Мерда

Здравствуй, Антон Сергеевич!

Надеюсь, что ты все еще жив, и я разговариваю сейчас с человеком, а не с собственным призраком, общение с которым было бы для меня куда более затруднительным по причине вполне объяснимого человеческого страха перед потусторонним миром.

Если ты действительно все еще не прижмурился, то теперь ты, наверное, сущая развалина. Вполне возможно, что ты сейчас сидишь в кресле, уютно продавленном отяжелевшей задницей, и, шамкая беззубым ртом, перелистываешь дрожащей рукой эти страницы. Твои слезящиеся глаза с изумлением вглядываются сейчас сквозь толстенные линзы очков в этот текст, и тебе пока что трудно поверить, что он действительно написан твоей рукой.

Наверное, ты сейчас страшно злишься на меня, старый пердун, за то, что я так нагло вторгаюсь в твою унылую старость, и без того обремененную бессонницей, застарелым геморроем и многими другими телесными скорбями.

Ладно, не бзди, дрябь голимая! И не смей закрывать эту книгу! Ты должен прочесть ее до конца, чтобы понять, что тот, кто ты сейчас есть, это всего лишь блеклая тень того несчастного молодого негодяя из плоти и крови, которым ты был когда-то. Сейчас ты должен вновь встретиться с ним. Ты должен вспомнить себя, и ты должен вернуться к себе, в свое страшное прошлое, и, шаг за шагом, пережить его заново. Во времени и пространстве я разверну перед тобой свои карты минных полей, по которым ты сам долгие годы бродил и ползал вслепую, и покажу тебе когда-то протоптанные тобой безопасные тропинки.

Я хорошо понимаю, что ты уже старый, жалкий и беспомощный, и хочешь на горшок. Но все же постарайся набраться терпения! Я помогу тебе. Мысленно я буду держать тебя за руку и вести тебя за собой, вместе с тобой надеясь на то, что ты уцелеешь в конце пути.

Я покажу тебе самые опасные и непредсказуемые места, и расскажу тебе, как ты научился их обходить, сохраняя максимальную бдительность и соблюдая все меры предосторожности. Я напомню тебе, как именно тебе удавалось выживать в условиях, несовместимых с жизнью и человеческим достоинством, и совершать очистительные омовения в таких агрессивных средах, в которых тает и растворяется булатная сталь. И так будет до тех пор, пока ты не вспомнишь, трухлявый пенек, что ты на собственной шкуре познал однажды. А познал ты тогда то, что ЖИТЬ – значит сохранять способность к развитию в условиях, когда тебя пытаются раздавить...

Итак, сейчас тебе 33 года и тебя зовут “Антон Золотарев”. Эта случайная кличка, ясное дело, никак не соотносится с твоим подлинным естеством. Римское имя Антон переводится как “вступающий в бой”, но в действительности вступает лишь в вопиющее противоречие с твоими врожденными пацифистскими наклонностями: ты не только откосил в свое время от армии, но еще и втайне гордишься тем, что никогда в жизни ни на кого не залупался первым. Что же касается твоей двусмысленной фамилии, то она позволяет предположить, что кто-то из твоих далеких предков по мужской линии был золотарем. Этим словом на Руси называли не только презренных ассенизаторов, за горсть объедков подряжавшихся вычерпывать говно из выгребных ям, но также и всеми уважаемых мастеров, золотивших церковные купола. И потому ты никогда не понимал, за какие такие грехи тебе, одинаково неприязненно относящемуся как к запаху говна, так и к церковному фетишизму, назначено до конца дней своих по-собачьи бессознательно отзываться на это нелепое погоняло, хотя и вписанное во все твои официальные ксивы, но совершенно тебе не подходящее.

Сейчас у тебя серо-зеленые глаза и прямые волосы соломенного цвета. Твой рост составляет 188 см, что немало, а длина члена в боевой готовности – всего 16 см, что является средним показателем, так что тебя едва ли пригласили бы на роль неотразимого мачо в тяжелое порно. Впрочем, сейчас это, наверное, уже не может уязвить твое самолюбие. Твоя штуковина, когда-то надежная и безотказная, как компактный АКМ десантного образца, теперь, скорее всего, дряблая и сморщенная, будто увядшая морковка, и, как мои сломанные настенные часы, показывает ровно половину шестого. И теперь ты, наверное, вставляешь своего великого грешника только в судно, предусмотрительно стоящее у тебя под кроватью. Да, наверное, ты вставляешь его только в судно, и никуда больше... (Кстати, ты сегодня принял все прописанные лекарства? Ничего не забыл?)

Если верить твоему паспорту, по национальности ты русский. Ты никогда толком не просекал, хорошо это или плохо. Но тебя всегда немного стремало, что слово “русский” – это не определенное существительное, как, например, “зулус”, “немец”, “еврей” или “самоед”, а прилагательное, как бы намекающее на некую подчиненную принадлежность к чему-то или кому-то. Когда же ты узнал о том, что слово “русский” происходит от чухонского слова “ruotsi”, что значит “гребцы”, разбойники-викинги на дракарах, то еще больше напрягся. С какой стати, – думал ты, – я должен своей “русскостью” увековечивать память об этих ебаных скандинавских отморозках IX века: свирепых варягах-рюриковичах, обожравшихся мухоморами берсерках, поставивших раком кротких северных славян, насиловавших моих прапрабабок и продававших в византийское рабство моих прапрадедов? Нахуй мне такое западло?

Так слово “русский” стало для тебя ненавистным и ты стал искать ему замену. Например, “славянин”. Но увы, менее конкретное слово “славянин”, для нашего уха звучащее очень даже благозвучно, в других языках выглядит весьма двусмысленно. Скажем, английские слова “the slav” (славянин) и “the slave” (раб), – это почти прямые омонимы (еще один привет от викингов-поработителей). Подойди к иностранцу и гордо так произнеси, подбоченясь: “I am slavic on the earth!”, а он услышит: “Я раб, мой господин!”

И вот тогда, чтобы избежать всех этих унизительных родоплеменных двусмысленностей, ты однажды по пьяни переправил пятый пункт в своем паспорте с “русский” на “homo sapiens”. Тебе казалось, что это и верно, и не унизительно. (Какое заблуждение!)

Что еще рассказать о тебе? У тебя есть особые приметы: след от огнестрельного ранения под правой лопаткой и шрам от ножа над левой бровью. Если ты уже позабыл, откуда у тебя появились эти пожизненные отметины, то я, даст бог, когда-нибудь тебе об этом напомню (но будь осторожен: держи валидол под рукой!).

На твоем правом предплечье синеет изысканная татуировка, – точная копия известной гравюры Пьетро Ди Марчелло, иллюстрирующая известный библейский сюжет: Святой праведный Лот, естествующий раком одну из своих дочерей. Сказать по правде, ты вовсе не был инициатором создания этого высокохудожественного артефакта, и ты отнюдь не добровольно подставил свое плечо под дырокол. – Так скверно над тобой подшутили в одном из портовых притонов Туамоту малайские глиссерные пираты, предварительно опоив тебя неким местным аналогом клофелина. (Для этих азиатских варваров любой белый сахиб – враг и “католик”, достойный самого изощренного надругательства не только над плотью, но и над духом.) А теперь – что ж поделаешь! Не ампутировать же конечность только ради того, чтобы доказать, неизвестно кому, что не такой уж ты ревностный христианин, чтобы столь откровенно выражать свое восхищение духовными подвигами библейских святых.

Что еще мне известно о тебе?.. У тебя есть дух-покровитель, который иногда помогает тебе в трудную минуту, а иногда нет. (Не спрашивай меня, на какого дикого зверя он похож. Если он все еще с тобой, то ты и сам это знаешь. А если его уже нет при тебе, то значит, это теперь не имеет значения.) Его родной язык – древнекитайский. Южный до-шанский диалект. Очень простой и изящный язык. Поначалу ему было трудно отказаться от него и перейти на русский. Он называет себя Тан Шай, что можно перевести, в зависимости от понижения или повышения тона артикуляции, как “благая весть”, “половой член морской черепахи”, “милость Божия”, “насильственная дефлорация” и “пытка сунь цзин” (это когда крысу сажают в горшок, прикладывают его к заднице жертвы, а потом нагревают, так что крыса начинает прогрызать себе выход через анус). Когда ты с ним находишься в нормальных отношениях, ты зовешь его по имени, то есть Тан Шай. Но иногда на него что-то находит, и он становится совершенно несносным. Сущий трикстер! И тогда ты дразнишь его – “Шай Тан”. Впрочем, он не злопамятен, а кроме того, не настолько тянет по-русски, чтобы просечь даже такую простенькую игру слов.

Теперь ты, наверное, настолько удалился от хронологического начала своей непутевой жизни, что смотришь на свое далекое прошлое как на миф, настолько же неубедительный и неправдоподобный, как моисеево Пятикнижие или трактат Горация “О природе вещей”. Поверь мне, я отношусь с пониманием к твоим теперешним сомнениям. Но я должен признать, что мне доставит немалое удовольствие лишить тебя твоего успокоительного забвения и, как в дерьмо, окунуть тебя дряблым морщинистым рылом в самую горькую и страшную правду. (Всегда держи валидол под рукой!)

Если ты еще не окончательно смаразмировал, то ты должен помнить, что Лев Толстой, помимо всех прочих своих заслуг перед отечественной культурой, обогатил русский язык одним замечательным ругательством, – “ебежэ”, что значит “если буду жив” (е.б.ж.). Именно так он, матерясь, заканчивал очередную ежедневную запись в своем интимном дневнике. Мне нравится это непотребное словечко! Если я, ебежэ, проснусь завтра утром живым, то ты, ебежэ, узнаешь о себе немало интересного...