Блок. «Двенадцать» как предчувствие. К 100-летию поэмы

 

Купить в журнале за январь 2018 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 13 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

О поэме Александра Блока «Двенадцать» очень много написано: литературоведы, критики и писатели прошлого и настоящего спорят меж собой, высказывая полярные точки зрения, и никак не приходят к согласию. Согласие и невозможно. Загадка «Двенадцати» остаётся загадкой.

Но не загадка ли любое настоящее произведение литературы? Подчас оно остаётся загадочным и непостижимым даже для самого автора. Для Блока такое положение дел более характерно, чем для кого бы то ни было другого. Свои произведения он не сочинял, а извлекал из звуков мировой гармонии, будучи уверен, что художник только лишь «поглощён изысканием форм, способных выдержать напор прибывающей творческой энергии».

Сейчас, когда поэме «Двенадцать» исполняется сто лет (она написана в январе 1918 года), можем ли мы что-нибудь добавить к разгадке этой тайны? Вряд ли. Но предпринять очередную попытку осмыслить и переосмыслить произведение, созданное гениальным пером, – с учётом всего того, что мы знаем о столетии, прошедшем с того метельного января – просто необходимо.

 

Поэт принял революцию – это не подлежит сомнению. Об этом свидетельствуют его произведения – главным образом, статьи – написанные с 1918 по 1921 год. Последняя из дошедших до нас его работ – отрывок из статьи о белоэмигрантской печати – написана весной 1921 года, и в ней ясно прослеживается верность тем же идеям, что безоговорочно были приняты им в 1918 году. После этого поэт, сражённый болезнью, по всей вероятности, уже ничего не писал. До его смерти оставалось несколько месяцев.

Да, есть свидетельства современников – в частности, Зинаиды Гиппиус – о том, что в последние свои месяцы Блок возненавидел «Двенадцать». Но неизвестно, насколько можно подобным свидетельствам доверять. Догадки на этот счёт, конечно, имеют право на существование, но ни собственными высказываниями поэта, ни какими бы то ни было более или менее достоверными фактами они не подтверждаются.

Но, приняв всей душой революцию, Александр Блок всё же был чужд политике, в чём признавался сам: «Я политически безграмотен» – написал он в том же январе 1918-го. Поэтому принятие им революции не было основано на точном знании и понимании процессов, происходящих в России сто лет назад. Это принятие было поэтическим и в немалой степени – романтическим.

 

При этом Блок нисколько не идеализировал революцию. «Что же вы думали? – пишет он в статье «Интеллигенция и революция». – Что революция – идиллия? Что творчество ничего не разрушает на своём пути? Что народ – паинька? Что сотни жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и так «безболезненно» и разрешится вековая распря между «чёрной» и «белой» костью, между «образованными» и «необразованными», между интеллигенцией и народом?»

Он знал и о погромах, и о грабежах, и о бессмысленных и беспощадных самосудах, и о множестве невинных жертв. Его любимое Шахматово было разграблено в 1917-м. Но и это он принял как должное – как «волю народа». И всё равно призывал интеллигенцию «слушать ту великую музыку будущего, звуками которой наполнен воздух, и не выискивать отдельных визгливых и фальшивых нот в величавом рёве и звоне мирового оркестра».

Он воспринимал мир музыкально. Он считал, что «дух есть музыка». Он слышал музыку мироздания. И в революции он услышал и принял прежде всего её музыку, которая показалась ему мощной, свежей и очистительной. Его душа раскрылась навстречу этому свежему ветру, этой оглушающей музыке и сметающей всё на своём пути стихии, готовой уничтожить без следа всю тоску и весь мрак прежнего удушливого «страшного мира».

 

Продажа, установка, регулировка автомобильных фар и даже устранение запотевания и полировка. Компания, котрая восстановит оптику на вашей машине, находится здесь: https://fara-fonar.ru/. +7(499)450-78-28, Москва,1-й Котляковский пер. 3, корп. 1. Пишите: info@fara-fonar.ru.

Иллюзорны ли такие представления и ожидания, связанные с революцией? Безусловно. Но порождённые ею восторги были вполне искренними.

В «Двенадцати» нет никакой рассудочности, никакой заранее придуманной идеи, и тем более никакой революционной пропаганды. Она вся – гениальный поэтический слепок реальности, отражение самого духа, энергии, звука, красок, атмосферы Петрограда зимы 1918 года. Поэт с присущей ему восприимчивостью отобразил реальность – вместил ощущаемый всей душой поток энергии в те формы, в которые эта энергия вылилась. Вот что он сделал – не более, но и не менее.

И получилась вот такая форма и вот такое содержание. И получился мощный и гулкий звуковой напор, рубленый ритм, как будто сотрясающий мироздание. И получился вот такой язык – совершенно, казалось бы, не свойственный Блоку, слишком простонародный, грубый, неправильный, даже безграмотный. Но это был язык, на котором заговорил тогда город. Это не язык Блока, каким мы его знали раньше, но язык гениального поэта, с гениальной чуткостью уловившего и передавшего этот новый язык эпохи.

Эта свежая языковая волна, ворвавшаяся в застоявшуюся и заросшую паутиной реальность старого мира, воспринималась им как нечто позитивное – мы-то, уже прожившие опыт столетия, знаем, каким восторгом может наполнять один лишь намёк на возможность перемен после застоя и скуки, длившихся целую эпоху! И даже разрушительность этих перемен, сметающих старый мир дочиста, поначалу не пугает, а воодушевляет. Отрезвление наступает позже – иногда слишком поздно.

 

Мы не знаем, наступило ли это отрезвление для Блока. Вполне возможно, что он и не мог дожить до него, потому что оно было бы убийственно в любом случае. Но предчувствие страшного завтра есть в «Двенадцати». При всей величественности картины рушащегося старого мира, показанной в поэме. При всём восторге и трепете перед происходящим, явно ощущающимися там.

Удивительно, почему советские литературоведы видели в «Двенадцати» однозначное прославление революционных событий. Только лишь потому, что поэт создал образ реальности, такой, какая она была, не отвернулся от неё, запечатлел её? Но Блок и не мог отвернуться от реальности. Он всегда шёл к жизни, в жизнь, в глубь её, а не от неё.

Но давайте посмотрим пристальнее и увидим, что это за реальность, отражённая в поэме.

 

Кто представляет на её страницах старый мир?

Старушка, сетующая на лозунг, вывешенный на канате: «На что такой плакат, такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят, а всякий раздет, разут…». Длинноволосый писатель-вития. Приунывший невесёлый поп. Барыня в каракуле, растянувшаяся на скользком льду. «Безмолвный как вопрос» буржуй на перекрёстке.

Разве они страшны, эти представители «страшного мира»? Нет, они жалки, все до единого. Но никак не страшны.

Кто же представляет собой новый мир?

Собственно, те самые двенадцать. Число не придумано – отряды красногвардейцев, патрулировавшие в те дни петроградские улицы, состояли именно из двенадцати человек.

Ах, как ругали Блока советские критики за искажение образа бойцов революции! Мол, это были передовые представители рабочего класса, высокосознательные и высокоорганизованные, а вовсе не какие-то полубандиты-полуанархисты, как они представлены в «Двенадцати»!

Но поэт, повторим, ничего не выдумывал. Он отражал реальность, какой её видел, слышал и чувствовал. И у нас, знающих его пронзительную искренность и неприятие какой бы то ни было неправды, нет оснований ему не верить.

 

Они, двенадцать, уже чувствуют себя хозяевами не только этого города, но и мира, и всей жизни. Они уже предвкушают свою неограниченную власть не только в настоящем, но и в будущем. Они необразованны и неграмотны, они откровенные грабители и бандиты («Запирайте етажи, нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба – гуляет нынче голытьба!»). Они упиваются своей свободой жить «без креста» и «без имени святого». Они уверены в своей безнаказанности и палят куда попало, по поводу и без повода, даже не целясь, – кажется, просто для самоутверждения и устрашения окружающих. Они не задумываясь разряжают друг в друга обоймы из-за девки, которую не поделили. И не слишком печалятся, случайно убивая её. В самом деле: дрова рубят – щепки летят! Свой новый мир они начинают с крови, абсолютно бессмысленной и ничем не оправданной.

Идут они по Петрограду января 1918-го, всё дальше и дальше, сквозь метель и ветер, – идут, поругиваясь и стреляя в каждого случайного прохожего:

 

«Трах-тах-тах! – и только эхо

Откликается в домах…»

 

Вот кто здесь по-настоящему страшен!

А ведь за ними – будущее.

И в это будущее, в необозримую даль пространства и времени, идут они даже не под красным флагом – под кровавым!

 

Да, этот кровавый флаг в руках у Христа, которого Блок увидел во главе отряда красногвардейцев. Больше всего споров всегда вызывал именно этот образ. Сторонники революции ругали Блока за религиозные мотивы в революционной поэме, противники – за кощунство и богохульство.

В самом ли деле красногвардейцы в поэме – практически святые апостолы, которых сам Христос ведёт на правое богоугодное дело? Конечно же, нет. Дело в том, что Блок своеобразно относился к Христу. Не будучи религиозным, он не понимал и не принимал его. Так, в письме к Евгению Иванову Блок пишет: «Мы оба жалуемся на оскудение души. Но я ни за что, говорю Вам теперь окончательно, не пойду врачеваться к Христу. Я его не знаю и не знал никогда… Пустое слово для меня».

По мнению известного блоковеда Владимира Орлова, Христос был для Блока не мессией и не сыном божьим, а скорее кем-то вроде предводителя бунтовщиков, восставшей голытьбы, изгоев, униженных, оскорблённых, грешников и даже бандитов. И при этом Блок был убеждён, что именно Христос ведёт красноармейцев. Где-то в записной книжке добавил: «К сожалению». Почему – к сожалению? Не потому, что красноармейцы недостойны Христа. Причина такова: «Надо, чтобы шёл Другой». Именно так – с большой буквы.

Другой – кто? Тот, кто не будет держать в руках кровавый флаг, и поведёт другим путём – не кровавым? Загадка. И при всей субъективности трактовки Блоком образа Христа главное ясно: он сам чувствовал, что не всё так хорошо и благополучно тут с этими двенадцатью.

 

Да, «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые». В той же статье «Интеллигенция и революция» Блок цитирует эти знаменитые слова Тютчева, говоря о величии своей эпохи. Да, величественна картина потрясённого мира в «Двенадцати». Да, в полной мере передана музыка эпохи в поэме. Но выводы не сделаны и точки над i не расставлены, да и не могли быть расставлены.

Есть только предчувствие – возможно, не до конца осознанное самим Блоком. Это мы теперь знаем, куда они пришли под своим кровавым флагом. Сколько крови и какое ужасающее количество жертв было ещё впереди. Поэт не мог этого знать. Но, слушая музыку революции, он наверняка улавливал в ней те самые фальшивые и диссонансные ноты, на которые призывал интеллигенцию не обращать внимания. Но сам он, с его чутким слухом, не замечать их просто не мог. А слыша их, конечно же, предчувствовал будущее. Предчувствовал – и пророчил. Может, даже помимо своей воли, как все гениальные поэты русской земли.

 

Что с ним случилось в последние годы? Почему практически не писал больше стихов (после «Двенадцати» – только «Скифы», в том же январе 1918-го, «Пушкинскому дому» в феврале 1921-го, ещё несколько стихотворений и набросков к продолжению поэмы «Возмездие»)? От какой таинственной болезни сгорел, будучи не так уж задолго до смерти вполне молодым и здоровым?

Остаётся только догадываться, и точных ответов мы, скорее всего, никогда не узнаем. Но то, что у него была тяжкая депрессия, несомненно. И вряд ли вызванная только наследственными факторами и особенностями характера. Наверняка были внешние причины. Да, мы знаем о его усталости – участвовал во всевозможных комиссиях и коллегиях, приходилось посещать какие-то бесконечные заседания, всё это он воспринимал сначала с энтузиазмом, потом – с отчаянием: отрывают от любимого дела на что-то бессмысленное и чужое. В итоге – мрачные мысли в дневнике: «Как я вообще устал», «Я как в тяжёлом сне».

Это была такая усталость, от которой никакой отдых уже не мог помочь. Потому что для поэта, слышавшего музыку мироздания, произошло самое страшное: он почувствовал себя оглохшим.

Музыки больше не было. Мироздание замолчало.

Люди боятся конца света. Для Блока наступил конец звука. Что означало то же самое: конец мира, конец поэзии, конец всего.

На вопросы о том, почему он не пишет, отвечал: «Было бы кощунственно и лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве» (по воспоминаниям Корнея Чуковского).

Может, музыка революции оглушила его? И он, чуткий к голосам миров, вселенных, звёзд, планет и человеческой души просто потерял способность слышать эти тонкие гармоничные ноты? Или музыка революции сама умолкла, перестала существовать, превратившись в уродливую какофонию, хаос звуков, нестерпимый для поэтического уха?

Вполне вероятно, что именно так.

Ветер революции снёс до основания старый страшный мир. Но новый мир оказался не менее, а может, и более страшным. Это ли предчувствие убило поэта и человека Александра Блока?

 

В поэме «Двенадцать» встречается кажущееся случайным, но совершенно не случайное для поэта слово – «скучно». Слово это всегда стояло у него в одном ряду с пошлостью, бездельем, тупой сытостью, бессмысленностью и тоской «страшного мира» и его обитателей. Революция пришла, чтобы смести эту скуку! Об этом мечтал Блок! Об этом писал еще 1910-м году в стихотворении «Сытые»:

 

«Пусть доживут свой век привычно –

Нам жаль их сытость разрушать.

Лишь чистым детям – неприлично

Их старой скуке подражать».

 

Так почему же нашлось место этой «старой скуке» в обновлённом, звучащем музыкой революции Петрограде 1918-го года?

Не отпускает она красноговардейцев, как ни расстреливай её, как ни запугивай громкими лозунгами и грозными окриками. Скучно им, бесконечно скучно:

 

«Ох ты, горе-горькое!

Скука скучная,

Смертная!»

 

Где же он, свежий ветер перемен, где же эта очищающая стихия? Уж не привиделась ли, не послышалась ли? А иначе – почему же и она несёт только скуку, все ту же тоску и вечную боль души?

 

Загадочна и неисповедима человеческая душа. В вечной тоске по счастью и гармонии, или хотя бы по покою и воле, она способна порой разрушать и себя самоё, и окружающий мир. И не спасают революции, нет, не спасают, а сеют ещё больше хаоса и разрушения.

И всё же в самой себе таит она, душа, спасение. В том сокрытом двигателе добра и света, что прячется в самом её основании. В той гармоничной музыке мироздания, что звучит вопреки всему, и прорывается сквозь скуку, мрак, пошлость, тоску и какофонию страшного мира, а также сквозь грохот и звон революций.

 

«Простим угрюмство – разве это

Сокрытый двигатель его?

Он весь – дитя добра и света,

Он весь – свободы торжество!».

 

(Из стихотворения 1914-го года)

 

А ещё он поэт и пророк, погибший на переломе эпох, как гибнут самые чуткие и самые честные – те, через чьи сердца проходит трещина, когда рушатся миры.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2018 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению января 2018 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.