Говорит художник – 2012

 

 

 

Похоже, что для большинства людей события, в которые вовлечены народы, такой же повод поговорить, как и любой другой повод. Я считаю неуместным высказывать своё отношение к глобальным катаклизмам, поскольку чту людей, которые их претерпели. И я понял, что значит «минута молчания». Это всё, что можно сказать, чтобы почтить память павших. И не чваниться своим мнением о том, что недосягаемо ни для чьих мнений.

 

Посмотрел статьи Максима Кантора. Они укрепили меня в мысли, что, несмотря на их правильность, они уводят от сути дела. Например, он пытается ответить на поставленный им вопрос о победе концептуализма в пост-советском искусстве. В пост-советском искусстве он, может быть, и победил. Но тогда он говорит о победе концептуализма не над искусством, а над неискусством. Искусство явление творческое, у него нет врагов, оно не может быть «пост-советским», оно может быть только истинным.

Или он пишет о «бульдозерной выставке». Опять уводит от сути. Ведь в то время главным было выйти один на один против системы. А он смотрит на эту выставку с точки зрения сегодняшнего дня. Если так смотреть на вещи, то, например, изобретатель радио Попов ничтожество по сравнению с современными профессионалами.

Самым банальнейшим образом он говорит о деэволюции искусства, рассматривая, например, импрессионизм как проявление его упадка. Что касается меня, то в некоторых работах Матисса я вижу ту же красоту, что и в работах Ботичелли. Только Матисс достигает её более простыми средствами, чем Ботичелли, которому для её выражения требовалось написать множество ненужных фигур.

Что касается его рассуждений о Солженицыне, то он за «фактами» не видит фигуры этого человека. Я думаю, что через сочинения Гоголя, Достоевского и Солженицына можно понять и почувствовать страну, в которой происходит столько прекрасного и безумного.

 

Странный процесс происходит в моём сознании. Как будто принадлежащее мне тело перестаёт быть моей собственностью и куда-то исчезает. И я уже не в силах его вернуть. Оно принадлежит моей жизни, а я эту жизнь покидаю. Но картины, которые стоят перед моими глазами, возвращают мне силы. И я сделаю их.

 

Мне ещё не удалось соединить ощущение бескрайней свободы наступающего ничто с идеей ограниченного моей жизнью бытия.

 

Ощущение смертно, жизнь идеальна. Поэтому идеализм творит жизнь, а материализм отдает её во власть смерти.

 

Современные философии феноменальны. Это значит, что они действуют только в настоящий момент времени до тех пор, пока есть сознание этого настоящего момента. Онтологии распространяются на все времена и существуют во временах, предопределяя собой возникновение феноменологий. Так что только незрелые персоны могут полагать, будто их видение мира является основополагающим для размышления феноменом. Подлинные идеи возникают из неосознанных глубин онтологического мышления.

 

Иногда мне кажется, что жизнь покидает меня. Затем она вспыхивает снова – ещё ярче и короче. И несмотря на то, что я обречён видеть бесконечную новизну в её однообразных проявлениях, чувствовать её мощь и увлекаться каждым её движением, – зреет во мне неприятие того, что некогда было счастьем, надеждой и ожиданием.

 

Мои картины перестали сиять и стали похожи на лишённую света музыку Бетховена. Скоро они превратятся в бесцветный день Рихарда Вагнера, достигнут безумия Ницше и исчезнут в бытии и ничто Ясперса. А затем наступит концептуализм... Но я думаю, что не пойду по этому пути.

 

Некоторые считают, что мудрость заключается в том, чтобы отказаться от истины.

 

Все будут спасены, только злодей отречётся от себя, а истинный человек воскреснет.

 

Идеями творцов увлекается зоологическая масса. Пример этому – религии. Искусство же и наука существуют для образованных людей. Истинное искусство ориентировано на идею Бога, мнимое – на зоологическое сознание.

 

И все-таки, в этом мире быть нельзя. В нём можно только не быть. Я есть тогда, когда этот мир находится во мне. Поэтому я должен непрерывно испытывать состояние творческого напряжения. Мир является продуктом моей воли, творческим и разумным состоянием души, воплощением духа. И хотя я ещё не знаю, что это значит, я знаю, что это так.

 

В совершенной картине духа изъяны недопустимы.

 

Концепции перекрывают бреши сознания, маскируют уродство и скудомыслие, оправдывают ничтожество и формируют губительное отношение к гениальности. Только совершенные идеи способны противостоять этому тотальному мраку бытия. Только в них здоровый дух обнажается в своём подлинном значении и отвергает то, что пыталось сделать его существование недопустимым.

 

Любовь пытается объять свой предмет. Когда это невозможно, она превращается или в истинную любовь, или – в смерть.

 

Наступает время постатеистической культуры – живой, светлой, радостной. Художник впервые соприкоснулся с небывалым материалом истории, с невиданным состоянием мира, с ещё не слепленной человеческой душой, с неведомым ему интеллектом, с загадочным окончанием жизни, с вечной памятью бытия и ожиданием следующего выражения.

 

В этой Вселенной нет места не только Богу, но и человеческой душе. Она способна вместить только тело, которое произошло из небытия. В ней не может быть ничего, кроме того, что есть. В ней нельзя ничего ни убавить, ни прибавить. В ней нет и не может быть привнесённых ценностей, например, искусства, созданного Богом или человеческой душой. Человек в ней признаёт только себя и выше себя ставит только самого себя. Поэтому он признаёт эволюцию и прогресс. Ему не нужно ничего, что его превосходит: он превосходит себя сам. Ему не нужен Бог, душа, искусство. Ему нужна плоть, поглощая которую, он поддерживает своё небывалое постоянство.