Мылодрамка

 

 

 

– Феденька, ну, нельзя же так!.. – полненький, лысенький мужичок с кустистыми бровями хватанул Фёдора под локоть. – Смена идёт!.. А все стоят!.. Тебя одного ждут!.. А ты как провалился!.. Есть совесть или нет?! Никакой ответствен…

– Сан Саныч… – Фёдор, тяжело дыша, размотал длинный цветастый шарф. – У тебя самого-то есть совесть?.. В конце концов?.. Я вам что, мальчик?.. У меня, между прочим, с утра репетиция, потом радио, вечером – спектакль!.. Весь день, как белка в колесе!.. Пожрать даже толком не смог!.. А сейчас не успел грим снять – твоя ведьма звонит!.. Пожар!.. Потоп!.. Срочно!.. Прямо всё бросай и лети!..

– Феденька, Феденька… – Сан Саныч, не отпуская локтя мужчины, посмотрел на высокую, очень худую, с двумя очками на бледном лбе женщину. – Ну, прости, дорогой мой… Без нужды кто бы тебя выдернул?.. Кофейку?.. Пиццу, может?.. А?.. Сашенька?..

– Большая нужда, видать… – Фёдор синим носовым платком утёр лицо. – Или – малая?..

– Ну, Феденька… – развёл пухлыми ручками Сан Саныч. – Как ты можешь так говорить о…

– Опять снежит весь день… – Фёдор помолчал. – Гололёд… Чёрти что… Март, называется…

– Лариса! – вдруг крикнул сочным басом Сан Саныч. – Ну-ка, мигом кофе артисту!.. Два сахара!.. Быстро!.. Тебе ведь два сахара, дорогой мой?..

Мужчина, подняв заросли бровей, глянул на Фёдора.

– Коньячок не предлагаю… Ты мне в кадре с нормальными очами нужен… Не с осоловевшими… А потом дёрнем… По капелек сто… Да?.. Давай-ка… Оттаивай быстренько… И – в кадр…

– Да ты толком можешь мне… – начал было Фёдор.

– Федя, Федя… – зашептал режиссёр. – Мне самому всё это – вот здесь!..

Сан Саныч хватанул большим и указательным пальцами щетинистый кадык.

– Уже всё смонтировано!.. Музычка есть!.. Озвучить осталось!.. А продюсер этот чёртов… Короче, материал отсмотрел и вопит: баб голых – мало!.. Обнажёнку, орёт, давай!.. Кто, грит, твои разговоры смотреть будет?! Кто прокладки с тампонами в этот твой кисель постный вставит?! Как я, кричит, бабло отбивать буду?! Каким каналам пихну?!

– Вот ваш кофе! – Лариса гневно сунула в руки Фёдора пластмассовый стаканчик. – Между прочим, Александр Александрович, я – помреж, а не девочка на побегушках!.. Чтобы актёров ваших по театрам ловить!.. Кофеём их отливать!.. Меньше пить надо!.. Понятно?!

– Ну что ты поделаешь!.. – Сан Саныч, хохоча, проводил женщину взглядом. – С утра – баба как баба!.. А к вечеру – мегера!..

– Ночь уже… – невольно зевнул Фёдор. – Ой… Господи…

– Так я им и говорю… – быстро зашептал режиссёр. – У нас порнушка, что ли?.. Обычная мылодрамка… Для домохозяек с пенсионерами… И в Канны, говорю, эту хрень не повезём… А он снова орёт: пресно!.. Как трава!.. Перца давай!.. У меня, кричит, уже трейлер в эфир заряжен!.. На март!.. Проплачен уже, вопит!..

– Меня гримировать-то будут?.. – огляделся Фёдор. – Или с такой рожей в кадр полезу?.. Пожёванной… После дня рабочего… После вьюги…

– А в театре что ты… – Сан Саныч вдруг повернулся. – Ну, Миша!.. Миша?! Где свет?! Почему дольщиков не вижу?! Кто отпустил?! Куда?! Лариса!.. Лариса?!! Я за всем должен следить?!! В конце концов!.. Быстро собрать группу!.. Быстро!!! Никому из павильона не уходить!.. Никому!!! Где актриса?!! Найти актрису!!!

– Ты так вопишь, что у меня сейчас барабанные перепонки лопнут… – тихо сказал Фёдор. – Можно не орать?..

– Так что ты в театре делаешь?.. – вдруг успокоился Сан Саныч. – Гамлет?.. Макбет?.. Король Лир?..

Фёдор покачал головой.

– Мрак… Лучше бы Гамлет… А то, понимаешь, какой-то прибалт замороченный объявился… Дирекция перед ним краковяк пляшет…

– И что ставит?.. – Сан Саныч посмотрел на освещённый овал съёмочной площадки. – Живо!.. Живо!.. Шевелимся!.. А до утра будем куковать!.. Никому домой не надо?! В павильоне ночевать хотите?! Как ты сказал, Феденька?..

 

Режиссёр глянул на Фёдора.

– Неужели – «Гамлета»?.. Ей-богу… Вот умора… Мало нам «Гамлетов»…

 

– Чехова, блин!.. – округлил глаза Фёдор. – «Вишнёвый сад»!.. Раневская – старая кляча Попова!.. Лопахин – пьяница Лаврентьев!.. Фирс – пердун Соломатин!..

 

Сан Саныч оглушительно расхохотался.

– А ты?! Кого?! Студента этого?! Как его?.. Забыл…

– Стар я… – Фёдор потянул ворот свитера. – Для студентов-то… Уф-ф-ф… Жарища – тут у вас… Гаева изображаю… «Дорогой, многоуважаемый шкаф…» Этот Юрас… Короче, чёрт знает что напридумывал… Я, типа, – «голубой»… Раневская за границей проворовалась… Потому и в Россию рванула… Чтобы там в яму долговую не сесть… Лопахину чёрта с два этот сад нужен… Просто хочет бабло своё отмыть… А вместо сада потом доходный дом поднять…

Режиссёр снова заржал.

– Ты – «голубой»?!! Такая трактовочка, что ли?! Так кого ты хочешь там поиметь?! Фирса?!!

– Шкаф!.. – обиделся Фёдор. – К шкафу пристаю!.. А он не даёт!.. Мы будем работать или нет?! Где слова?! Что за сцена?!

– Ой, умора!.. – Сан Саныч, трясясь, вытер слёзы. – До кондратия чуть не довёл!.. Раневская – воровка!.. Гаев – педераст!.. Да-а-а-а… Народец ломанёт на такую трактовочку… Как пить дать…

– Так мало того… – Фёдор, слегка нагнувшись, вылез из вязаной чёрной шерсти. – Мало того, Саныч… Режиссюга этот хочет спектакль в Европу везти!.. В Германию, понимаешь!.. Очень там наш Чехов катит!.. Как здесь премьеры отбомбим… Как спектакль на рельсы встанет, так немецкий вариант будем городить!.. Понял?! Чтобы не маяться там, в Тевтонии этой, с подстрочниками всякими!.. С титрами!.. А на ихнем, немчурском, играть Антона Палыча!..

– Ё-ё-ё-ё-ё… – протянул режиссёр. – Гонишь, Федька!..

– Вот тебе зуб!.. – подыграл Фёдор. – Перевод приносили!.. Весь этот «хенде хох-шнель-цурюк»!.. Одним словом, весь театр – на ушах!.. Дирекция уже смекает, как бабки немецкие с толком «распилить»!.. Чтобы актёрам – шиш с маслом, а им – по чемодану навара!.. Из Минкульта тётки посваливались!.. Лебезят перед фашистом этим!..

 

– Наконец-то! – снова заорал Сан Саныч. – Появилась, голубушка!.. И где мы были?! Почему вся группа должна тебя искать?!

 

Женщина поправила белый, с розовыми фламинго, банный халат и пожала плечами.

– А зачем меня искать-то?.. Я только покурить вышла… Вы же сами сказали: никуда не уходить… Ждём артиста… Появился артист?..

– Ты… – вдруг задохнулся Фёдор. – Ты чего… Сдурел?..

– Кто сдурел?.. – режиссёр пристально посмотрел на мужчину. – Ты что?.. И вправду, выпил?.. Ну-ка, дыхни мне!.. Нет, вроде, трезвый… Значит, слушай сюда. C благоверной своей героиней ты поругался, помнишь… В офисе… Когда она тебя розами по морде исхлестала… А потом… Этой сцены у нас не было… Сейчас жёнушка твоя тебя, типа, хочет на любовь пробить… Вину свою, так сказать, загладить… Так что ты, вроде, поначалу кобенишься, а после… Федя?! Ты меня слушаешь?.. Федечка?.. Тебя паралич разбил?.. Ступор?.. Чего ты на эту актрисульку уставился?.. Пришлась?.. В твоём вкусе?.. Так потискаешься сейчас… Вволю… А пока послушай – что тебе говорят… Чтобы кусок этот смонтировался у меня потом…

– Откуда ты её взял?.. – наконец шёпотом заговорил Фёдор. – Как она здесь появилась?..

– А кого мне брать?!! – вдруг взвился Сан Саныч. – Я набрал было Горецкую… Так, мол, и так, говорю… Выручайте, ради бога, Маргарита Васильевна… А она меня как пятиэтажным стала поносить!.. Мол, я – заслуженная!.. Народная!.. А ты меня, такую великую да гениальную, в постель хочешь на старости лет положить!.. Чтобы вся страна потом о моих сиськах трепалась!.. Я тебе что – девка институтская?! Я ей кричу: Маргаритушка Васильевна, у вас фигура – закачаешься!.. Все бабы в стране обзавидуются!.. К тому ж Володя вас так снимет, что хоть в «Плейбой» потом!.. На обложку!.. Он же оператор от бога!.. Вам же, ору, от этого только прибыль будет!.. Мол, первая актриса отечества, а не перетрухала!.. А Ритка, карга эта бешенная, воздуху набрала и снова – как давай вопить!..

– Погоди, погоди… – захлопал веками Фёдор. – Какая постель?.. Какой, на хрен, «Плейбой»?.. Что это ты такое городишь, дорогой мой?..

– Ну, сцена эта… – режиссёр пожевал губами. – Сцена эта – постельная… Не дошло ещё, что ли?.. То есть, не постельная… в смысле… как сейчас… все эти… пацаны новомодные снимают… С траханьем… С гениталиями… На пол-экрана… С воплями «dolby surround»…

– С какими это гениталиями?.. – прошептал Фёдор. – Ты, вообще, понимаешь, что сейчас горо…

– Так я и толкую тебе!!! – заорал режиссёр. – Ни с какими!!! Ничего!!! Не!!! Будет!!! Видно!!!

Фёдор поморщился.

– Феденька, Феденька… – Сан Саныч снова перешёл на быстрый, тихий говорок. – Ну, повалтузитесь с актриской чуть… Под простынкой… Ну, потискаешь её немного… Ну, блеснёт она пару раз попкой голой… Сиськами над тобой потрясёт чуть… И – всё!.. Всё!.. Тебе тут же, после смены, «налом» отбашляют «тонну» гринов и – гудбай!.. Ну?! Дошло?!

– Дошло… – Фёдор помолчал. – Дошло, что ты, Сашка, последний гад… Скотина просто… Если бы до запуска я о таком услыхал – сразу бы тебя послал с вашим сценарием… Без разговоров…

– Тебе что – денег не надо?! – зашипел Сан Саныч. – Олигархом заделался?! В театре вшивом своём!.. За пару-тройку часов – зарплату!.. За полгода!.. Думаешь, мне всё это дерьмо уже поперёк не стало?! Три месяца ваши с Горецкой постные рожи снимать!.. Диалоги дебильные слушать!.. На натуре в мороз двадцатиградусный яйца себе морозить!..

– Сан Саныч…

– Нет уж… – режиссёр схватил мужчину за предплечье. – Теперь ты меня послушай, дорогой… Ты – актёр или хвост собачий?.. Чего кобенишься?.. Мальчик, что ли?.. Не можешь с бабой в постели полежать?.. Тебе тоже бежать – дублёра искать?! Хорошо!.. Ладно!.. Давай смену похерим!.. Пусть меня завтра кастрируют!.. И так уже перерасход – под сотню тысяч!.. А воротила наш с каждого цента лишнего с меня отчёт возьмёт!.. Будто я себе в карман денежку его кладу!.. Хорошо!.. Вали тогда на все четыре стороны!.. Только об озвучке забудь, Федя!.. Найдём другого!.. Не такого стыдливого!..

– Александр Алекса…

– И больше ты, дорогой… – Сан Саныч перевёл дух. – Больше ты ни копейки у меня не получишь!.. Ни копейки!.. Аванс получил?! Прожрал уже?! И катись!.. Колбаской!.. По Малой Спасской!..

– Да что вы его уговариваете?.. – актриса медленно подошла к мужчинам. – Его не уговаривать, а силком брать надо… Правда, Фёдор Борисович?.. Ты же любишь, когда – силком?.. А?..

Женщина улыбнулась.

– Погоди… – режиссёр покачал головой. – Ничего не понимаю… Ты что – знаешь Федьку?.. Откуда?.. Одевала его, что ли?.. На какой картине?.. Когда?.. Почему молчала?.. Марина?.. Толком можешь мне…

– Одевала?.. – рассмеялась Марина. – Да нет… Скорее – раздевала… Иногда… Поначалу, когда массажик ему делала… В первый год… Когда любовью занимались, семейные парашюты его стягивала… А потом… Потом, когда выпивши был… И сам раздеться не мог… Просто падал на кровать… В чём был… А я с него брюки стаскивала… Рубашку… Носки…

Сан Саныч сделал квадратные глаза.

– Я ни-че-го не…

– Женаты мы были… – пробурчал Фёдор. – Семь лет… Чего здесь непонятного?.. Дошло?.. Нет?..

– Ё-ё-ё-ё-ё-ё… – скривился Сан Саныч и вдруг затрясся немым хохотом.

– Чего ржёшь-то?.. – Фёдор посмотрел на женщину. – А ты откуда здесь взялась?! Мало мне крови попортила?! Что тебе здесь надо?!

– Шоколаду!.. – высунула язык Марина. – Что надо?.. Поиметь тебя снова решила!.. Соскучилась больно!.. По писюнчику твоему!..

– Ребятушки, ребятушки… – заливался режиссёр. – Ей-богу… Ох ты, боже мой… Сладкие вы мои… Драгоценные..

– Федечка… – улыбнулась женщина. – Ну?.. Что ты напрягся-то?.. Я тебя что, опять замуж тяну?.. Под венец?..

 

Фёдор схватил Сан Саныча под локоть и потащил в темноту павильона.

– Ты, что, сдурел, сладкий мой?! Откуда ты эту мегеру вытащил?! Я с ней не только любовь играть не хочу – видеть её мне тошно!.. Она мне… Она меня чуть до инфаркта не довела бзиками своими!.. А ты её, сучку, снова под меня положить хочешь?! Только жизнь устаканилась… Только девку нормальную нашёл… Женился… Спать нормально стал… Кусок, наконец, в глотку полез… Только…

– Федя, Федя… – режиссёр попытался высвободить руку из цепких пальцев мужчины. – Да утихомирься ты наконец… Что значит – вытащил?.. Вчера смену на сегодня забили!.. Продюсер прикатил!.. Орёт!.. Я же тебе толковал!.. А кого снимать?! Некого!.. Горецкая – в отказе!.. Мы с Лариской мечемся!.. Как икринки по маслу!.. А тут, в коридоре, на эту… Как – её?.. Наткнулись, короче!.. Я смотрю – баба при попке, при сиськах!.. Кто такая?! Почему не знаю?! Лариска мне шепчет: мол, костюмерша студийная… Новая… Вместо той дурочки… Что – то рожает, то болеет, то лечится, то снова беременеет… А эта костюмерша актриской оказалась!.. Прикинь!.. И по габаритам – Горецкая!.. И – актриска!.. И – не капризная!.. Короче, я её за подол и – на площадку!.. Парик вон… под Горецкую… напялили… На общем плане – не отличишь!.. А на крупных – всё при ней!.. Ты только её за волосы-то не дёргай… А то паричок великоват оказался… На шпильках держится… А Горецкую я потом «приклею»… Уже, типа, одетую… У нас есть несколько планов, как она из комнаты выходит… Довольная такая…

– Да-а-а-а… – Фёдор похлопал по карманам брюк. – Дела-а-а-а… Дай-ка сигаретку…

– Не курю!.. – Сан Саныч выпучил толстые губы. – И вам, уважаемый, не советую!.. Схлопочешь рак – будет с тобой твоя молодая возиться?! Пошлёт!.. На все четыре стороны!..

– Молодая… – Фёдор глянул на яркое пятно съёмочной площадки. – Как увидит эта молодая, что я в кино вытворяю, точно пошлёт… Я же ей о Маринке – ни гу-гу… Зачем, думаю, старое поминать?.. Детей нет… Ну, пожили… Ну, разбежались… А теперь…

– Да что – теперь-то?!! – взвизгнул Сан Саныч. – Что – теперь?! К девке киношной заревнует?! За сценку эту детскую?! Что – теперь?! Тебе в кадре баб лапать нельзя?! Не поцеловать никого?! Самому штаны тоже не снять?!

– Саныч… – поморщился Фёдор.

– Вот что я тебе скажу, Фёдор Борисыч… – режиссёр кинул в рот леденец. – Ты мужик умный… Талантливый… Фактурный… А иногда такую бредятину несёшь, что слушать тошно… Ей-богу… Другой бы, на моём месте, тебя уже в три шеи бы погнал… Ещё несколько месяцев назад… На запуске… Когда ты всякие такие рожи строил… На площадке… Вздыхал всё ходил… Мол, я – Марлон Брандо, а меня в пьесу «Сталевары» определили… Ну, да… Не Шекспир… Не Чехов… И я не Бергман… И даже не Михалков… Но ведь кому-то надо и такое фуфло снимать, Федя… Время сейчас такое… Нулевое… Никто ни одной извилиной перед теликом думать не хочет!.. И сердце своё напрячь – фиг!.. Трескают пиво с орешками!.. Гогочут!.. А бабы между стиркой да готовкой глаза выпучат да вздыхают: какая – жи-и-и-и-исть… Какая любо-о-о-оф-ф-ф-ф-ф… Вот что сейчас народу надо, Федя!.. И чем больше пузырей сопливых с телика послетает на пипл, тем лучше!.. Въехал, дорогой?! Короче… Работаем?.. Нет?..

– Работаем… – Фёдор помолчал. – Работаем… Конечно, работаем…

– Ну и чудненько!.. – заулыбался Сан Саныч. – Вот и ладненько!.. А то стоит – морщится… Как будто жабу проглотил…

 

Пыльную тишину павильона вдруг пронизали страстные женские стоны.

– Та-а-а-ак!.. – одобрительно кивал режиссёр, глядя в монитор. – Молодцом!.. Давай, девонька!..

На маленьком экране монитора Марина, потной белой спиной к камере, вдохновенно скакала на лежащем, как бревно, мужчине.

– Федька!.. – крикнул Сан Саныч. – Не лежи покойником!.. За сиськи возьмись!.. Не бойся!.. Настоящие!.. Не отвалятся!..

– А-а-а-а!.. – снова заголосила Марина. – О-о-о-о-о!.. Ещё!.. Ещё!.. Ещё!..

– Не поднимай простыню!.. – завопил Сан Саныч. – Не трогай простынку!.. Работаем!.. Ещё работаем!.. Жарим!!! Молодцы!!!

– Ох-ох-ох!.. – исступлённо прыгала женщина. – Ах-ах-ах!..

– Стоп!.. – вдруг заорал режиссёр. – Снято!..

Марина со всего размаха плюхнулась на грудь Фёдора.

– Та-а-а-ак!.. – Сан Саныч вскочил с маленького раскладного стульчика. – Умницы!.. Дали рыжим под Парижем!..

 

Фёдор пошевелился.

– Тяжело?.. – Марина приподняла голову. – Зажала тебя, Федечка?.. Да, миленький?.. Прости, мой хороший… Я располнела чуть… Заметно, нет?.. И у тебя брюшко уже…

Женщина осторожно погладила спутанные волосы мужчины.

– А в остальном… Хоро-о-о-ош… Даже загар не до конца прошёл… Где загорал-то?.. В Сочи?.. В Ялте?.. Там, где мы с тобой когда-то…

– В Испании… – Фёдор осторожно вытащил руку. – На юге Испании… Слезь с меня, пожалуйста…

– Как это – слезь?.. – удивилась Марина. – Сейчас с другой точки снимать будут… Камеру переставят… И начнут…

– Володя!.. – будто услышав шёпот женщины, заговорил Сан Саныч. – Ставим на средний… У тебя всё нормально?..

– Нормально… – отозвался оператор. – Спина чуть бликовала… Но – ничего… В тему…

– Ребятки, свет!.. – похлопал в ладоши режиссёр. – Не спим!.. Осталось три плана!.. И – гуляем!.. Пятый час уже!.. Работаем, работаем, ребятки!..

– Федечка… – шепнула Марина. – Ты что, уснул?..

– М-м-м?.. – Фёдор вздохнул.

– Федечка… – женщина вдруг осторожно поцеловала бледно-шоколадное плечо мужчины. – Какие мы с тобой, всё-таки, дурачки… Правда?.. Федь?..

– Почему?.. – не открывая глаз, спросил Фёдор.

– Ну… – Марина провела указательным пальчиком по мокрому мужскому лбу. – Ругались с тобой… Психовали… Ревновали… А надо было жить, как все нормальные люди живут… Тихо… Спокойно… Утром – завтракать… Тостики… С кашкой овсяной… Вечером – ужин… Ах, да… Я забыла… У тебя же – спектакли… Выпивки – потом… Девицы всякие…

– А ты в монастыре жила?.. – Фёдор вдруг посмотрел на женщину. – В келье?..

– В каком-таком монастыре?..

– Ну… Когда мы разбежались… В монастырь ушла?.. Постриг приняла?.. Монахиней заделалась?..

– О, господи… – нахмурилась Марина. – Ты, Ковалёв, иногда с такого Сахалина начнёшь, что у меня мозга за мозгой не угонится… Причём здесь монастырь?.. Я тебе о нас с тобой говорю, а ты мне про…

– И я – о нас… – Фёдор помолчал. – Забыла, что ли, как хвостом крутила?.. Какие фортеля выкидывала… То с одним… То с другим… А потом и вовсе пропала… На месяц… С милицией тебя искали… А ты – во Владике… За десять тысяч вёрст…

Женщина расхохоталась.

– Ой!.. Да!.. Было!..

– Ты, наверно… – Фёдор глянул в глубину павильона. – Они думают работать?.. Или мы здесь неделю париться будем?.. Чёрти что…

– Думают, думают, Федечка… – Марина прижалась щекой к груди мужчины. – Сейчас надумают… Ты не волнуйся, миленький… Скоро закончим…

– Ты, видно… – Фёдор осторожно тронул каштановый локон парика. – Ты до сих пор не поняла, что я – обычный, живой человек… Обычный мужчина… И мне нужна не истеричка… Не взбалмошная идиотка… Не чокнутая дурочка… А просто – женщина… Которая бы ждала… После работы… Которая бы радовалась удачам мужа… Которая бы гордилась…

– А я… – Марина поправила парик. – Как мы разбежались… Короче, сначала в Саратов махнула… Меня ещё после училища туда звали… Второв звал… Сам… Помнишь такого?.. Хороший такой дядька… Прикатила… А там… Ни Бориса Николаевича… Спился он давно… Да помер… Ни труппы нормальной… Ни жилья… Помыкалась, помыкалась полгодика… В массовке… Пару ролишек сыграла… А потом… Где только потом ни работала… В детском садике… На стройке… В магазине… На рынке… Помидорами торговала… А после… Когда мама заболела… Я даже не знала, что она болеет… Уже долго болеет…

– Чем это?.. – поднял брови Фёдор. – Она же всегда была у тебя такая крепенькая старушенция… На дачке всё шебуршилась… Сама картошку копала…

– Да… – женщина помолчала. – Всё – сама… И дом сама тянула… И – папашку моего дурного… И – дачку… И – клячку… Всё – сама… Всё – одна… А потом свалилась… Сначала думали, что почки… Помнишь, она всё на спину жаловалась?.. А оказалось – рак… Желудка… Запущенный… Неоперабельный… Уже сама есть не могла… Слегла… И угасла… За месяц… И никто мне не позвонил… Не написал… Как будто нет меня… В живых… А, может, и не было меня в живых?.. Может, я сама давно уже померла?.. А по земле только тень моя ходит…

 

– Та-а-ак!.. – снова зазвенел тенорок Сан Саныча. – Чем мы там занимаемся, мои хорошие?! Не спать!.. Работаем!.. Работаем!..

– У меня всё готово… – рокотнул оператор. – Можем…

– Приго… – режиссёр вдруг широко зевнул. – Ой… Боже… Приготовились!.. Камера!..

– Есть – камера!..

В жёлтый овал света залетела Лариса.

– Кадр сто пятнадцать!.. Дубль первый!..

В тишине павильона громыхнула деревянная «хлопушка».

– Начали!.. – рявкнул Сан Саныч.

 

– А-а-а-а!.. – Марина страстно задёргалась в объятьях Фёдора. – Ух-ух-ух!.. Да!.. Да!.. Ещё!.. Ещё!.. Сильней!.. Сильней!.. Ох-ох-ох!..

 

Фёдор, мотнув мокрой головой, осторожно прикрыл тяжёлую железную дверь и щёлкнул выключателем. Света не было.

– Чёрт… – мужчина на ощупь прошёл по прихожей.

За матовой стеклянной дверью комнаты вдруг возник огонёк.

– Федя?.. Это ты?..

Дверь открылась.

– Божечки… – девушка подняла бледное, чуть подсвеченное огоньком свечи лицо. – Я думала – воры… А это ты… Наконец-то… А я – одна… Кругом темно…

– Олечка… – Фёдор приобнял жену. – Ну?.. Что случилось-то опять?.. Почему ты вся дрожишь?..

– Ага… – зашептала девушка. – Знаешь, как страшно?.. Я только утюг включила и вдруг – бах!.. И – темнота!.. У меня чуть сердечко не оборвалось… Ты же знаешь, как я боюсь темноты…

– Олюсик… – тихо засмеялся мужчина. – Ну?.. Что ты, право, как маленькая?.. Надо было пробки сразу проверить… У нас же – автоматические… Нажимаешь кнопочку и снова – свет… Я же тебе столько раз показывал…

– Где ты так долго был?.. – чуть отстранилась Оля. – Я чуть с ума не сошла… Звоню тебе, звоню… Руки трясутся… А у тебя всё выключено… Скоро утро… Ты говорил, не надолго… А как с утра поехал, так пропал… Я – одна…

– Ты не одна… – Фёдор мягко коснулся губами тоненькой девичьей ключицы. – Ты – не одна… Запомни это… Я всегда с тобой… Чтобы ни случилось… Где бы я ни был… Я всегда – с моим нежным, моим любимым маленьким Олюсиком…

– Ой… – засмеялась девушка. – Щекотно, Федь… И колешься ты… Зарос за день… Давай ты свет починишь, а я пока тебе ужин разогрею?.. Ты же голодный… Весь день не ел… Или ел?.. А потом – в душик… И – спатки… Да?.. Или нет… Не чини ничего!.. Пусть не будет света!.. Давай романтический ужин устроим?.. При свечах?.. Я только быстренько на кухню сбегаю… А после столик накрою… Там… В спальне… Да?.. Федя?..

– Да… – улыбнулся мужчина. – Давай – при свечах…

– Я – скоренько!.. – крикнула из кухни девушка. – Ты только не усни!.. Без меня!.. Слышишь?.. Федь?..

– Слышу…

Фёдор запястьем потёр глаза.

– А знаешь, кого я встретил?..

– Кого?! – на кухне громыхнул чайник. – Ты говори, говори!.. Я слышу!..

Фёдор помотал головой.

– О, господи… Надо же… Как в кино… Явилась – не запылилась… Помидорами она торговала…

– Я ничего не слышу, что ты там бормочешь… – Оля вернулась в комнату. – Ты помидорок хочешь, да?.. А у нас – нет… Знала бы – купила… Ой!.. Нет!.. Есть помидорки!.. Есть!.. У меня из головы выскочило!.. Но только – маринованные!.. Будешь?.. Я сейчас баночку открою… Совсем забыла, дурочка… Почему ты такой несчастный сидишь?.. Почему не переодеваешься?.. Что-то случилось?.. На работе?.. Тебя кто-то обидел?.. Нет?.. Федя, хороший мой, не молчи… Скажи своему Олюсику, что случилось?..

– Ничего… – Фёдор медленно откинулся на спинку дивана. – Ничего не случилось…

– А я днём… – девушка с ногами забралась на диван. – С магазина возвращалась когда… Котёнка нашла… Смотрю – котёнок в подъезде… Махонький такой… Чёрненький… С пятнышками белыми… Откуда взялся?.. Ума не приложу… Подъезд-то закрыт… Может, выбросил кто?.. Сидит, бедный… Мяукает… Даже не мяукает, а пищит… Тоненько так… Я хотела его взять… Жалко ведь… Такой несчастный… Один… Никому не нужный… А потом думаю: ты придёшь – ругаться станешь… Я домой поднялась, молочка налила в блюдце, а лифт – ёк!.. Не работает опять… Снова сломался… Хорошо, что хоть – без никого… А то неделю назад, помнишь, Вера Степановна, с пятнадцатого, застряла… Три часа просидела… Пока ремонтники приехали… Я хотела пешком спуститься… А после думаю: подниматься потом – с первого… На тринадцатый… Ножками… Так и поленилась… Сама молочко с блюдца выпила… И домой вернулась…

Федь…

 

Оля поднесла свечу к лицу мужчины.

 

– Феденька… Ты спишь?.. Спишь уже?..

 

Фёдор, затылком на кожаном валике спинки дивана, тихонько посапывал.

 

– А как же ужин?.. Не будем ужинать?.. Я тебе баклажанчики твои любимые напекла… С сыром… Вкусненькие… Пальчики оближешь… Не будешь?.. И вина хорошего купила… Красненького… Знаешь, как грустно, когда тебя нет?.. Когда целый день – одна… А ты всё работкаешь, работкаешь… Бедненький… Может, поднимешься?.. И в постельку ляжешь?.. Нет?.. Ну, спи, мой хороший… Спи, мой миленький… Спи…

 

Девушка осторожно слезла с дивана. Дунула на свечу. И тихо вышла из комнаты…