Жертвенник. О сакральном и профанном литературного творчества

На чтение потребуется 12 часов | Скачать: doc, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

Что такое писательство? Это, прежде всего, сочинительство. Писатель придумывает некую собственную историю. Но он не может ее придумать из ничего. И тема, и сюжет, и персонажи – все составляющие неизбежно берутся из жизни. Иначе говоря, любое творение имеет свой прототип, который существовал, не зависимо от писателя. Более того, едва ли можно найти прототип, который возник впервые, не имея аналогов в прошлом, ближайшем – и самом дальнем, былинном, древнем, мифическом.

Так же и сам писатель. Он – не первый на земле сочинитель. До него были другие, разной степени известности и величия. Собственно, и писать-то человек принимается только лишь потому, что уже имеет перед собой примеры для подражания.

Таким образом, феномен литературного творчества – это всегда повторение архетипической ситуации in illo tempore, в обратной перспективе восходящей к тому истоку, где первые персонажи были самыми первыми тварями, самым первым творцом – БОГ, а самым первым творческим актом – СЛОВО.

 

«Согласно полинезийскому мифу, вначале были только первобытные воды, погруженные в космическую тьму. И вот из "безмерности пространства" раздался голос пребывавшего там Ио, Верховного Бога, выразившего желание прервать свой покой. И тотчас явился свет. И Бог говорил: "Вы, воды Таи-Кама, разделитесь. Да возникнут небеса! " Так через посредство космогонических речей Ио возник мир».

«Слова, которыми Ио образовал Вселенную, – которыми, иначе сказать, она была оплодотворена и побуждена произвести мир света, – те же слова используются в ритуале оплодотворения бесплодной утробы. Слова, которыми Ио зажег свет во тьме, используются в ритуалах, предназначенных ободрить омраченное и впавшее в уныние сердце, немощную старость; осветить потаенные места и дела, вдохновить на песнесложение и многие другие деяния, помогающие противостоять отчаянию во времена поражений. Ибо всякий такой ритуал содержит слова [использованные Ио] для преодоления и рассеяния тьмы».

«Ни в каком случае нельзя рассматривать миф в качестве фантастической проекции "естественного" события. В плоскости магико-религиозного опыта, как мы уже указывали, природа ("естество") никогда не бывает "естественной". То, что уму эмпирика или рационалиста представляется естественной ситуацией или естественным процессом, в магико-религиозном опыте есть кратофания или иерофания».

«Мифы о "богах растительного мира" составляют в этом отношении отличный пример трансформации "естественного" космического события и обретения им религиозной ценности… Страдания, смерть и воскресение Таммуза, какими они явлены нам в мифе и в том, что они открывают, столь же далеки от "естественных феноменов" зимы и весны, как образы мадам Бовари и Анны Карениной от адюльтера. Миф есть автономный акт духовного творчества; именно через этот творческий акт осуществляется откровение – а не через те вещи или события, которые он использует. Короче: драма смерти и воскресения растительного мира раскрывается нам посредством мифа о Таммузе, а не наоборот».

«Аналогичным образом некоторые космогонические мифы, повествующие о том, как мир был сотворен из тела первобытного великана, если не из тела и крови самого Творца, стали моделью не только для "строительных ритуалов" (связанных, как мы знаем, с принесением в жертву живого существа при возведении дома, моста или святилища), но и для всех форм "творчества" в широчайшем смысле этого слова. Миф раскрывал природу всех "творческих актов" – а именно то, что они не могут быть осуществлены без "одушевления", без прямой жертвы жизнью созданием, которое уже обладает этой жизнью».

«Всякий миф, независимо от его характера, повествует о событии, имевшем место in illo tempore, и является в силу этого прецедентом и образцом для всех действий и ситуаций, в последующем это событие воспроизводящих… Миф возвращает человека во вневременную эпоху, каковая представляет собой, в сущности, illud tempus, т.е. "предрассветное", "канунное" время – оно же "райское" время, время вне истории. Всякий, совершающий ритуал, выходит за пределы профанного времени и пространства; аналогично всякий "имитирующий" мифологическую модель или даже выступающий в роли слушателя (а значит, участника) ритуальной рецитации мифа изымается из процесса профанного "становления" и возвращается в Великое Время».

 

Мифотворчество возникло задолго до появления письменности. Однако едва ли приходится сомневаться, что древние мифы сочинялись отдельными личностями, которых сегодня можно было бы назвать литераторами. Искусство литературы находится в той «срединной точке», где посредством слова сводятся воедино два сущностно разных мира: вечный и преходящий, божественнй и человеческий, архетипический и случайный, образный и конкретный, метафорический и буквальный.

В своем высшем пределе литература есть мифотворчество. Великие произведения, вошедшие в мировую классику, те, о которых мы говорим «книга на все времена» – это всегда какая-то сверхистория, архетипическая, понятная и близкая каждому человеку. Даже если произведение повествует о чем-то суетном, пошлом, банальном, его подлинное содержание – за пределом банальности. Оно между строк, между слов.

Высокохудожественное произведение – это не изложение, а Откровение. Иерофания. Явление читателю Бога. И писатель – его проводник.