Цепь

 

Купить в журнале за октябрь 2020 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 1 час 40 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

 

Хоть и Сцилла была дружелюбна не слишком, но Харибда была до нестерпимости омерзительна, с базовыми настройками дуры набитой. Что поделаешь. Мало ли на кого наткнёшься по дороге в Итаку. А может, это и есть горьковатая соли крупинка в пресности бесконечной?

Бабища, тяжелокостно облеченная властью тьмы и силою легиона, глядела перед собой не моргая, пусто, базедовоглазо, орала бездарно, неубедительно, толстой короткопалостью, окольцованной неуёмно, воздух одышливый пустозвонно вокруг себя загребая. Орала, умудряясь одновременно жирно губы облизывать. Орала отдельно от мыслей долгих, упорных и жизненно важных о том, какую выбрать наколку – розу или ромашку, и на какой поместить ягодице – на левой или на правой.

Думала и орала. Орала и думала. И было в тягость ей и то и другое.

Ох, как это страшно бывает. Слова хлещут безостановочно, и ты бессилен что-нибудь сделать. Не вырвутся – разорвут. Но здесь было другое. Имитация гнева. Гнусная, неумелая. Не выплеснуть – захлестнуть. Удавку накинуть и затянуть, и выбить из-под ног, чтобы над бездной завис, подпрыгивая и раскачиваясь, руками-ногами дрыгая кукольно, чебурашно.

Которую ночь спит в постели одна, и с каждой ночью кровать становится уже и уже, ещё немного и даже самый узкий рядом с ней не поместится. Она орала, за ор получая зарплату, которая никак не росла, орала, подозревая, что по-настоящему орать никогда не научится. Ее учили пугать, она старалась, но плохо, на тройки, редкие четвёрки училась. За всю не слишком долгую, впрочем, карьеру – служила в самом никчёмном отделе в должности самой ничтожной, никак не соответствующей ее фигуре и украшениям – ничего путного своим криком на допросах не выбила. Только у самой язык и зубы болели. Орала – груди тряслись, над ними ожерелье плясало, массивные серьги раскачивались, браслеты звенели и даже кольца с жирных пальцев стремились, упрыгнув, куда глаза покатиться, только чтобы ревущего ора не слышать. Больно хозяйка им надоела.

Она, бабища тупая, есть власть, злая, бесстыдная, бесконечная. Она гнусна. Но, что самое жуткое, необходима. Ведь без неё… Об этом лучше не думать. Голый человек на голой земле на дела голые такие способен, что об этом думать совершенно несносно. Пусть уж лучше бабища. Только дай ей, Боже, мужика хоть какого, ума – сколько поместится, и голос – потише. А цацек – вольная воля, совсем безлимитно, чтобы под ними червиво плоть копошилась, в вечность пустыми посылами потными исходя.

Кто дал тебе право орать? Кто ты такая, бабища? Впрочем, вопросы до безобразия риторичны.

Орала глупо, бездарно, под конец расстроившись: орала – и не пробила. Ей бы, дуре, без ласки живущей, мягко, вкрадчиво влезть в душу втихую – пощекотать, приласкаться. Но этого грубо взлелеянная в школе полиции и нелюбви она не умела.

Дурочка, меня ведь запугать невозможно. Зато до безумия можно меня заласкать.

– Зачем орала бабища?

– «Чтоб заарканить совесть короля».

– А мышеловка?

– Уловляя, мышей убивать. Сживать со свету. Истреблять.

Исход – не побег, не бегство: наручники не застегнешь, кандалы не защёлкнешь. Исход – вольная воля, бабище никак не подвластная. Воля и власть не совместны, но параллельны, и лучше бы им не по Лобачевскому-Риману, а по старинке, как Эвклид завещал: не пересекайтесь и не пересекаемы будете.

Потому, если не убежать, единственный выход – бежать параллельно, не рассчитывая добежать, отдохнуть, отдышаться, на закат насмотреться. Выход один – параллельному ритму, не раздумывая, подчиниться. И – дорогами разными, время от времени наблюдая, как параллельно густопсово, вонюче движется толпа неразъёмно, словно скверно сваренный рис: слипся в единую массу, не то что в плове – рисинка от рисинки отдельно. И росистым вечером – из чана по котелкам, и холодный алкоголь в стекле запотевшем. Как окна зимой. Еще вечер, но часок-другой, похолодает, туманные стёкла станут замёрзшими – протаивать щёлочки в мир заоконный: тропинка в снегу без конца и начала, куда ведет и откуда, с какой целью, зачем? А затем, чтобы вольно между сугробов ходить, белую вечность вдыхая – никакая бабища не забредет, а попадет – не поместится. Вот цель, другой и не надо. Цель цепи нужна, мне жизни достаточно.

Вот так, из помещения душного в поместье, в век русский, осьмнадцатый, от северной столицы юной подале, в деревянный дом помещичий, в натопленную благодать с заветными книгами, да не слишком развратными дворовыми, с охотой, хоть на зайца, хоть на волка, хоть на медведя. Только осьмнадцатый русский совсем век не надёжный, холодный, можно ненароком замерзнуть, а то и… Нет, лучше иное, южней и теплее промыслить и чуточку позже: Воронцов, Пушкин и город, который мне снится во сне. А цепным города вовсе не снятся. Сон – продукт не всеобщий. Впрочем, они, того гляди, в мои сны проберутся. В их шарашках за хлеб и масла кусочек, чтоб слегка жировые складки на бёдрах, и не такое откроют те, не укрывшиеся, те, не сбежавшие, сны свои настежь для цепных распахнувшие: глазейте, сном и духом владейте, глаза и пальцы в плоть человечью втыкайте, штопором проворачивая, пробку из души извлекайте: польется, брызнет, в луче закатном сверкая, сверчками беззвучье чертя, воробьями голодно чирикая. Спичкой чиркни, не отсырело, так загорится, зачадит, раздуешь из искры – если гроза, от крошечной спички – если сушь несусветная, в любом случае полыхнет – святых выноси. Вынесли? Неоткуда? Некого выносить? Святых бабища необъятная растоптала! Топает постаревшая тяжело, раскоряченно, неуклюже. С ними ей по пути. Не поспевает, однако. Она им ни к чему, ни к селу, ни к городу, ни в лоб, ни по лбу, ни пшеница, ни полба, крупа ещё пушкинского не варварского помола, варится так: замочить на долгую зимнюю ночь в простокваше, светлым солнечным утром, и свет и заря слить лишнюю жидкость, в холодной воде полбу промыть, на среднем огне, пока муж и дети не встанут, готовим. Пока моются, одеялом укутать, можно и телогрейкой на вате – любит тепло, как старая женщина, особенно та, в молодости бывшая девушкой полицейской, а полбу маслом слегка ублажить и мужу подать в чаше большой, детям – поменьше, в соответствии с возрастом. А Маше, или как ее, чужие тарелки не трогать, ложки не брать и плоть чужую мужскую без особого разрешения нежно не лапать. А то злобный ветер, теней носящий ошмётки, завывая шакально, злостно задует, не предупрежденный никем, что это может быть использовано в суде против него, задует, пойдет по свету – была бы рука, то с протянутой. Скверно бездомному. Как это сказано? По-моему, так: «Кружит, кружит, движется ветер, на круги свои возвращается ветер». На круги свои? Это значит – к началу? К бабище?! Нет, лучше – по ветру! Нет, лучше – на ветер! И дух, и плоть, и слова. Всё лучше, чем полицейская плоть необъятная, жирно колышущаяся мягкотелой стеной на ветру. Вот, надвигается, ощетинившись: щиты, каски, дубинноголовая плоть, мозги выедены червями, растащены тараканами, шакальими языками долизаны.

Дубины – гром победы раздайся! – гремят о щиты! Забрала опущены – к бою готовы! Кто там хоть правой, хоть левой шагает?! Шаг влево, шаг вправо, шаг вообще?! Кто, кроме нас, смеет шагать? Шагане? Какая ещё Шагане?!

Они боятся, что я их не буду бояться. Страха моего порождение вне его не существуют. Их уничтожить – уничтожить свой страх. Чтобы убить в себе страх – себя надо убить. Вот и всё. Вопрос прост: или я вместе с ними, или то, что не я, без меня и без них. Это не вопрос, это ответ.

Они глухие. Под забралами только глаза. Они – это глаза. Злые – зелёные. Сонные – синие.

Я им про глаза на колёсах у пророка великого, они мне – тырк: про глаза с поволокой. Какая, чёрт возьми, банальная поволока? Кто куда кого, за что уцепив, поволок? С поволокой глаза – это какие? Зазывно-призывные? Так прямо скажите. Подслеповатые, близорукие – очки закажите! А они свое твердят: нет, нет, вы нас не поняли – с поволокой! Упрямые идиоты!

Что хотят от меня? Чтобы собственным криком я задохнулся?

Что им своей жизни мало, что они к моей привязались? Что жизнь – вжик, пузырьки, фейерверк, погонишься за чужой – свою потеряешь. Или она им не мила? Не нужна? Надоела? Обрыдла? Или всё, подчеркнув, жирно вычеркнуть – чтобы жизни моей дубинноколовые не мешали. Забавно представить: вместо положенной какой-никакой головы горизонтально (вертикально) дубина. Понятно, что стоеросовая: то ли стоя растущая (тогда – вертикально), то ли от «кола» – дубовый кол (опять – вертикально). Так что, вернувшись назад, вычеркнем «горизонтально», скобки раскроем – на волю выпустим «вертикально».

Мои губы сжаты, втянуты щёки, брови нахмурены, глаза навыкате – не убежать, не отвертеться, к милосердию не воззвать. Всё для того, чтоб вздулись щёки, брови расправились, глаза вылезли из орбит в поисках милосердия, которого на мою долю слишком мало отпущено. Скорей всего, малая капля, весной с сосульки упавшая и мимо изнуренного жаждою рта пролетевшая. Напрасно, корячась, ввинчивался, траекторию падения уловляя. И разве только это движение в жизни своей зря совершил – не перечислить, не вспомнить.

Самое гнусное не в том, что они за мной по пятам, а в том, что в мозг мой влезают, мысли мои собой заражают, и выходят они, мысли мои, уродливыми, на их жутко похожими. Что, если продолжится и я на них стану похожим?

Повадки их мерзкие изучил. Сучий их язык понимаю. Расколи его! Расколи! Это призыв череп мой расколоть, чтобы мысли мои на свои подменить! Это они тёткой гнусной прикинулись, во все стороны воинственно переспелой. Опара вверх поднимается, а потом во все стороны оползает. А эта лишь в стороны – распаренным на жаре парным телом вонючим. А если расколов череп, в мозг вложат какую-то дрянь, мой мозг выносящую. Как противостоять, как с ними бороться? Имя им? Легион! В кирилличном осознании: тьма!

Однажды они везде выключат свет. Солнце, звёзды, луну, фонари, одним словом, всё. Это случится, потому что их тьма, и они сами есть тьма, и имя ей легион.

Ведь и легион тоже они. Идёт, пролагая дороги, всё на пути уничтожая. Чему удивляться? Для уничтожения существует. Уничтожение – его дикая суть, сущность жестокая, грязная, непролазная.

Открыл красное шампанское – хлоп, а из бутылки кровь до потолка пузырится!

Всё стихло. Ночь. Пусто. Бездонно. Бездарно.

Тени забились в углы.

Как звали полицейскую девушку? Вряд ли о роли злой полицейской в детстве мечтала. Но только эту доверили. Или получила, что заслужила? Или голос и пропорции подвели?

Как же звали ее? Зачем мне имя ее? Шагане?

Что имя? Из местоименности вышли, в местоименность вернемся.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за октябрь 2020 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите доступ к каждому произведению октября 2020 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.