Жизнь за жизнь

 

Купить в журнале за октябрь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 10 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

Елизар Николаевич Татано́в спокоен и тих. Сидит у окна, молча вглядываясь в красоты, в какие уходит сельская местность, оставляя под снегом отаву подворий, дорогу, изгороди и грядки.

Татанову 70 лет. Живет он двумя половинами года. В городе – до весны. В деревне – до первых морозов. С тех пор, как он вышел на пенсию, прошло 10 лет. Жаловаться не на что Татанову. Всё идет у него, как надо. Подобно ему живут многие горожане, у кого в деревне купленный дом. У Елизара дом по наследству. От матери. Отрадно ему оттого, что выкопана картошка, убрана свёкла, выдергана морковь. Всё это покоится в коридоре в семи мешках, укрытых брезентом и одеялом. Подспорье. Не тратиться зря ни ему с его постоянно хворающей Евдокией, ни сыну с невесткой. Сын приедет за этим добром десятого ноября. Сегодня второе. Увезет и его. Чтоб опять он жил-поживал в своей городской квартирке. Он да жена его Евдокия, с которой он неразлучен вот уже 45 лет.

В коридоре скребнуло. Опять грызуны. В Лепеньге сорок домов. Местных жителей нет, одни горожане, и зимой никто из них здесь не живёт. И хвостатая нечисть, чуя тепло, норовит туда, где ещё продолжается жизнь. Крысы да мыши. Нынче их особенно много. Татанов всю отраву на них истратил. Оставался лишь яд в порошке. Очень сильный, который достал ему сын. Чтоб хватило его до отъезда, порошок растворил в горячей воде, окропив мёртвой жидкостью сухари. Сухари же повесил повыше, в сенях, около двери, в холщовом мешке. И брал их оттуда по нескольку штук, каждый раз раскладывая возле мешков с овощами.

Разложил и сегодня. И снова к окну, как к приятелю, с которым мог просидеть дотемна.

Татанов обожал пространство, ощущая себя открывателем всех ландшафтных перемещений. Что он там видел? Мягкое белое колыханье, уходящее за деревню, где протекала, глотая снежинки, чуть пристывающая река. А дальше, за рослыми ольхами, по пологому скату водораздела – поля, поля и поля.

 

Послышались в сенях шаги. Дверь открылась. Девушка на картине художника Васнецова, прямоугольные с маятником часы, отдушина на печи, висящая лампочка над столом глядели, словно обыскивая пришельца, как бы спрашивая его: кто такой? Откуда? Зачем явился? Старик же, сидевший на табуретке, взглянул на вошедшего безразлично, не собираясь его расспрашивать ни о чём.

– Александр! – представился тот с порога. Голос свежий и ясный, как с утреннего мороза. – Попал в передрягу! За что? Да за то, что меня грабанули. Двое. Меня же и сдали ментам как грабителя этих двоих. Пришлось убежать. Ничего. Я их всех там запомнил. Вернусь ещё к ним. Они у меня будут здесь! Как котята! – Нога Александра в мокром полуботинке колебнулась, вскидываясь носочком, словно он с неё сбрасывал этих котят.

Парень был килограммов под сто. Красивый, с волнистыми волосами, без головного убора, в кожаной куртке. Глаза весёлые, настежь, как раскрытые на весну блестящие окна. А на щеке – белая ниточка – шрам от ножа.

Татанов сразу понял, что парень бывалый, прошедший огонь и воду, однако с секретом, который нельзя раскрывать, и он не раскроет.

– Ну-ну, – сказал Татанов, – я же не видел, как ты убегал. Ни к чему это мне.

– Чудесно, отец! – Александр улыбался, сваливая с лица не только смеющиеся морщинки, но и неровную ниточку белого шрама. – У русского человека душа большая! Поймёт, не то, что ли иностранец!

«Иностранец-то тут при чём?» – не понял пенсионер, загребая рукой полукруг небольшого кухонного пространства:

– Давай проходи.

Парень, хотя и плёл небылицу, но нравился Татанову. Нравился прежде всего своим темпераментом, натиском бойкой жизни и неизвестностью: кто он? куда он? и почему оказался именно здесь, этакий взявшийся ниоткуда граф Монте-Кристо, незаслуженно пострадавший и теперь настроившийся на месть?

И пройти-то всего от порога к столу полтора десятка шагов. Но и эти шаги прошёл Александр так, как надо, ступая прочно, на всю подошву, отмечая себя в глазах хозяина чуть ли не праздничным человеком, кому не положено быть, как всем.

 

– Батя! Выпить бы мне! – попросил Александр. Но как попросил! Словно в просьбе его было то особое обаяние, какое склоняет любого, к кому обращаются с ним, на широкую русскую доброту.

Водки было у Татанова в обрез. Одна бутылка. Её он берёг. Неделю ещё предстояло ждать сына, и ежедневная рюмка вечером перед сном была для него как спасительное лекарство. И все-таки он сходил к холодильнику. Вынул бутылку. Тут же – на стол. И закуску принёс. Стакан же поставил один.

– А ты чего, батя, не будешь? – спросил Александр.

Татанов отказался, сославшись на нездоровье:

– Сердце. Нельзя. Давай уж ты сам. Без меня…

Александру было не хуже. Сидел, вбирая в себя уют стариковской избы, водку с закуской и робкое шевеление стрелок висевших над ним настенных часов.

Ночь подошла, как белая женщина, заслоняя окна от полумрака, в каком сидела деревня, мирно слушая шорох черёмуховых ветвей, в которых плавали еле видимые снежинки.

– Будем спать, – сказал Татанов, едва Александр покончил с едой и бутылкой.

Сам он забрался на печь. Александр – на кровать. Он уже засыпал, как вдруг услышал внизу страшный треск, словно в простенке около пола трещало рвавшееся бревно. Никогда Татанов не слышал, чтоб так храпели. Сколько энергии в этом храпе, сколько грохота, сколько силы! Словно в маленький дом ввалилась стихия.

Терпел Татанов. Ворочался на фуфайке, сквозь которую проступала твердь печных кирпичей. Храп продолжался почти до утра. Почти до утра не спал и хозяин. Лишь когда поутихло, закрыл глаза и забылся. Но ненадолго. Сквозь сон услышал шаги. Ходил Александр. Снял с печи валенки и ходил в них уютно и мягко как кот. Слышно было, как открывались дверцы посудного шкафчика, холодильника и буфета, скрипели ящички кухонного стола. Засвистел электрический чайник.

 

Не понравилась Татанову самостоятельность гостя. Слез с приступков, обув на ноги вместо валенок старые тапки. Выбрался из-за печки. Глазам не верит своим. На столе рядом с чайником, пачкой чая и чашкой, откуда дымился заваренный чай, лежал разбросанный ворох квитанций, бумаг и многих других, печатью заверенных документов. Были средь них и деньги, последние триста рублей, с которыми Татанов собирался сходить за пять вёрст в магазин, чтоб пополнить свои продовольственные запасы. Именно эти три сотенные купюры и увидел хозяин в руке Александра.

– Ну-ко, положь на место! – сказал он ему.

Александр сунул деньги в карман. Пододвинул чашку с заваренным чаем. Стал отхлебывать не спеша.

– Ухожу, отец! Неплохо бы на дорожку чего-нибудь и покрепче. Может, где заныкано у тебя?

По лицу Татанова полезли багровые пятна, взбираясь на лоб и лысую голову, в которой стало вдруг до неприличия дурно и горячо.

– Положь, говорят! – повторил он, вглядываясь в лицо Александра, с которого тут же и стёрлось весёлое выражение удачливого гуляки, с кого решили потребовать деньги. И это его возмутило. Он лихо встал, смахнув со стола полетевшие на пол квитанции и платёжки.

– Тебе они больше не пригодятся!

Татанов, удерживая свой гнев, повернулся не только грудью, но и душой к вероломному гостю, словно увидел в нём лиходея, кого предстояло остановить:

– Ты чего это, парень? С ума посходил? Ведь последнее забираешь!

– Заткнись!

Покоробило Татанова. Он оскорбленно моргнул, вобрал в себя воздух и вдруг завёлся:

– Смелый какой! А ежли я милицию вызову? Прямо счас…

Не надо бы Татанову об этом. Лицо Александра покрылось злой багрецой.

Татанов опомниться не успел, как был повязан висевшей на спинке стула бечёвкой. По рукам и ногам. И лежал на кровати, брошенный так, что шея его заломилась.

 

Александр торопился. Схватил со стены хозяйский рюкзак, стал бросать туда всё, что могло пригодиться в дороге, из того, что нашёл он в этой избе. Досадовало его, что старик был из бедных и, кроме двух банок тушёнки, двух пачек чая, пакета с сахаром, пачки масла, он не нашел ничего. Подошёл к Татанову:

– Хлеб? Где хлеб?

– У меня не хлеб, – ответил хозяин, – у меня сухари.

– Где они?

– Там, за дверью.

Александр пнул ногой в проскрипевшую дверь. Увидел мешок на стене. Снял и бросил его в рюкзак. Потом увидел на вешалке стеганую фуфайку. Натянул на себя. А сверху – рюкзак.

Татанов поднапрягся:

– Ты, видать, человека убил? – голос его сухой и скорбный, как шелест страниц книги актов о смерти.

Александр усмехнулся:

– Тебе-то не все ли равно?

– А куда ты пойдёшь? – спросил Татанов.

– И этого, батя, знать тебе нынче не надо.

– Развяжи меня, – попросил Татанов.

Александр задумался на секунду. Что-то быстро решил. Но решил не в пользу хозяина дома. Пошарив в кармане фуфайки, достал оттуда спичечный коробок. Зажёг пару спичек, пристроив их аккуратно на край кровати. Огонь пополз по байковому одеялу. Татанов встрепенулся.

– Это ка-ак? – вытаращил глаза.

– Так, старче. На всякий пожарный. Чтоб ты меня в этой жизни не опознал.

Переступая порог, Александр обернулся:

– Скажи мне что-нибудь на прощанье?

Татанов бросил в дверь негодующий взгляд:

– Подохнешь и ты…

 

Шёл Александр и шёл вдоль берега по дороге. Уже за деревней, на вырубке, где стоял одинокий стожок, оглянулся. Увидел на фоне летящего снега дым и огонь.

– Был свидетель, и нет, – иронически улыбнулся. – Никто обо мне ничего не расскажет. Хорошо, когда есть на Руси пенсионного возраста обормоты. Слава богу, мне с ними не по пути. Мне ещё жить и жить. А им? Пожили, кажется. Хватит. Их у нас слишком много. Стране и так нелегко. Для чего ей балласт? От него надо срочно освобождаться. Как это сделал сегодня я. Хоть одним обормотом станет поменьше…

Ступал Александр в мягких валенках по снежку. Ступал, не смея остановиться, ибо хотел унести свои ноги подальше от этой ненужной ему деревушки, где он оставил огонь, а в огне – никчемного старикашку, каких на Руси слишком много, и все они зацепились за жизнь, как липучий репей.

Вечером мог бы он завернуть в светившееся сквозь лес огнями маленькое селенье и там попроситься к кому-нибудь на ночлег. Но не стал заходить, страхуя себя от случайного невезенья. Потому и разжёг среди леса костёр. Набил котелок свежим снегом. Растопил его на огне. Опустил туда пару щепоток индийского чаю. Налил в кружку и начал пить, хрустя трофейными сухарями.

И было бы в этот вечер ему сытно, угревно и романтично, но сухари объявили войну, разрывая желудок с той силой, с какой могли умертвить бы они и крысу. Александр поднялся и побежал к спасительному селенью, откуда к нему сквозь деревья струились оконные огоньки. Но боль разрасталась и разрасталась. Была она нестерпимой. Александр споткнулся, с отчаяньем постигая, что мукам своим он обязан пенсионеру, потому и находится в этом чёртовом перелеске, где только голые ольхи, снежный покров да какая-то белая птица на пне, разглядевшая то, как он падает в снег. Падает, сознавая, что самое жуткое для него в этом мире – это собственные глаза, на которые смотрит вечерняя птица перед тем, как распробовать их на вкус.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за октябрь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению октября 2016 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.