Не выходи, Зверь!

	Поделиться:

 

 

 

Этот текст в полном объёме в журнале за май 2024:

 

На чтение потребуется 11 минут | Цитата | Скачать файл | Подписаться на журнал

 

 

 

 

Он обежал уже несколько продуктовых магазинов. Можно было выпить томатного соку, но ему страстно, до умопомрачения хотелось пива. Наконец в витрине газетного киоска увидел заветную бутылку «Жигулёвского». И когда пышногрудая, в белом кокошнике продавщица объявила, что пиво продаётся с коробкой пластинок и стоит десять рублей, он торопливо, почти без сожаления, протянул ей десятку с неприлично измятым – на фоне Кремля – профилем Ленина. Здесь же откупорил бутылку об алюминиевый уголок прилавка и, предвкушая первый, самый вкусный глоток, поднёс дрожащими руками к воспалённым губам.

 

Но тут толстуха незаметным движением опустила рычажок проигрывателя, и грянул гимн:

 

– Боже, Царя храни!

Сильный, державный,

Царствуй на славу, на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный…

 

В это время чувства жажды, тошноты и верноподданничества боролись в нём между собой где-то рядом: уже почти во рту.

Загнанным зверем он посмотрел на застывшую по стойке «смирно» продавщицу, на помпезный портрет самодержца, потом на безлюдную улицу и вдруг, будто в приступе боязни открытого пространства, бросился в тесный, пахнущий мочой, проём за ларьком. На ходу, как младенец материнскую грудь, он ловил и, расплёскивая, никак не мог поймать жадным ртом спасительную влагу.

 

Видимо, чтобы человек не сошёл с ума от неземного блаженства, природа будит его за миг до этого.

С закрытыми глазами он повернулся на бок, поскрёб давно не бритую щеку и стал сползать со своего ложа. Но ноги не встречали препятствия – пола не было. Ничего не понимая в темноте, он приземлился, больно стукнувшись локтем, на огромную кастрюлю или казан. Для сходства с преисподней не хватало только чертей. Здоровой рукой он нащупал ведро с водой и, стоя на четвереньках, долго, по-собачьи лакал. Затем, пытаясь отдышаться, поднял голову, громко, всем нутром срыгнул воздух и опять припал к тёплой, почти не утоляющей жажду воде. Теперь он ощущал только тоску и всё усиливающуюся тревогу. За окном, занавешенным куском брезента, кто-то шептался…

 

Стараясь не шуметь, нетвёрдым шагом он подошёл к светящейся полоске над входом, выглянул в узкую щель и оцепенел. Прямо на него чёрной глазницей смотрело ружейное дуло.

Оглушительно прогремел выстрел, и он упал, как на ледяной горке – сразу всем телом.

 

– Выходи, зверюга!!

Когда он понял, что эти полные ненависти и отчаянной решимости слова обращены к нему, в сознании мгновенно – неужели перед смертью? – промелькнули все события вчерашнего дня: бескрайняя тайга за иллюминатором вертолёта, три бутылки спирта в рюкзаке, купленные на остаток командировочных для знакомства с новым коллективом, крутой вираж над двумя едва заметными с высоты палатками, бородатые лица, ужин… Но что?.. Что он в беспамятстве натворил?? Неужели… самое страшное?! И почему проснулся на обеденном столе?

 

В соседней палатке нарастала суматоха.

– Кто стрелял?..

– Скорей, ё-моё, Трофимыч! То Секс. Говорит: медведь на кухне рычит. Я чувствовал, что придет ещё. Ё-моё, одна пуля осталась. Дайте хоть картечи!

– Не нужно было Первого мая по бутылкам стрелять…

– Где же Пушок, ё-моё?

– Убежал со страху, наверно.

– Что-то и мне как-то… ё-моё…

 

– Палатку, палатку закройте, а то к нам забежит! – кричали безоружные.

Неожиданно, будто с того света, донеслось жалобное:

– Не стреляйте, это я – практикант…

Из-под кухонной палатки показалась взлохмаченная голова с распухшим от комариных укусов лицом.

 

– Трофимыч, Студю на кухне спьяну забыли. Ё-моё, медведь покусал…

– Студент?? Живой? А ты что, в тюрьму захотел со своей пятизарядкой? – Флегматичный Трофимович обернулся к пижонистому, с тонкими усиками на бритом лице, Сексу.

– Я же в воздух… Пересчитал – все пять человек лежат…

– А то забыл, что сам предложил сначала поужинать, а потом место ему готовить? – начальник указал на переминающегося с ноги на ногу практиканта, который выжидал момент, чтобы смахнуть предательски выступившие слёзы.

 

Лязгая затвором, Секс разрядил «автомат», смерил Студента уничтожающим взглядом и, сплюнув, скрылся в палатке.

– Ну а что дальше? Дальше, Алик, что было? – продолжался там прерванный разговор.

– Что-что… Утром опохмелились её «Сиренью». Я говорю: Алик Секс. Она кокетливо: меня Клава-Детектив зовут… А сама худая, как баба-яга. Лежит вся аж синяя от наколок.

 

Не зная, куда себя деть, Студент поднырнул под низку вялившихся рыбин и обошёл вокруг палатки. Заглянул в пустой умывальник, прибитый к сосне… Зачем-то ткнул пальцем в янтарную смолу, выступившую на свежей зарубке, и затем старательно оттирал её о шершавый, как рашпиль, ствол. Было стыдно и обидно. Угораздило же его так напиться! Старался не отстать от начальника и, глядя на него, даже спирт отказался разбавлять. Но Трофимовича унесли, а вот его забыли. И что они находят хорошего в таком состоянии?

 

– Студя, у тебя опохмелиться не осталось? – будто читая его мысли, из палатки выглянул похожий на лешего бородатый мужик, которого все называли Кольшей.

С выражением величайшего сожаления на лице Студент развёл руками.

– Что же ты, ё-моё, всё сразу выставил?! Одеколон есть?.. А зубная паста?

– «Поморин».

– Давай хоть «Поморин».

 

Когда голова бича скрылась за марлевым пологом, практикант снова полез в рюкзак и достал новые брезентовые рукавицы и сатиновый, с синими цветами, широкополый накомарник. Надев всё это, уселся на теодолитный ящик и стал похож на старого пасечника у шалаша. Дополняя это сходство, у ног его доверчиво улеглась лохматая собака.

О нём опять забыли, но теперь он был даже рад этому. Мир сузился до диаметра проволочного кольца на сетке накомарника, но это был его, только ему подвластный мир. Он знал, что стоит лишь захотеть, и воображение расширит его до масштабов Вселенной, однако сейчас Студенту не хотелось впускать на свою территорию даже комаров. Подобно гоголевским вурдалакам, стремящимся преодолеть магическую черту, они протягивали к нему сквозь сетку свои лапы и хоботы-щупальца.

Неожиданно в этот иллюзорный, горько-сладостный мир одиночества, разрушив все барьеры, ворвался лебединый крик. Студент даже не сразу понял, кому принадлежат эти волнующие гортанные звуки. Смахнув защитную ткань со шляпой как паутину, он торопливо выбежал из-под деревьев.

Неестественно медленно взмахивая крыльями, над верхушками сосен величественно проплывала пара огромных белых птиц. Своим курлыканьем они будто возвещали начало нового дня. Всё вокруг сразу стало преображаться и наполняться звуками. В расцветающем небе заблеял бекас, и вслед за этим на болоте хором заворковали тетерева. Где-то там закрякала утка, и раздался всплеск пудовой щуки. Наконец из ельника выкатилось солнце, и курящийся над протокой туман, подобно неону в гигантской лампе, вдруг загорелся таинственным оранжевым светом.

 

По случаю похмелья завтрак не готовили. И без того субтильный Трофимович теперь обессилел окончательно и объявил выходной. Только велел побольше заварить крепкого чаю.

Студенту не терпелось обследовать окрестности, и после того, как был опустошён полуведёрный латунный чайник, он запросился в тайгу. Получив инструктаж, по-киношному – вниз стволом – повесил на плечо Кольшину одностволку, а на запястье – новенький компас, и, клятвенно пообещав начальнику не соваться в болото, а дойдя до старого русла, тут же повернуть обратно, – с торжественным видом зашагал по звериной тропе вдоль гривы. Наконец-то исполнялась его мечта о работе в экспедиции и о приключениях в таёжной глуши.

 

Впереди молча гонялся за кедровками Пушок. Иногда, навострив уши, он замирал, потом, оттолкнувшись от земли одновременно всеми лапами, прыгал под дерево и, разбрасывая ягель и песок, мышковал. Солнце припекало всё сильней, но вскоре в пойме реки их укрыли огромные, обросшие лишайниками ели. Находя полуистлевший лосиный рог или старую хантыйскую зарубку на дереве, Студент вспоминал прочитанные в детстве любимые книги и представлял себя то Следопытом, то Дерсу Узала.

Однако ельник становился мрачнее и непроходимее, а старого русла всё ещё не было. Куда-то исчезли птицы и вместе с ними пёс. Среди кочкарника во мху Студент заметил вмятины – как от медвежьей лапы – истоптал всё вокруг, но, кроме сухого тёмного комочка на коре валежины, похожего на клок шерсти, ничего не обнаружил. Нанюхался его до головокружения и дальше продвигался уже с ружьём наперевес. В конце распадка он замер и долго всматривался в чёрный медвежий силуэт. Убедившись в том, что это обгоревшая коряга, резко повернул налево и, взобравшись на заросший багульником бугор, увидел старицу.

По тёмному её зеркалу скользили два белоснежных лебедя. Чтобы лучше их рассмотреть, он пополз по мокрому мху к берегу, но сердце своим стуком выдавало охвативший его охотничий азарт. И когда поднявшиеся с тревожным криком птицы делали над ним круг, неожиданно взвёл курок и, ослеплённый солнцем, почти не целясь, выстрелил. Летевший вторым лебедь вздрогнул… и стал снижаться. Торжествуя, боясь поверить в удачу, Студент бросился, было, за подранком, но пара пролетала уже реку и через мгновение скрылась за острыми зубьями елей на противоположном берегу.

Его возбуждение передалось и собаке, прибежавшей на звук выстрела и теперь лихорадочно метавшейся в поисках дичи. Разочарованный, он повернул к лагерю, но в этот момент невдалеке раздался заливистый лай. Только подойдя под сосну, на которую бросался пёс, Студент смог рассмотреть среди густых веток иссиня-чёрную, величиной с гуся, птицу. На этот раз он целился так долго, что Пушок, не прекращая облаивать, в недоумении на него оглянулся. Наконец выстрелил и едва успел увернуться от ухнувшего о землю трофея. Суетясь и дрожа от волнения, отобрал его у собаки и теперь держал на весу за лапы, не зная, что же делать дальше. Глухарь не хотел умирать. Выгнув шею, он всё тянул вверх голову с кроваво-красными бровями. В растерянности, стремясь добить подранка, Студент начал наносить по ней стволом ружья неуверенные удары. Но глухарь продолжал смотреть ещё более удивлённым взглядом, и тогда, чтобы поскорее прекратить обоюдные мучения, он стал с размаху бить его головой о дерево…

Затем пальцем прикрыл стекленеющий птичий глаз и взвалил добычу на плечо.

Вскоре, предвкушая своё триумфальное появление в лагере с добычей, он уже не сдерживал ликования и пел в такт шагам:

 

– А мне б таёжные запахи,

А не комнаты затхлые…

И не жизнь в кабаках – рукав

Прожигать у костра…

 

Встретивший его у палатки первым, Кольша оценивающим жестом взвесил трофей.

– Килограмма четыре будет. Ё-моё… смотри, пулей попал. Ты что, снайпер? Ну, теперь мы будем с мясом… – бородач сел на лавку и протянул ему ловко выбитую щелчком из пачки беломорину. – Ну, давай, Игорёк, рассказывай.

Студент не спеша, с видом бывалого таёжника, размял папиросу и, стараясь не затягиваться, прикурил.

«Интересно, слышали они первый выстрел или нет?»

 

 

*   *   *

 

Поздний вечер. На рации между раскладушками начальника и Студента горит, потрескивая, самодельная свеча. Трофимович, прижавшись ухом к транзистору, слушает, судя по выражению лица, «Голос Америки». В противоположном углу палатки играют в буру. Пахнет еловой хвоей.

 

В руках у Студента тетрадный листок с коротким текстом: «Здравствуй, дорогая мама!». Впечатления переполняют и мешают сосредоточиться. Но вот он приподнимается на спальном мешке и быстро, боясь потерять мысль, пишет:

«Приняли меня в отряде хорошо. Уважительно. Насчёт комаров не волнуйся. Уже есть, но против них у нас специальная жидкость. Медведи? Говорят, что иногда выходят из чащи, но не нападают, ты не переживай. Да и оружием мы обеспечены. Кстати, сегодня я принёс с охоты огромного глухаря. Геодезистов у нас хватает, так что, кроме практики, я буду ещё и мясо заготавливать. Борода моя отраста…»

Карандаш вываливается из его руки, глаза закрываются, и он видит стремительно удаляющуюся палатку уже откуда-то сверху.

 

В эту ночь Студенту виделся странный сон. Из стоявшего напротив собственного его двойника со страшным рыком вырывалось и тянулось к нему мерзкое чудовище. Лапы, готовые вмиг разорвать на куски, с наколками «Клава + Секс» под рыжей щетиной, плотоядно блестящие немигающие глаза, тигриный оскал – все парализовало волю и вызывало панический ужас.

Оставалась ещё надежда на ружьё, но нажать взведённый курок было так же мучительно невозможно, как выстрелить в себя.

И вот молниеносный звериный прыжок!! Смрадный запах из розовой пасти и…

 

Видимо, чтобы человек не сошёл с ума от невыносимого страдания, природа будит его за миг до этого.

Студенту показалось, что его спас, заставив проснуться, собственный крик. Он ошибся. Кричал лебедь.

 

 

2007 год

 

 

 

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2024 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: