Сказка для Н.Л.

Хвала Анжелине Полонской

Что я могу тебе сказать,
Если ты выучила это 17 лет назад?
Как будто твой корабль давно разбился о рифы.
У меня был приступ, я разбил рукой циферблат,
На котором никогда не было нужных мне цифр.

Когда соберутся люди –
я крикну: «Хвала Анжелине Полонской!»
Скажу о любви к Лощеновой,
достав фото Сальмы Хайек из рукава…
Но все это будет не так, все слишком просто…
Нам покажется, что поет канарейка, а по правде – сова…

Из всех нарядов мне к лицу смирительная рубашка
Ну и еще не отказался бы от костюма шута.
Я весел, я смеюсь – потому что мне страшно,
Но красок еще много, и я раскрашусь во многие цвета…

Наверное, ты похожа на нее, особенно взгляд и характер.
Ты великолепна, ты мастер боевых искусств
Ты лучше меня знаешь, когда уже хватит
И я спал, спал очень долго, и еще дольше – я не проснусь.

Встретимся в условленном месте, в центре черной комнаты
Черной, круглой комнаты, в час X, прилетим туда на коврах
Возьми для меня свечи, те, которые еще не сломаны…
Так что помни, у тебя есть дело – ты развеешь мой прах.

безвозмездно

Вы продали жизнь, разделив ее на порции,
Тем самым наполнив мир отравленными колодцами.
И что с того, что мне не бросить свет под ее окна?
Я здесь говорю о ней, и здесь же я подохну.
Пусть будет ночь, и у нее четвертый, третий, пятый…
А я сижу на крыше: безмятежный, безвозвратный.
Да будешь ты счастливой, да собственно уже…
А здесь: взывают двери, лопаются лампы, сердце на ноже.
Я знаю, к тому времени тебя сожрут
Я посмотрю, и ничего в тебе мне не напомнит парашют,
Который показался мне – мне показался знаком.
За каждый съеденный кусок тебя я буду горько-горько плакать.
Тебя сожрали. Как жаль мне, что тебя сожрали.
Обнять тебя бы и отдать тебе мои серебряные шали.
И я уйду. Уйду совсем, а может быть, надолго,
И буду петь там о тебе, – Тебе, как сдвинутый монах без бога.

Ну, так, скажи мне, жизнь,
зачем ты ставишь на рога святых младенцев,
пропарывая грязью их немые колыбели???
И все-таки, рад я, что ее люблю, и никуда от этого не деться.
Ее сожрали, навсегда сожрали. Сожрали Фею. Не успели.

* * *

Небо горело, небо сломалось. Сломалось «слишком».
Перед гордым смехом, перед дивным стихом, хотя бы «возле».
Вот идет, но не видит. Вот он поет, но не слышит.
Имя ее холодно, безответно. Имя ее он произносит.

Это правда, правда, навылет.
И все придумано нами, нами самими.

Анжелина, Анжелиночка – не сестра ты мне, но и не враг.
Не друг, но и не посторонний.
И когда-нибудь полетит этот голубь, в груди, в руках,
И заткнется смеющийся на небосклоне.

Анжелина, это ничего, что я люблю Фею, это ничего.
Я существо аморфное, это ничего.
Но когда-нибудь взорвется этот город, эта боль и это волшебство.

Анжелина, ты же можешь понять, что я чувствую к Фее?
Струны зажимаю, чтоб не слышать, зажимаю как горло.
Нам есть задание – раздавать лампады, раздавать и не верить.
Смеяться на Солнце, проглатывать слезы, быть мертвым.

Но кобель есть кобель. А сука есть сука.
И она не Цитадель, а жизнь – немая потаскуха.

Сколько раз она смотрела вверх, бросала жребий…
И по этому поводу слезы (не у нее) разъели палубу.
Сколько раз она думала, что он у нее последний,
И не поверишь, – в письменах умоляла жалобно.

Но кое с кем, совсем другое дело:
Изрезались руки о колосья света,
Думает о ней и с этой иглы никак не соскочит.
И выкриком расстелено, и не напоено, не согрето.
И хочет того, чего он совсем не хочет…

И здесь с-у-маа-шедшее веселье!
Глаза летят высоко в оправе легкой…
Как на похоронах отца, будто скоро ее свадьба.
Любовь – это когда охота подохнуть,
А тот кто сказал нам жить, нас ограбил.

* * *

Простите меня двери, простите глаза, простите запястья
Стоит принцесса, а в руках у нее черный кот…
Простите меня, если кто-то неправильно вас украсит,
Простите меня, если кто-то вас украдет.

И я уже не смотрю в небо, не собираю свет, я как монумент.
Ждет она своего этого… и пригласит его в свой дом…
Она так нужна здесь, но здесь ее навсегда нет
И я знаю, что не будет, ни сейчас, ни потом.

Я знаю…. Я знаю…. Я знаю…

Простите меня за слова, а ее простите за поиск…
За низость поклонов, за буквы молитв.
Он прыгает по цветам, красиво ложится под поезд,
Он тихо плачет о ней, но лучше всего он молчит.

Я знаю…. Я знаю…. Я знаю!…

Скажи, зачем нужны прожженные белые скатерти?
Зачем нужны цветы, и зачем нужен ее дом?
Кричите – не кричите, все равно, ничего от них вы не спрячете
И не будет ее здесь, ни сейчас, ни потом.

Я знаю…

Цветок сорвали

Те же моги на стенах мира,
Тех же великих ребят.
Та же красавица вышла из игр,
Тех же огней безнадежный парад.

Мама – они убийцы моих игрушек,
Мама – я не хочу идти в этот садик.
Мама – это Она, и я Ею укушен,
Мама – зачем это все, чего ради???!

Небо трясет, у него шок,
Звезды бегут по психушкам.
Кто-то сорвал мой далекий цветок,
Но послушай, послушай, послушай:

Мама – они убийцы моих игрушек,
Мама – я не хочу идти в этот садик.
Мама – это Она, и я Ею укушен,
Мама – зачем это все, чего ради???!

Все, больше никто не смеется,
У неба шок и цвет серо-желтый…
Скоро на пальцах ее будут кольца…
И у наших домов ничего, кроме окон.

Мама – они убийцы моих игрушек,
Мама – я не хочу идти в этот садик.
Мама – это Она, и я Ею укушен,
Мама – зачем это все, чего ради???!

Как страшно, ее сорвали – это все.
Ее сорвали – какая трагедия.
Ветер нас подхватит, ветер понесет…
И в глазах она будет последняя.

Но если у тебя из груди торчит арматура,
Ты останешься самым крутым.
Ты исчезнешь в реке, в реке рано утром,
И наконец-то, ты увидишь свой фильм…

Мама – они убийцы моих игрушек,
Мама – я не хочу идти в этот садик.
Мама – это Она, и я Ею укушен,
Мама – зачем это все, чего ради???!

Австрия

Завтра сестра моя летит в Австрию,
Не в Астрахань,… а в Австрию.
Слышу я скрип, но не вижу колеса…
Любовь – это не просто, совсем не просто.

Дивная ночь – молчаливая правда.
Глазам не больно, а руки молчат.
Хочешь убить? – стань самой главной,
Стань самой нужной – сожги этот сад.

Очень красиво, красиво как, очень.
Неужели Она? Неужели снится??
Нет, – это кровь над глазами хохочет,
Это висит не влюбившийся рыцарь.

Анжелина летит завтра в Австрию,
Не в Астрахань, а в Австрию.
Там нет ничего нужного, прекрасного,
Потому что Австрия – это не Астрахань.
Австрия это не Астрахань…

Зачем вы рвете цветы?

Играй, шкатулка, звучи, дьявольский оркестр.
Боже, почему мне так больно, оттого, что они исполняют свой танец?
Я могу сказать точно, где мне не будет места,
Я могу назвать Ее имя, я не могу понять, зачем мне об этом рассказали?

Боже, боже – какая трагедия между ними,
С чего это вдруг тебе подумалось… с какой стати?
Нас не хватятся, что это мы о себе возомнили,
Путь я буду цветком на ее подвенечном платье.

Эй, принц бездомных собак и кошек,
Тебе кажется, кто-то, кого то ограбил…
Я знаю, кому здесь невыносимо и душно,
Я знаю, кому будет больнее всего на Ее свадьбе.

Убей меня, чтобы исчезла тошнота,
Убей меня – я в этой духоте
Не видел от тебя зеленого листа,
Ты просто имя, имя в той же пустоте.

Иди,
танцуй, а потом плачь среди своих блестящих стрел.
В центре меня, как проклятые звучат буквы твоего имени.
Не знать, что ты есть, впервые, за все время захотел
И небеса, они черные, они не синие.

Убей меня, чтоб не осталось тошноты.
Я в сотый раз скажу – ты будешь самой нужной, самой главной.
Вода – хороший выход для того, кто не умеет плавать.
Зачем же вы режете траву,
зачем вы рвете цветы???

Когда-то для Тебя

Сколько лет – минут, что мозг превратился в нефть.
Кто-то будет трогать тебя, а кому-то всегда все поздно.
Скажи пару слов, прикажи мне умереть,
И я с радостью исполню твою просьбу,
если от этого ты станешь счастливее.

Я помню комнату – 4x4
И душа, вдавленная в кафель.
Я не знал о тебе,
не знал, что мир состоит из игр
Низких и пошлых, и еще из твоих фотографий.

Но я знаю, что кто-то будет с тобой, а кто-то умирает,
Так зачем же мне о тебе рассказали?
Теперь, я могу сказать, что ты лучше, чем Сальма Хайек
И это не сравнение, это признание.

Первый год, второй год, четвертый – третий…
Рассчитайся по шансам, рассчитайся по номерам.
Я не хочу знать, для кого Твое Солнце светит.
Отдайте мне, это мое, это должен быть мой Храм.

Себя жаль, двери окон жаль, и вас всех жаль.
Страшное позади, а хорошего не было.
Голос у Тебя такой близкий, такой нежный
И не обнимешь Ты никогда каторжника беглого.

И будет так до конца,
И грязь не с нами, а мы не с грязью.
Молчаливая боль, окно на счастье – уснувший разум.

Они молчат

Без анестезии режут кошек. Кошек режут без анестезии.
Доктор, доктор – забери меня, сделай из меня сад…
Разрезали нас, и что там теперь: бинты в корзине…
Кошкам больно. Больно, но они молчат.

Вы променяли единственность любви на нить проб и ошибок.
Категорично? Да, и это мой вам вызов.
Страшно. Сорванный цветок. Лед не любит рыбу.
Человек, идущий сквозь слово «нет», сквозь черные линзы.

Кто-то за дерево продался, кто-то за кусок сыра,
Но ответят все, и за дерево и за сыр.
Если б у меня было «это», я бы отдал не полмира,
Я бы отдал за Нее весь этот гребанный мир.

Животных больше жаль, чем людей. Они мне всегда братья.
Они чище вас всех, ищущих пробы, они безответны.
И спустится кто-то, и за всех, за меня и за вас заплатит,
И будет дорога, без сорванных цветов, без ржавых клеток…

Хотел я быть спокойным и добрым, а получился злой и неврастеник.
И там где Она, я всегда не нужен, и всегда непрошен.
Я буду ждать тебя здесь, невесомый, в фарфоровой пастели…
Кошек режут без анестезии. Без анестезии режут кошек…

Не давай к себе прикасаться

Буду думать о тебе вдалеке, издали
Любоваться тобой, и не прикоснусь, не скажу ни слова.
Все закончилось хорошо, все остались живыми.
Госпожа Цветок, прошу – не давай к себе прикасаться,
Госпожа Цветок, от этого умирает все живое.

И попутно всему я буду писать для тебя стихи,
Писать и писать, пока не наступит конец.
Они не кажутся нужным, они так легки,
А потом, какой-то хрен поведет тебя под венец.

Но нам уже не будет никакой разницы.
Наверное, мир здоров, просто я болен.
Ты пыталась мне объяснить, что все это, кажется,
Ты пыталась, но я этого так и не понял.

Завтра, через год, сегодня…
Взаперти, в твоих руках…
В твоей фотографии, в эмеиле, на свободе…
Вот такой вот забавный факт
любви, со смесью не очень приятных историй.
Любви, которую даже ты сама не сможешь оспорить.

А я, не подойду к тебе, не прикоснусь, и не скажу ни слова.
Но прошу, не давай прикасаться к себе, прошу,
от этого умирает все живое.

Бабочка (Стук)

Падает лист из рук, предназначавшийся Фее.
Некоторые любят, некоторые ебут.
Чья здесь вина, что не открываются нарисованные двери?
Чья здесь вина, что кому-то необходим парашют?

Мир даже не клетка – мир банка с крышкой.
Воздуха все меньше, скоро не станет бабочки.
Суть материи в том, что Она ничего не слышит,
Фея не слышит и не видит взмахов волшебной палочки.

Все остальное – лишь симуляция смысла
В масштабе одного маленького духовного ядра.
Ей не составит труда убить, Она сделает это быстро,
Но я хотел бы сказать Ей, что все это не игра
Сам не знаю почему.

А потом станет темно, но Она ничего не узнает,
Все упирается, все в тот же стук…
Это невесомо, как Астрахань… или как Сальма Хайек
И нету здесь слов, как нету здесь букв.

Сопротивление

Вот так вот уйдет не начавшийся праздник…
Сестра уйдет и возлюбленная уйдет,
И я уйду, но Ее смех, как он прекрасен.
Прекраснее чем сестры моей черный кот…

Прекрасней всего, что я мог себе представить.
Бог мой, Ее смех, как он чист.
А над нами уже бьются камни и гравий,
И только б услышать еще раз, только б не вниз.

Еще немного, пожалуйста, еще совсем немного
Воздуха для Нее и мне первому шаг.
Для Нее – без Нее, без буквы, без слога…
Нет смысла, есть сопротивление
и было, и будет так.

Глаза

Отрежьте мне руки, заберите глаза,
Я во всем сознался, я все рассказал.
Я полетел к Ней не коснувшись Ее рук,
Ее срывали, и кто-то замолчал и потух.
А черные ветви махали как крылья
И плакали стены, и тихонько молили…
Она безбожно срывалась и кричала об этом
В мир скошенных трав и надломленных веток.

Ну, пой же о том, что горела на кухни…
Ну, пой же о том, мы пока не потухнем…
Я думал, в саду недозрелая вишня…
Ну, пой же о том, его голос не слышен.

Вот и Ты теперь для меня сквозь черные линзы
Вот и Ты теперь для меня… но я ведь тебе это все рассказал.
Посмотри в болото, в отражения звезд, в отражения жизней,
Посмотри перед тем, как сорваться, рассмотри в них мои глаза.

Развенчали

Голос, два голоса, три голоса…
Голос на ветер, голос на голос…
И все разлетелось, все раскололось…
Фея – мечта, Фея – кукла,
Фея безбожно горела на кухне…
А ты не плачь, Фея – есть лишь еще один круг мрака,
Лживый свет, а другого не видно и взмаха
Крыла.… Смотри, ты тело, упавшее на асфальт.
Без звона, без слез, просто «без»
Стоял и смотрел на «слова» звеня ключами…
Лживая дрянь, идущая вверх, туман, лес…
Любовь. Неправда. Смех. Развенчали.
Все-все, я молчу. Мне больше не больно.
Не душно, не жутко с такой-то любовью.
Я слушаю вас, мои братья и сестры,
Мне больше не больно: все просто. Все просто…

Следую твоим советам

Плохо. Плохо… Плохо читать стихи,
Те стихи, что написала Она.
Дрожь, неумолимая. Ее руки горьки…
Подвенечное платье, дети.… На глазах моих пелена.

SOS. Неужели все это правда?
Призвана убивать, совсем немного – одно ядро
духовное.
И ничего, что была самой нужной, самой главной.
Она хуже всех остальных, Она это «Она» и ей все равно.

Людей нет, а те, что есть, скоро умрут.
А она окажется самым злым врагом.
Ей важно быть, где Она есть,
ей не нужен твой парашют.
Год, два… и ничего не разглядеть
в самом близком и дорогом.

Его убила Ты, и я тоже,
но я следовал твоим советам.
Ты слишком глуха, чтобы понять, как он мог в Тебя влюбиться.
К счастью меня здесь не будет, а тебя здесь нету.
Ты очень права: мне снится… мне снится… мне снится.