «Большая Книга», а по осени ещё и показать всем премию «НОС».

Так стóит ли писать ещё одну рецензию, коль все приличествующие отклики «Письмовник», кажется, уже собрал?

Конечно, стóит. Произведения Михаила Шишкина привязаны ко времени весьма условно, и срока актуальности для его книг не существует.

 

«Письмовник» до меня дошёл, можно сказать, случайно – попался на глаза в одно из посещений книжного магазина. Неброская обложка в пастельных, матовых тонах приятно выделялась из окрестной пестроты, как выделяется, бывает, благородный гриб средь глянца сыроежек, артистизма мухоморов и обаяния поганок. Изобразительная тема на обложке – две высохших головки полевых соцветий поверх листа состарившегося письма. Название романа – стилизация под рукописную строку. Сразу понятно: да, это тот самый Шишкин – эстет, лингвист, филолог, каллиграфический буквоед. 

Кто Шишкина читал, тот знает: это литератор в наиболее художественном, живописном смысле. Ткань его прозы столь образна и пластична, что непременно доставляет изысканное наслаждение. В сравнении с этим качеством, тема повести не принципиальна, ну а сюжет и вовсе – технологическая неизбежность вроде прошивки и проклейки переплёта книги; охотников до сюжетов я сразу отсылаю к массовым бестселлерам. Иначе говоря, если вы цените художественный текст, берите Шишкина вслепую, в любом сюжетном воплощении. Что, собственно, и было мною сделано без «взвешивания» аннотации и без «прощупывания» случайной выборки страниц.

Душевный отклик от произведения во многом зависит от настроя. Если вы настроились на определённого художника – не разочаруетесь. Если на конкретного музыканта – получите удовольствие. Так у меня вышло и в данном случае, с Шишкиным. Каждое слово – на своём точном месте. Каждый фрагмент – гармоничная завершённость. Каждое изображение – сочный кусок из жизни. Каждый образ – метафора. Каждая мысль – глубина. По большей части я просто плыву по течению прозы, отдыхая да изумляясь диковинным переливам. Иной раз, какой-нибудь омут заставляет напрячься. А иногда – поворот, и я цепенею от ужаса и восторга.

 

Однако, что же такое «письмовник»?

Обратимся к авторитетам...

Ожегов: «В старину: сборник образцов для составления писем; а также книга – собрание коротких рассказов, анекдотов, элементарных сведений общеобразовательного характера».

Ушаков: «1. Сборник образцов для составления писем разного содержания. 2. Книга для самообразования по языку и литературе. Письмовник Курганова (популярная книга 18 века)».

Даль: «Книга, содержащая правила и примеры для писем, бумаг, деловой и частной переписки; сборник писем».

Источники приведены мною в обратной хронологии: от нашего времени – к более ранним трактовкам. Самая простая, конечно, – сборник писем. Вот только Шишкин-то – совсем не прост. Едва ли, будучи серьёзным буквоедом, и столь же виртуозным иллюзионистом, легко жонглирующим смысловыми планами, он мог проигнорировать все прочие интерпретации; их основной аспект, как видим   – дидактический.

Так что же нам преподаёт «Письмовник» Шишкина?

 

Сюжет, на первый взгляд, довольно незатейлив. Он и Она, соединённые первой любовью юности, внезапно разлучаются злодейкою-судьбой. Его мобилизуют на войну. Она остаётся ждать. Дальше – письма.

Поначалу в письмах прослеживается взаимосвязь. Каждое послание продолжает логику предыдущего. И Он, и Она вспоминают близкие ещё события их общего, животрепещущего прошлого. По мере удаления от дня последней встречи их сообщения все больше повествуют об окружающем «сегодня». Он ей рассказывает о войне, Она ему – о мире. Их темы медленно расходятся. Как и расходятся, увы, по жизни их пути.

И вдруг, в одном из писем сообщается такая весть, что кажется: Ему конец, трагическая точка. Однако письма продолжают поступать. Как будто ничего и не было. Мы начинаем сомневаться: а может, то письмо – нелепая случайность, перепутан адресат?

И снова вдруг. Она, рассказывая о себе, внезапно сообщает о серьёзной перемене в личной жизни. И снова мы в смятении: теперь-то уж, наверное, всё, поставлен крест? Но нет. Послания идут, душевные и обстоятельные.

Лишь постепенно мы начинаем прозревать, что письма просто не доходят в руки адресата. Как Он, так и Она не в курсе происходящего с другим. Их диалог расходится на два солирующих монолога.

Это уже становится любопытным. Такой расклад рождает новую интригу. Когда же кто-то из героев, наконец, поймёт, что пишет в никуда? Из ниоткуда? Ни к кому?.. Однако письма пишутся и пишутся; их череда плетёт все туже нить душевной связи, которая, похоже, неподвластна ничему, кроме взаимного стремления двух сердец быть снова вместе. Письма летят, сквозь годы, сквозь эпохи; сквозь судьбы тех людей, которые встречаются Ему и Ей, сквозь расставания, в свой срок, со всеми этими попутчиками; сквозь вечный смысл и вечную абсурдность бытия. Два монолога, оторвавшись друг от друга, сплетаются в единую, надличностную монологию, универсальную поэму, повествующую обо всём о том, что проживает, так или иначе, всякий человек. Рождение, взросление, первая любовь, разлука, брак, родители и дети, измены и разводы, старение, болезни, деградация, смерть – весь жизненный цикл прокручивается перед глазами. И дело ведь не в том, что где-то, как всегда, идёт война, а где-то – как всегда, условный мир. А дело в том, что сохранить себя – и для себя, и друг для друга, – возможно только в третьем измерении, где нет ни мира, ни войны, ни суеты, ни тлена.

Письма – вход в бессмертие. 

 

За что я люблю Шишкина? Вы позволите? – использовать мне термин крайней субъективности, – «люблю»?.. За то, что, почитав однажды его книгу, мне интересно ждать от него нового творения. За то, что я, взрослея и разочаровываясь, всё ещё очаровываюсь его художественным даром. За то, что он, взрослея, обретая шрамы, снося всё то, чем выжигает душу жизнь, не костенеет в этакий цинизм философа и мизантропа, а остаётся светлым, чувственным, лиричным. Молодым. Живым... Но главное – за то, что в наше время вытеснения литературы, в эпоху продвижения заведомых проектов, он пишет прозу, – а не псевдомемуары, не социальные памфлеты и не подстилки под киносценарии. Люблю его за верность слову.

Кто-то мне скажет, что в «Письмовнике» нет ничего нового. Все эти темы уже были разработаны в предшествующих произведениях автора. Отвечу: ну и что с того?.. Действительно, мы здесь найдём и перекличку голосов из раннего каллиграфического опыта, и штурм каких-то крепостей, и бессмыслицу любой войны, и эфемерность исторических эпох, и реальность одной ночи – на всю жизнь. Но если уж начистоту: коловращение известного, неумолимость повторения всего и вся – не есть ли это жизненная правда? И утверждение правды – не главная ли задача зрелого художника?

Роман «Письмовник», помимо прочего, – роман литературный. Он отвечает на вопрос «А стóит ли, вообще, писать?» Ведь все конфликты и характеры по многу раз уже описаны, и нет ничего нового под солнцем – так стóит ли?..

Кстати говоря, литературный жанр «роман в письмах», или более элегантно   – «эпистолярный роман», появился ещё в ХVII веке, и с той поры успешно эксплуатируется. Что до такого приёма, как «письма с того света» – тоже известный трюк сентиментальных сочинений. Из новинок мне вспоминается ловкая дочь ирландского премьера («Я люблю тебя») или великолепный русский француз («Обещание на рассвете»).

Ну, в самом деле, зачем?..

Не так давно, – без всякой связи, просто так, хотя «Письмовник» был прочитан, и мысли о рецензии роились,– беру я с полки книгу, читанную мой неоднократно. Я думаю, у каждого в библиотеке есть такие книги.  

Листаю наугад...  

И вдруг:

«Помнишь, мы как-то завтракали (принимали пищу) года за два до твоей смерти? Если, конечно память может жить без головного убора. Критическая мысль: вообразим новейший письмовник. К безрукому: крепко жму вашу (многоточие). К покойнику: призрачно ваш. Но оставим эти виноватые виньетки. Если ты не помнишь, то я за тебя напомню: память о тебе может сойти, хотя бы грамматически, за твою память и ради крашеного слова вполне могу допустить, что если после твоей смерти я и мир ещё существуем, то лишь благодаря тому, что ты мир и меня вспоминаешь...» Владимир Набоков, «Ultima Thule», Париж, 1939г.

Я холодею и горю... Нарочно не придумаешь... Вот так находка... Можно сказать, случайно... Всему свой срок... Одно бессмертие не знает сроков...

Так стóит ли, вообще, писать?..

Конечно, стóит.

Ведь не доходят только ненаписанные письма.

 

 

____________________________________

 

От редакции: купить книгу Михаила Шишкина «Письмовник» Вы можете в интернет-магазине «Лабиринт», нажав на изображение обложки: