Кто такой Рахман Попов?

 

Интервью с настоящим (не)писателем и его первый рассказ для НЛ

 

 

Купить в журнале за май 2020 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 20 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Беседу ведёт Дмитрий Зуев

 

 

Был у меня знакомый футбольный тренер, всё время рассказывал свою любимую историю про Игоря Нетто.

 

Нетто – прославленный советский полузащитник, легенда «Спартака», олимпийский и европейский чемпион. А история была такая: между тренировками шёл он на футбольную площадку. Там пацаны гоняли мяч. И он гонял вместе с пацанами – один против толпы.

 

Лет до двадцати я видел в этом футбольном плебисците чисто практический смысл – у мальчишек отличная реакция, свежий глаз, нестандартная техника, запал, наглость. Потом я повзрослел вместе с мальчишками и разглядел в позе Нетто театральность. Московский пафос: если я велик, я должен доказать это во дворе, а не на затхлых полях этим алкоголикам, давно и синхронно разучившимся играть. В Вене три девицы – Veni, vidi, vici.

 

Теперь мне тридцать, и я заподозрил Нетто в сентиментальности. Он просто скучал по тем временам, когда сам лупил с пыра по деревянным воротам без сетки. Так или иначе, история (футбольная и общая) доказывает нам: большие победы – от земли. Только бесталанные умники сидят в искусственной среде обитания. Их укокошит первый же босяк с хорошо подвешенным языком. А Нетто – всегда «во дворе». Так ведут себя и настоящие литераторы.

 

Первый раз я наткнулся на рассказ Попова лет пять-шесть назад. Назывался он «Ббрамс». Одна страница текста, небрежный стиль, и даже дефисы вместо тире в диалогах. Но одним этим рассказом он обыграл всю «шпану» вместе с прилизанными современными авторами. Публикация была на сайте совсем не для филологов. Всё общение там заключалось в том, что читатели с ошибками материли авторов. А Попова все единодушно уважали. Потом он куда-то пропал.

 

Я раз в год заходил и перечитывал «Ббрамса» и ещё парочку рассказов. И вот, наступил 2020-ый. Набираю в поисковике: «Абдурахман Попов». А он мне выдает страницу на fb. Что же вы думаете, я не написал ему? Конечно, написал.

 

– Это вы, – говорю, – лет восемь назад рассказ публиковали?

– Ага, я, – отвечает мне фотография, похожая на Саида из «Белого солнца пустыни».

– А почему больше не публикуете? – спрашиваю.

– А я их не пишу более…

– Писателю важнее не писать, чем писать? – цитирую.

– Я не писатель, – пылит он, – Ненавижу писателей.

 

«Врёт» – думаю.

 

Готовлюсь к интервью. Ищу в Интернете всё, что можно найти. Еще несколько рассказов (один про психбольницу) – и все на разных ресурсах (не литературных). И везде он любимчик, везде чемпион. Продолжает играть с пацанами Рахман «Нетто», – думаю.

 

Потом вылезает информация: «Попов родился в городе Мурманск. Принял ислам в тюрьме, куда попал в 18 лет за наркотики, отсидев 7,4 года… В исламе взял имя Абдурахман…»

 

Думаю, мой – не мой? В одном из рассказов их с любовницей хватают менты, конечно. То есть материал (вымысел или реальность?) схожий. Но, нет, этому парню тридцать, а мой Попов – взрослый, явно, мужик. Хотя… выясним в интервью.

 

– Рахман, есть такое мнение, что настоящий русский литератор должен «оттянуть», хотя бы в ссылке побывать. Актуальный стереотип?

 

– Полагаю, любой из «оттянувших» русских литераторов, от Радищева до Шаламова, прекрасно обошлись бы без скорбного опыта. Другое дело, что их никто не спрашивал. Касаемо нынешнего времени – даже не знаю. Ассортимент страданий велик, а тюрьмы и без того забиты.

 

– Ладно, это был вводный, так сказать, вопрос. Половина материалов, опубликованных в сети, подписана Абдурахман, а половина – Рахман. Как правильно?

 

– Это псевдоним, поэтому можно так и этак. Меня это не шибко волнует. «Что значит имя?»

 

– Вы уже намекнули, что «писатели» создания презренные. Объясните, почему.

 

– Я с детства был книгочеем. Перечитал уйму всякого – хорошего и не очень. Но с возрастом я стал понимать (а вернее чувствовать), что писатели водят меня за нос. Вообще, литература это одна из величайших иллюзий, без которой человечество вполне может обойтись. Ну, если не человечество, то я, во всяком случае, точно. Давно уже ничего не читаю, и меня несколько угнетает разросшееся племя литераторов. Так что, если и есть нечто кристально-бессмысленное, то это труд писателя. Кроме того, они губят деревья, от которых пользы на порядок больше.

 

– Вот Лев Толстой был писатель. А сегодня Толстых нет. Ну, есть, но это природа до сих пор отдыхает. Но, в целом, творчество-то не кончилось. Кем нужно себя чувствовать человеку, который пишет?

 

– Понятия не имею. Лично я чувствую себя говном. До других пишущих мне дела нет. Очевидно, они получают удовольствие от процесса, или терзаются от словесной непроходимости. В любом случае, это малоинтересно. Лучше полюбоваться кошечкой, закапывающей свои пи-пи.

 

– Почему на самом деле вы изначально публиковали рассказы на каких-то трешевых площадках типа «ЯПлакал»? Туда ведь люди заходят просто поржать. Закалка такая?

 

– Я их не публиковал. Дело было так – на одном из новостных ресурсов я познакомился с хорошей, доброй женщиной. Почему-то ей приглянулся мой слог (в комментариях к дурацким новостям) и она уговорила меня написать пару коротких рассказов. Я ломался месяца два, потом написал, выслал ей на почту, она опубликовала их на литературном ресурсе (под моим псевдонимом) и пошло-поехало. Относительно трешевых площадок – никогда с ними не сотрудничал, и, откровенно говоря, плохо знаком с тамошним контентом. Далёк от этого.

 

– Судя по результатам поиска в Интернете, вы перестали публиковаться на сайтах и пишете теперь в соцсети. Из-за этого поменялся формат: относительно короткие посты. Это поиск формы? Комфортно в этом жанре?

 

– Буду честен: пытаюсь заработать денег. Иногда люди донатят. А пишу коротко, потому что процесс написания букв утомляет. Вот и сейчас я утомился.

 

– Вообще, как вы считаете, развитие блоготворчества, ЖЖ и всего такого повлияло на литературу?

 

– Поскольку, как я уже сказал выше, давно ничего не читаю, то судить трудно. Однако какое только дерьмо не влияло на литературу, поэтому, скорее всего – да.

 

– Вот покойный Лимонов когда-то написал, что роман – примитивная форма. Мол, будущее за рассказом, эссе. Согласны? И как думаете, почему так? За чем будущее?

 

– Короткая форма предпочтительнее, как предпочтителен (для меня, по крайней мере) короткий разговор. Поэтому, наверное, покойный был прав. Кстати, не прочел ни единой его строчки. Отчего испытываю некоторую гордость.

 

– Поменяем тему. Раньше бы о вашем творчестве сказали «лирическое». То есть личное, обращённое внутрь, на эмоции, переживания. В жизни вы такой же «экзистенциальный»? Политика, спорт, Украина – интересуют?

 

– С годами я окуклился, несомненно. Меня мало что интересует. Взор мой обращён внутрь. Отчасти это последствия моего душевного недуга, отчасти – усталости от всего внешнего.

 

– Когда вы в последний раз ходили на выборы?

 

– Прежде я их не пропускал, у меня была целая коллекция бюллетеней. Я их выносил с избирательных участков, а взамен опускал в урну листы с похабными стишками. Потом я коллекцию пропил. Сейчас я на выборы не хожу, поскольку стишки больше не пишутся.

 

– То, что происходит в политической и общественной жизни сегодня, радует?

 

– Меня не интересует политическая и общественная жизнь.

 

– Ок. Сегодня многие испытывают что-то вроде ностальгии по Союзу, по 90-м. Тогда было лучше? Вообще, какие самые счастливые для вас были времена?

 

– Лучше было в утробе матери, только мало кто помнит об этом. А мои самые счастливые дни – месяц в психиатрической лечебнице. Там я укрылся от петли и пришёл в себя.

 

– Что нужно делать, чтобы «писалось»? Каким нужно быть? Холостым? Безработным? Успешным? Неудачником?

 

– Я могу говорить только от собственного имени. Так вот, чтобы писалось, нужно быть нервным.

 

– Вот вам говорят: ты – талант, издаём книгу рассказов, прочти пару лекций в университете, открой литературные курсы. Идеальный расклад?

 

– По мне так нет ничего отвратительнее литературных курсов. Вершина бессмысленности и даже вредоносности. Учить писать человека, не имеющего и капли дарования – подло. Лучше ему голову пробить, так будет честнее, да и, возможно, пойдёт на пользу. А тот, в ком есть искра, сам поймёт, как правильно расставлять слова. Относительно же идеального расклада, то он таков – дайте денег и оставьте меня в покое. Наедине с клавиатурой и монитором.

 

Вот такой получился разговор с невероятно талантливым и самобытным Рахманом Поповым. Но, понятное дело, за автора должны говорить его произведения. И, я вас обрадую, мне удалось «выбить» из Попова эксклюзив для «Новой Литературы». Отрывок этого произведения уже ходил по сети. Но полная версия видит свет впервые.

 

 

 

Рахман Попов. Приключения в психушке

 

 

Короче, в приёмном отделении я не глядя подписал три-четыре бумажки и повёл санитара вверх по лестнице. Так уж здесь принято – больной всегда впереди. Мы прошли по коридору с красной ковровой дорожкой, санитар отомкнул железные двери, и я очутился в обители покоя и благоденствия. Мои будущие коллеги как раз выходили из палат (без дверей) на приём лекарств. Пацаны и мужики всех возрастов. Они покачивались и смотрели на меня во все глаза. Медсестра Роза и санитар принялись за обыск. Роза вывалила содержимое моего рюкзака на стол, а санитар стянул с меня штаны и стал хлопать руками по моему телу. Роза добралась до моего блокнота.

– Ты пишешь стихи? – спросила она удивлённо.

Санитар тем временем оттянул резинку.

– Вшей нету? – спросил он в трусы.

– Нет, – ответил я обоим.

– Здесь этого не положено, – сказала Роза, указывая на моё барахло, – возьми только зубную пасту и мыло.

– А щётку? – спросил я.

– Щеткой можно пораниться.

– Мыло тоже небезопасно, – сказал я.

– Это как?

– Его можно поместить в наволочку и пробить кому-нибудь голову.

– Кдус, – сказала Роза санитару, – забери у него мыло.

– Я пошутил, – сказал я.

– Хорошо. Насчёт зубной пасты шутить будем?

– Не будем.

– Иди в палату.

 

И я зашёл в палату с тюбиком и мыльницей, как с державой и скипетром.

– Добрый день, – сказал я.

– Вот, – донеслось с одной из коек, – сразу видно уравновешенного человека. Зашёл, поздоровался. Не то, что вы, сычи, то молчите, то мычите, то пердите.

– Закрой рот, – сказал Кдус.

Я лёг на койку, по-прежнему держа в руках пасту и мыльницу. Я огляделся. Слева от меня лежал полуголый парнишка на ручной вязке. Его спина была покрыта татуировками в виде каких-то чернильных клякс. Сосед справа тоже был на ручной вязке. Он спал. Неожиданно он проснулся, посмотрел на меня и принялся неистово качать пресс. Койка ходила ходуном. Глаза соседа горели злобой. Кстати, за всё моё пребывание в больнице его ни разу не отвязывали. Я не знаю, как он ходил в туалет. Он, вероятно, злобой пережигал свое внутреннее говно на полезные углеводы. Ну, или ему подносили утку. Я огляделся по сторонам – все присутствующие, все девять человек были привязаны к койкам.

«Боже мой, – подумал я, – а где же робкие и пугливые неврастеники? Кто эти люди? Как я сюда попал?» Я вспотел от переживаний. А потом заснул.

 

Меня разбудил Кдус.

– Обед, – заорал он мне в ухо.

– Я не буду… – начал я.

– …есть, – закончил я уже на ногах.

Кдус поднял меня, как поднимают упавшую табуретку, и повёл за руку в столовую, которая находилась здесь же, в отделении.

– Садись и ешь, – сказал Кдус.

Я сел. И съел.

 

Ночью я решил сделать вылазку. Я подошёл к туалетной двери и обнаружил, что она полустеклянная. Я открыл дверь и зашёл. Два очка и унитаз. И они отлично просматривались с коридора. Я спустил штаны и сел на унитаз. Посидел, подумал о всяком. Потом поднял голову и увидел, что через стекло за мной внимательно наблюдает санитар. Я натянул штаны и отправился спать. И я так и не посрал.

 

На следующее утро, после завтрака я встал в очередь на приём таблеток. Странно, но я тоже стал покачиваться, как и все коллеги. Мы вошли в резонанс. Но без последствий – всё было очень строго. Принявший лекарство должен был показать язык санитару, чтобы тот убедился, что таблетки ушли в нужном направлении. А коллегам с подозрительным поведением санитар лез в рот пальцами.

«А я зачем буду показывать? – думал я, – я ведь сам пришёл, добровольно. Это глупо и унизительно. Не стану этого делать».

Подошла моя очередь. Медсестра Лилия высыпала мне в ладонь три таблетки, я запил их водой и проглотил. И машинально показал язык санитару. Впоследствии я заработал некоторый авторитет и доверие, но язык показывал всегда – из уважения к профессии.

 

Днём меня вызвали к психиатру Ольге Ю. Высокая и красивая, она сидела за столом и смотрела на меня круглыми глазами. Я же глядел под стол, любовался её пальцами ног – Ольга Ю. была в босоножках и следочках. Мне знаком такой вид пальцев. Длинные, мощные и цепкие, они способны оторвать сосок у мужика.

– Ну, Рахман, скажите мне, что привело вас сюда? – спросила она.

– Видите ли, – ответил я, – в детстве я страдал сильнейшими головными болями, которые прекратились годам к четырнадцати-пятнадцати, но привели меня к перманентной депрессии, длящейся вот уже более двадцати пяти лет. Самоубийство кажется мне отличнейшим выходом из могилы, в которую я сам себя загнал. Я называю это мероприятие «Дело пяти минут». Отрезать веревку подобающей длины, переставить табурет к газовой трубе, встать на него, привязать конец верёвки, просунуть голову в петлю и сделать шаг вперёд. Единственный разумный шаг за всю мою отвратительную жизнь. Я не вижу в будущем ничего, кроме изматывающей борьбы за опостылевшее мне существование. К чему же жить? Зачем продолжать эту пытку, пыткой по сути не являющейся, но по слабости и гнилости моей натуры, терзающей меня уже многие годы?

– Но ведь повешенный человек – это некрасиво, – сказала Ольга Ю.

– Человек это вообще некрасиво, – ответил я.

– А зачем вам блокнот и ручка?

Тут мне пришлось выдавить из себя постыдное.

– Я писатель, – сказал я и почувствовал, что наливаюсь краской.

– Так-так, – сказала Ольга Ю. и уставилась мне прямо в глаза. И я понял, что она видит меня насквозь, до кишок и простаты. И она знает, что я оценил её стопы; знает, что иногда подрачиваю на свои собственные. И многое другое тоже знает.

– Вам вернут блокнот и ручку. И переведут в другую палату, к неврастеникам.

О, если бы я мог расцеловать её пальцы…

 

Я зашёл в новую палату. В ней находилось трое коллег. Один спал, а двое других вели странный, конспиративный разговор.

– Почему-то не тушат свет, – сказал первый, указывая на потолочный светильник.

– Видимо, его много, – ответил второй.

– Это портит настроение.

– Многое может испортить настроение. Например, если сел не в ту маршрутку.

– Или вообще забыл номер.

– А можно и поднять настроение.

– Когда подарят что-нибудь розовое.

– Или попадёшь на скидки.

– Сейчас сентябрь. Значит, скоро зима.

– Конечно!

– Скоро мы будем в Москве.

– В метро.

– И в меховых шапках.

«Наё…вают они меня», – подумал я, лег на койку и уснул.

 

Ночью я решил посрать. Неподалёку от туалета, на кушетке спал санитар Замир. Тихо, чтобы не разбудить его, я зашёл в туалет. И обнаружил, что кто-то из коллег насрал аккурат рядом с унитазом. На очках я сидеть не мог – хрустели колени. Я вернулся в палату и лёг спать.

 

На другой день.

Меня подняла с койки медсестра Маргарита – здоровая тётка, выше меня на голову.

– Идем на рентген, – сказала она.

Я вышел из палаты. А у входа меня уже ждал санитар Тигран. Он держал скрученную в жгут простыню.

– Давай руки, – сказал он.

– Зачем? – спросил я.

– Свяжу тебя и пойдём.

Кровь и моча ударили мне в голову! Все поплыло перед глазами. Бог мой, меня свяжут и поведут как собаку…

– Я не дамся, – пролепетал я, отчаянно жестикулируя, – я сам пришёл, не позволю, я сам пришёл, понимаете – сам!

Я с ужасом смотрел на свои руки. Они плясали какую-то б…дскую тарантеллу с кастаньетами. Тигран приблизился ко мне.

– Тут так положено, – сказал он.

Краем глаза я увидел, что Маргарита подкрадывается ко мне со спины. Я прислонился к стене. И подумал, что проиграл эту битву. Как, впрочем, и все предыдущие. И неожиданно я вспомнил, как в детстве мой старший брат (мне осточертело это определение; отныне, как родившийся прежде меня, он будет зваться Первенцем), так вот, в детстве Первенец связывал мне руки. Что происходило потом, я не помню и не хочу вспоминать. И я понял, что сейчас могу вырубиться. Но тут... [...]

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Внимание! Перед вами сокращённая версия текста. Чтобы прочитать в полном объёме этот и все остальные тексты, опубликованные в журнале «Новая Литература» в мае 2020 года, предлагаем вам поддержать наш проект:

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за май 2020 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению мая 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.