Сердца четырёх. Эпизод первый

Дома перерыл весь гардероб, подбирая прикид для работы. Утром, лишь только Жучок позвонил, натянул затасканные джинсы «Милтонс», майку с голой красоткой – её мне тётя Женя подарила (майку, конечно), а мама не выкинула лишь потому, что подарок. Долго она лежала не тронутая и вот пригодилась. Ещё куртку рокерскую, шляпу ковбойскую и тёмные очки.

Увидев меня в таком наряде, Жучок удивлённо хмыкнул. Под мышкой он держал картонную коробку, на плече болталась туго набитая спортивная сумка.

– Пошли.

Мы спустились в подземный переход у Никитинского рынка.

– Вобщем, товар взял под свою ответственность – тебе там незачем светиться. Торгуй, я на стрёме постою. Если вдруг менты – свистну.

– Поторгую, – я высыпал содержимое ящика на газетку, а потом аккуратно разложил всё на нём же.

Подходи, торопись, покупай живопись.

– Ты на сумку не садись: там тоже товар, – предупредил Жучок, достал из неё жвачку и ушёл за угол.

Я присел на корточки и оглядел свою витрину – какие-то флаконы, булавки, брошки, «сникерсы», «марсы», несколько номеров «Спид-инфо», ещё какая-то порнушка. Я полистал и убедился, что на свете достаточно красивых женщин. На Ленке Григорьевой свет клином не сошёлся.

Прохожие сучили ногами, но никто не останавливался. Становилось скучно. Хотелось крикнуть: «Люди, где же моя «пятихатка»?»

У противоположной стены сидела таджичка-нищенка с ребёнком на руках, девочка лет пяти ходила вокруг неё, протягивая грязную ручонку прохожим. Когда обозначился разрыв в людском потоке, я поманил её пальцем. Она робко приблизилась, уставилась на меня прекрасными персидскими глазами. Чудо как хороша! Я вручил ей батончик «сникерса». Грязная лапка цапнула его, и бегом к маме. Мой подарок бесследно исчез в многочисленных складках цветастого платья. А девочка обернулась ко мне, застенчиво и благодарно улыбаясь. Что мне оставалось делать? Моё измученное сердце требовало любви и ласки, пусть хоть такого беззащитного существа, как эта маленькая беженка. Я снова подманил её пальцем, но пустился на хитрость. Развернул батончик, отломил кусочек и сунул ей в рот. Девочка стремглав кинулась к матери, но вот беда – сладкий «марс» моментально растаял у неё во рту. Моя персиянка остановилась и обернулась ко мне. Её прекрасные глаза были полны слёз. Я позвал её жестом и, не выпуская батончик из рук, предложил откусить.

Мои опыты по приручению дикой персиянки прервал Бычок. Он достал из своей сумки жвачку, сунул в карман и усмехнулся:

– Навар тратишь?

– Нет навара.

– Так, Виталя, ты долги не покроешь.

– Боюсь, ты прав.

– Ну, подождём ещё не много – часа не работали.

Он ушёл и тут же вернулся, пятясь спиной. По испугу на его лице, я понял, что те трое парней, преследовавших его по пятам – нет, наверное, по носкам: ведь он же спиной пятился – нехорошие люди. Один нахально водрузил ступню на картонную мою витрину:

– Так, дёрнул отсюда, а товарчик мы конфискуем.

Я приподнял очки на лоб:

– Ты шутник что ли?

– Нет, охрана общественного порядка.

– Не тянешь ты на охранника – оружия нет, – я держался хорошо, роль беззаботного балбеса мне пока удавалась.

– Как нет, а это? – финка из кармана перебралась в его ладонь.

– А вот это ты зря, – сказал я, поднимаясь. – У тебя есть только три минуты добежать до канадской границы.

– Сейчас, – сказал ещё один из троицы. – Только штаны подтяну.

Наврал, конечно, штаны он подтягивать не стал, а подпрыгнул и здорово так заехал ногой Жучку в подбородок. Каратист, должно быть. Худосочный Серёга сначала взмыл в воздух вопреки законам тяготения, а потом грохнулся сутулой спиной на мрамор перехода, и ещё несколько раз голова его подлетала и гулко опадала. Я думаю, ему крепко досталось. А эти ребята так не думали. Они стали пинать неподвижное тело моего приятеля, а «охранник» с ножичком кинулся на меня. Я толкнул ему под ноги картонный ящик, нырнул под сверкающее жало «пики» и выскочил на оперативный простор. Мой противник сразу построжал: понял, что имеет дело не с профаном. Нож его уже не рвался безоглядно в мою сторону, а мелькал перед его же лицом, будто мух отгонял. Достать его стало труднее, а скакать «па-де-де» уже не было времени – несчастного Жучка эти звери могли бы до смерти забить. Я рискнул, получил царапину под ухом, но врезал «пикадору» под дых. Он побежал спиною вперёд, довольно точно повторяя все петли и зигзаги убегающего от него случайного прохожего.

Мне почему-то показалось, что у этой троицы давние счёты с Серёгой Жуковым. Не могут случайные налётчики избивать незнакомого, несопротивляющегося парня с такой жестокостью. Мой коммерческий наставник лежал, не закрываясь, и только хрюкал от каждого удара и марал белый мрамор алой кровью.

Я хорошо врезал в затылок одному, от души. Но больше ему досталось от гранитной стены. Он так приложился к ней разгорячённым лбом, таким смачным звуком отметил эту историческую встречу, что умудрился упасть на спину, упокоив ноги на этой же стене – ни дать, ни взять, уставший турист на привале. Полюбоваться на дело рук своих не дал мне каратист. Он завизжал, как кот кастрированный, и пошёл на цыпочках вокруг меня. Ручонками сучит, ножки подгибает, глазками сверлит. Ой, ой, ой. Прямо бабай-шайтан. Где моя прекрасная персиянка – как бы девочку не напугал. Я плюнул ему в харю и попал. Он удивился – разве так дерутся? Дерутся. И ещё вот так. Я поднял оброненную финку, подкинул, поймал за лезвие и замахнулся для броска.

О, как он бежал. Нет, ребята, вам я скажу так: каратэ это не тхэквандо – психи там все. Он так рванул, что в широкий и свободный проход не смог вписаться – ударился о стенку и, наконец, скрылся с глаз моих.

Я поднял Жучка, усадил у стены. Он дышал и даже был в сознании. Досталось ему, конечно, но евреи народ двужильный, их так запросто со света не сживешь. Он не стонал и не жаловался, только дышал глубоко и часто, с надрывом. Покосился на натюрморт у стены – его неподвижный противник вверх ногами.

– Хочешь попинать?

Жучок покачал головой:

– Пошли отсюда, сейчас менты набегут.

– Пропал товар, – я критически осмотрел место побоища – раздавленные флаконы, батончики, порванные журналы. Поискал глазами персиянку, но их с мамой следы простыли.

– Чёрт с ним. Рассчитаемся. Сумка где?

– Цела.

– Бери её, пошли. Помоги мне подняться.

Тамочкин нашёл способ содрать с меня шкуру за разбитое Ленкой стекло. Он заставил пять дней работать дворником в лицее. Вернее, помощником имеющегося, штатного.. Осень, листва задолбала – сыплет и сыплет, хоть не подметай. У меня из-за этой каторги проблемы с тренировками – на одну опоздал, другую вообще пропустил. Тренер лютует. Он чуть что кулак под нос:

– Морду набью.

Шутит или правда? Не хочется выяснять. Я крыльцо подмету и бегом на тренировку. Вечером возвращаюсь и допоздна под фонарями – вжик-вжик, вжик-вжик. Весь Челябинск с ритма сбиваю.

Ленка со мной не здоровается, не разговаривает. А тут как-то остановилась – я ещё крыльцо мёл.

– А тебе метла к лицу, чемпион.

– Кусок хлеба на старость.

– Вот ещё говорят, обувь чистить – доходное дело.

– Все работы хороши.

– Вообще-то, ты молодец – про меня не раскололся.

– Ты тоже ничего, только помаду смени.

– А ты зачем полез-то, похвастаться хотел перед друзьями?

– Что сказать, кроме правды, – люблю, жить без тебя не могу.

– Не ври. Так не любят. Вот в той школе, где я раньше училась, меня один мальчик любил, так я ему верила. Он за руку возьмёт, губами к ней прильнёт, и у него сердце замирает. Я чувствовала. Натурально останавливается.

– Я так не смогу, точно. Сердцу не прикажешь. А вот если бы ты была нормальной девчонкой… Ну, там, без всяких предрассудков, то явилась к нам домой, попила чайку с мамой и сказала между делом, что мы с тобой дружим и всё такое.

– Ну, ты так бы и сказал, что проблемы дома – неужто бы не выручила. А то целоваться лезет, Тоже мне, чемпион. Если на тебя шалашовки вешаются, то не путай их, пожалуйста, с порядочными девушками.

– Ладно, прости, был не прав. Но мне понравилось. Я бы повторил, только без рукопашной.

– Заслужить надо.

– На это не рассчитывай. Дама моего сердца не будет мешать моей карьере. И почему такая дискриминация – за девушкой надо ухаживать. А за парнем что ли не надо? Он что из другого теста сделан?

– Ну, конечно, мы же чемпионы.

– А вот давай дружить по-новому, вопреки всем правилам и законам. У меня школа, тренировки, вот эта проклятая отработка. У тебя – свои заботы. Но если есть свободное время и желание, ты – рядом со мной. Мне будет приятно и хорошо. И я точно также, свободную минуту с тобой.

– А если ты скажешь, Ленка, целоваться хочу, а я не хочу – конец дружбе.

– А почему ты не должна хотеть?

– А вот не хочу.

– У тебя с организмом всё в порядке?

– Не беспокойся. Всё обгемахт.

– А вот мама считает, что человек в нашем возрасте должен встречаться с лицом противоположного пола и целоваться.

– Твоя мама – авторитет?

– А то.

– Ну, не знаю. Но скажу честно: ты мне нравишься, на остальных пацанов не похож. Но вот девчонки о тебе сплетничают. Задавакой тебя считают, и бабником, и голубым…

– Так не бывает: уж что-нибудь одно.

– Слушай, я помогу тебе с мамой – подыграю, а вы возьмёте меня в свою компанию?

– Какую компанию?

– Ну, ты, Жуков, Быков – вы же всегда вместе ходите. Я – с вами.

– А кто тебе из них нравится?

– Ты.

– Тогда берём. Сегодня, как стемнеет, приходи сюда – метла запасная есть.

Но она не пришла. До полуночи в гордом одиночестве мёл, грёб, жёг и орал на весь околоток.

– Пятнадцать тон умри, но дай

– Всю жизнь работай, всю жизнь страдай

Ну и т.д.

Назавтра выходя со двора лицея, услышал разговор двух обывательниц.

– Додумались – по ночам заключенных привозят в наш район на благоустройство.

– Откуда знаешь?

– Сама слышала.

– Ужас. Скоро как на ЧМЗ будет.

Для непосвящённых поясню: ЧМЗ – самый бандитский район города – общаги ПТУ, «химиков», гастарбайтеров.

Жучок пришёл в лицей через неделю после известных событий, на себя не похожим. Краше в гроб кладут, говорят в подобных случаях. Но он приступил к занятиям и ничуть даже не отстал. Свои синяки объяснил:

– С машиной столкнулся, и ей не повезло – отъездилась.

Я оберегал его, как мог, от насмешников. Хотя народ у нас в массе своей чуткий, воспитанный, за исключением двух-трёх уродов, чужой беде не радуется.

Обсудили вопрос о загубленном товаре. Долг, и его надо было возмещать.

– Поторгуем, – сказал Жучок. – Они больше не сунутся – научены.

– Нет, – наотрез отказался я. – Во– первых, не моё это – уж лучше метлой зарабатывать. Во-вторых – пока сидел на паперти этой, не только никто не подошёл, не заинтересовался, даже не взглянули на товар наш. Нет. Давай ещё думать, чем заняться и как деньги вернуть.

Опять была суббота, и мы опять шли домой. Только уже вчетвером – с некоторых пор Ленка затесалась в нашу компанию. Ребята покосились на неё, но промолчали – прихоть атамана. А мне смешно – о чём она болтать будет, поклонников-то для неё здесь нет.

Она:

– Когда с мамой познакомишь, чемпион?

– Подготовить надо. Может, завтра?

– Замётано. Позвони, как готова будет, я нахлыну. Какие у неё есть пристрастия?

– Мне известны две – я и Есенин, но сейчас не это главное, – и я поведал Бычку с Ленкой наши с Жучкиным проблемы. – Работа мне нужна. Что скажите?

Вопрос не нов – Димон задумался. Ленка:

– Я летом на маминой работе секретаршу подменяла на время отпуска, три штуки заплатили…

– И?

Ленка пожала плечами. Действительно, работа случайная, временная, да и не гожусь я в секретарши. А чего тогда языком молоть?

Бычок разродился:

– Можно в боях без правил участвовать. В ночных клубах их часто устраивают, платят сразу и хорошо.

– А что, мысль – встрепенулся я и взглянул на Жучка.

Он был самым умным из нас, потом – долг-то общий с ним, ему и быть эмприссарио.

Ленка влезла с ехидцей:

– Будете на пару с фонарями разгуливать – то-то света будет.

Я Жучка локтём в бок:

– Что скажешь?.

– Потом. Мне сейчас страшно недосуг. Ты, Виталя, прихватишь мой кейс? Я завтра забегу.

На том и расстались. Мой дом, им дальше. Смотрел Ленке вслед и мурлыкал под нос классическое:

– Я смотрю ей в след, на ней платья нет…

– А я всё смотрю, глаз не отвожу.

Воскресенье. Когда ещё поспать-понежиться, как не в выходной?

Звонок в двери.

Мама из своей спальни:

– Виталь, к тебе.

Я из своей:

– Ага. Тамочкин, больше некому. Вот моду завёл. Но он к тебе, однако.

Звонок настойчивый, мёртвого поднимет. Мама, шаркая тапками в коридоре:

– Лодырь.

– Он такой, – не сдаюсь я и нахлобучиваю подушку на голову.

– Виталь, к тебе, – мама просунула в спальню растерянное лицо. – Оденься.

Одеться мне не дали. Только исчезла мама, в дверях уже стояла незнакомая девица – упитанности выше средней, ярко крашенная, в короткой кожаной юбке.

– Привет, я Марина, – сообщила она и плюхнулась в кресло.

– Привет, – я скатился с дивана вместе с одеялом, повернулся к гостье спиной, прыгая на одной ноге, натянул джинсы. – Извини, у меня не прибрано.

– Это ничего. Я люблю интимный бардачок.

Она закинула ногу на ногу, и я сразу озадачился мыслью – есть ли у неё под юбкой бельё. Вроде, глупо: есть ли, нет – какое мне дело, как она одета и во что. А взгляд упрямо тычется в край юбки и хочет пронзить несколько последних сантиметров до того места, откуда растут эти пышные ноги. Мои мысли, наверное, читались на моём лице.

– Не торопишься? – спросила она, когда я начал складывать диван.

– В смысле?

– Да я бы и диван разложила, и тебя на нём. Мамахен-то скоро уйдёт?

Мама будто приглашения ждала, вошла с подносом:

– Чай, кофе, сигареты.

Чай, кофе лежали в пакетиках рядом с чашками кипятка, и ещё сахар и шоколадные вафли. Про сигареты мама так сказала, для юмора. И получила…

– У меня свои, – Марина достала из сумочки сигареты и зажигалку. Вынула, сунула, щёлкнула, затянулась и пустила кольцо.

– Вообще-то, я по делу, – сказала она и выразительно посмотрела на маму.

Та вышла, как оплёванная, сутулясь и шаркая тапочками. Мне её жалко стало, и я недобрый взгляд поднял на девицу.

– Ну?

– Я Марина Жукова. Просекаешь?

– Нет.

– За кейсом я зашла, тормоз. Серёжка попросил.

Она стряхивала пепел в чашку на подносе, а я стоял на балконе, подальше от дымовой атаки. Разыскал Серёжкин кейс и поставил перед ней:

– Забирай…

Хотел сказать: «Забирай и выметайся». Не сказал, думал, догадается, по лицу прочтёт. Марина утопила «бычок» в другой чашке и поднялась.

– Засиделась я.

Я пожал плечами:

– Да уж…

– А ты не вежлив.

– Что поделаешь.

– Ну, пока, – гостья незваная принялась курочить входной замок. Это английское изобретение мы поменяли вместе с квартирой, и оно ещё никому не уступило с первого раза. Крутозадая Марина не была исключением. Замок охотно щёлкал, легко вращаясь в обе стороны, но дверь оставалась запертой.

– Всё, остаюсь, – сказала Марина и откинулась к косяку. – Судьба.

Только не это. Я вмешался и мигом распахнул дверь.

– Гуд бай.

– Бай-бай.

На кухне мамы не было. Я легонько постучался в спальню, открыл, вошёл. Она сидела на краю тахты, сгорбившись, на коленях носовой платок, глаза заплаканные.

Я сел на корточки, придавил подбородком платочек, заглянул в глаза:

– Ну, что случилось?

– Зачем ты так со мной? Разве я заслужила? Виновата в чём?

– Честное слово, это Жучкина сестра, и я её вижу первый раз.

– Знаешь, только не ври. Если тебя влекут такие вот девицы, то встречайся с ними где угодно, только… Это и моя квартира, и я имею право…