Сцены из русской жизни

 

Набросок в двух главах

 

	Поделиться:

 

 

 

Купить в журнале за август 2021 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 8 минут | Цитата | Подписаться на журнал

 

 

 

 

I

 

 

Комната с широким распахнутым настежь окном была занята двумя друзьями. Руднёв лежал на спине, на постели, закрыв глаза, а его товарищ, в противоположность, чуть сгорбившись, стоял, опиравшийся о стену и не двигавшийся, с лицом, пропускающим любой стук жизни мимо себя.

С блестящих дубовых листьев бежали, казалось, мягкие струи прозрачных капель, отблёскивало на грунтовой деревенской дороге влажное; на слегка затянутом небе сверкали звёзды. Бунин ждал голоса, милого шороха, волнения, ждал того, чего быть не могло, и за что он отдал бы всё:

– Вот ты говоришь… фатум… повод… причина… – начал разгорячённо, взволнованно, до дрожи в кистях Бунин, суетливо ходя из стороны в сторону и ломая руки. – А моя любовь… так смотришь же… оно всё настолько просто так… Вот сейчас любви надо… вот сейчас на природу смотришь… и любви…

Руднёв покачал головой.

– Боже… – Бунин взялся за голову, – как я был счастлив, когда её любил… Костя… боже… ты помнишь?.. ты помнишь, как твою сестру любил?.. Ташу… раньше любил…

Упоение светилось в нём, когда он смотрел в окно; Бунин понимал что-то, что никогда, в сухое, бесчувственное время, не мог понять, и для понимания этого ему нужно было то, что было в его душе сейчас. Вся вдохновенная простота ночного неба разлилась непостижимой красотой в сердце… Беспорядочные слова, завязанные на воспоминаниях, понятные только тому, что чувствовало в Руднёве, стали доноситься.

– …Как она дёргалась от нас… как мы её доставали. – Бунин расхохотался. – Как любви хотел тогда тоже… любви хотел… её… любви… одной любви…

Он вспоминал её; её – той, которую он полюбил; нежная ли, смешная ли девочка, бегавшая с двумя косичками, но она всей собой его влюбила, всей собой стала однажды его дыханием счастья.

За что, из-за чего эти юные, детские глаза, полные веселья, были столь красивы и жизнерадостны, и за что, из-за чего это маленькое сердце столь широко, столь усердно старалось вслушаться в хлопотания порывов жизни? За чем оно всегда так живо стремилось?

Бунин вспомнил, как она, заняв кровать брата, с упоением слушала их разговоры, как она светилась счастьем, как она, смеясь, бегала и любила всё, потому что не могла не любить. Простота, нежность и открытость – неужели это красота? Неужели ум не стоит всей кротости, внешность не стоит всех глубоких чувств, высокомерие, поднимающее нас, не стоит всего добра? Бунин не знал ответа: он любил её и не понимал, почему; так же как он разлюбил её и не знал, за что.

Любовь! Как же неизвестно, невнятно нам данное поприще, когда мы сами чувствуем! А если полюбит такая как она?.. А ведь, представить только, она правда его любила… и любила мирно.

Бунин не мог себе даже вообразить, что её безграничная душа может распылять свой лепет наслаждения не равномерно на всё существующее, хотя ответ крылся в ней, в понимании самой сути возвышенного и небесного.

Он вспомнил, как она поменялась, и найти её без слёз становилось невозможно, как родители, брат тревожились, истязались волнениями и ничего не могли поделать с этой переменой. Руднёв из-за всего начал впадать в злость, гнев, в токи апатии и равнодушия. Отец и мать спорили друг с другом о причинах внезапных перемен дочери и совсем разладились.

Надвигался вечер; она стояла у окна.

– А, точно… это ты… проходи… не стой там… пожалуйста…

Бунин увидел сияющее влажное лицо. Рука её проскользнула по багряным щекам.

– Послушай…

– Нет, не говори ничего!.. прошу… – молила тут же она, – …я не знаю, отчего всё это… не могу знать… недавно было так хорошо, а теперь больно… пожалуйста, не надо меня спрашивать… Петя…

Она обернулась и долго вглядывалась в медово-сиреневый закат и ветки тоненьких деревьев, вроде берёз. Небо было мрачно. Свет золотого солнца нашёл незначительную брешь и бил в зашторенные отчасти и полностью раскрытые окна.

– Боже… – она устало положила голову на спинку кресла.

Её взор пронзился ожиданием, какого ни разу никто не видел: губа дрогнула, ланиты вспыхнули, глаза остановились на нём, на его глазах. Что разрывалось в ней? Самое необъятное явление, которое я мог бы написать, объяснить, но не сделаю этого.

Художник всегда стремился в своей картине, в своём полотне к правдоподобию, однако, понимая возвышенность и широту того, что ему предстоит писать, он размывал водой краски и отступал от детальности. Я делаю точно так же. Если вам интересно чувство, ей владевшее, – любовь ко всему; если интересно противоречие, убивающее её, – жестокость окружающих к этой любви; однако, мои друзья! это лишь слова, лишь деревце на пейзаже, лишь часть великой гармонии, лишь часть настоящей жизни…

«…ни слов… ничего… не надо… ни этих взглядов… мне другое… ни любви… мне другого надо… скажи… только это другое…», – просило сердце; она ждала, обматывала густой прядью своих каштановых растрёпанных волос пальцы, прислоняла к нежным неспокойным губам руку. Бунин молчал. Он мог, он даже произносил в глубине те важные, нужные слова, но что-то сломалось, перевернулось: сердце его закрылось, отвергло и не хотело, перестало её понимать.

Она, ничего не дождавшись, разразилась гневом, рыданиями, зашторила во всплеске ненависти окно и убежала.

 

 

 

II

 

 

Руднёв приподнялся и укоризненно, несчастно, даже злобно собирался посмотреть на друга, он был несчастен, и слово любви представлялось ему жёстокой усмешкой, но глаза товарища, их блеск доброты отразился на нём.

– …ты знаешь… ведь… она стала… такой холодной!.. точно ей всё опротивело… но я не знаю… просто так… и разлюбил!.. – на последних словах Бунин задрожал, затрясся, покраснел и схватился за волосы; вместе с искренним, вслух произнесённым признанием в том, что он разлюбил её, пришла ещё большая волна любви к ней.

– Стала… – друг удивлённо бросил свой взор в глаза Руднёва, которые сияли лучистым огнём, исполненным жалости к себе и сострадания к другим, исполненным тем, что больше всего любил в нём Бунин, исполненным самого прекрасного в человеке.

Руднёв сразу нахмурился, однако и тут же, быв не в состоянии сопротивляться, проявил душевность в каждой черте своего худого лица.

– Ты веришь в смерть?

– Как в смерть можно не верить?

– Один постоянно мне доказывал… – омрачение проступило в нём; Руднёв посмотрел в окно и вздохнул; сердце его очень сильно билось и не могло совладать со всем переполняющим, – …я одну всегда любил…

Запах вешней свежести, дышащей юностью жизни, рдеющих всей полнотой прекрасного вишен на щёчках у деревьев, стороной, бликом воспоминания окатил ему голову.

Маша была несколькими годами младше, почти ровесница, и связанной общим с ним взрослением. Она с самых ранних лет перенесла много несчастья, горя на своих нежных плечах, много видела зла, много испытывала жгучих слёз и ударов, убивающих и разламывающих сердце. Всё пыталось погубить её, разрушить, разорвать, охладить, всё пыталось перестроить, изменить. Вместе с тем, она крепла своим лебединым станом, закаляла грудь в сталь и, будто назло, расцветала, распускалась настоящей красотой и жила. Нежные плечи её стали сильнее, но не огрубели.

Маша по нраву была покойна, мила и чистейше, искренно добра, обретала вспыльчивость и жёсткость, когда им следовало осесть пеленой на душе; от неё нельзя было дождаться сильного чувства любви, однако если бы она кого и полюбила, то, пожалуй, полюбила бы навечно.

День стоял тусклый и унылый, облачный, без каких-либо намёков на солнце. Руднёв шёл с Машей по яблоневой роще, смотря ей в глаза.

– Зачем тебе?.. – Руднёв поглядел на огромную бежевую шляпу и улыбнулся.

– Тебе нравится? – приятно спрашивала она. – Чтобы не напекло.

– Сегодня…

– …будет солнце… – Маша тихо рассмеялась и улыбнулась в ответ.

Увидев несозревшие яблоки, обсыпавшие одно дерево, она вдруг задумалась.

– Вот почему люди любят незрелое?

Руднёв молчал, вглядываясь в её лицо, точно ища ответа.

– Нам всем так хочется побольше чувств! Всё время хочется и пораньше! – Маша убрала за уши растрепавшиеся волосы. – Наедимся кислого, и нам будет плохо. А знаешь, что я думала?.. – она отломила маленькое яблочко. – Любое перезревшее будет лучше…

Роща, казалось, смиренно согнула все свои свежие ветки, покривила деревья и аркой заключила себя.

– Я помню, как мы ели крыжовник. Нас называли жуками. Как хорошо тогда было! Куда уходит детство? Таша любовь себе уже ищет. – Маша сняла шляпу и с душевной улыбкой положила в неё сорванное яблоко. – Да и сейчас хорошо…

Руднёв хотел что-то сказать, но увидев её пытливый, интересующийся милый взгляд, побагровел и... [👉 продолжение читайте в номере журнала...]

 

 

 

[Конец ознакомительного фрагмента]

Чтобы прочитать в полном объёме все тексты,
опубликованные в журнале «Новая Литература» в августе 2021 года,
оформите подписку или купите номер:

 

 

 

 

	Поделиться: