Be at Leso

 

 

 

Команда: «отдать швартов!», – и я на ногах.

– Спокойнее, – говорю я себе, направляясь в ванную. – Будем спокойнее. Сколько сил мне нужно! Сколько сил!

Потому что я, Иван Родионов, с этой минуты объявляю войну Чудовищу. И это уже не игра моего воображения. Чудовище реально! Как реальны наши мысли, слова, движения души. Но это не значит, конечно, что там, во вселенной, живут реальные чудовища, многоглавые гидры, драконы. Это – лишь образы, за которым стоит некая темная сила, Духовная Субстанция Вселенной со знаком минус. Это огромный невидимый Вампир, паразитирующий на человечестве. Подпитываясь энергиями зла, которые мы, люди, сами же и создаем, он растет. Мало того, плодит своих детенышей. О, у него много голов: Жадность, Ханжество, Зависть, Ревность... Но самая страшная голова – это Трусость. Ты и не заметишь, как мало-помалу эта Змея, скользкая как улитка, обовьется вокруг тебя и заглотит, но выест только самую лучшую, чистую зону твоего сердца – тот заветный «островок», куда могла бы прицепиться истина. А потом снова отрыгнет тебя в мир, где преют в домах-коробках, мучают детей в школах, трясутся над своими коврами, машинами и сбережениями миллионы живых мертвецов, не сумевших или просто не захотевших противостоять ей. Чудовище уже схватил тебя!

Несмотря на приподнятое настроение, в ванной мои действия становятся неторопливыми. Я открываю кран и наполняю ведро холодной водой. Я не десантник и мне страшно. Но отступать нельзя. Солдату Рока не пристало быть слабым.

Глубоко вдохнув, я обрушиваю на себя ледяной водопад...

– Ох! – только это, кажется, и вырывается из меня; но в следующий миг вселенную оглашает мой победный клич. И Чудовище настораживается: где-то далеко и в то же время близко; оно поднимает то одну голову, то другую: «Кто посмел?»

– Это я, Гадина, – откидываю назад мокрые волосы. – Ага, не нравлюсь? А так? – и корчу в зеркале совсем свирепую рожу.

Но когда звериный оскал сползает с моего лица, я вижу странного субъекта с грустными глазами раннего мыслителя. Меня выдают глаза. Они, то есть мои глаза, хоть убей, всегда печальные на моей физиономии. В них – не то боль, не то глубоко запрятанная тайна. Вот сейчас я свеж и бодр. Сердце мое бьется сильно, радостно. А в душе – блюз, нечто щемящее, возвышенное и желанное, чего не выразить словом, но что так хорошо передает музыка. С детства я такой. С детства во мне живет какая-то грусть. Бессмысленному искусству счастья мне уже никогда не научиться. Да и зачем? Довольных собой и своей карьерой мертвецов и без меня пруд пруди. Но когда я вижу, как эти самонадеянные гады унижают слабых, я превращаюсь в дикую собаку. Ибо не выношу самодовольства, тем более злобного.

Но если я дерусь, то ради справедливости, а не для того, чтобы почесать кулаки, как считают педагоги. Для них я – трудный. Но парни и девушки из строительного отряда, где я, сын полка, трудился этим летом, так не считали. Они не могли понять – почему я трудный и зачем меня направили к ним на перевоспитание. Отряд строил железную дорогу в тайге. Жара стояла адова. Потом пошли дожди. Грязь. Гнус. А труд был преимущественно ручной. И я растянул связки. Кисти моих рук распухли, и я стянул их бинтом. Мне было очень больно работать. Но я скорее бы умер, чем расписался бы в своей слабости. А по вечерам, у костра, я пел студентам свои песни из магнитофонного альбома, который посвятил Саше, моему брату.

Теперь, когда я пришел в себя после его смерти, я стал иным. Я, например, никогда не стану принимать близко к сердцу все то, что так важно для толпы. Моя душа мне важней идеологий, важней всего на свете. Может, я и вправду болен то ли душевно, то ли какой-то болезнью характера? Но что с того? Каждый может стать лучше, если однажды начнет отвечать за свою жизнь, будет стараться делать ее достойней.

Немного печальный с мокрыми волосами до плеч вхожу я в мою комнату, где нет брата. И словно из синевы безбрежного океана вижу Белый альбом, который по-прежнему отражает улыбку летнего утра. На душе у меня теплеет.

Я вызволил его только вчера. Не заходя домой, прямо с поезда бросился к Сквайру. Сообразив, что клиент с бабками, Сквайр, торговец дисками, заломил несусветную цену: альбом-де двойной, три дня тому раскрытый. Не торгуясь, я отдал ему почти все, что заработал в стройотряде.

Да, это было вчера.

Во время ужина отчим молчал. Но я чувствовал, в каком он гневе.

– Мне хочется только знать, – сказал он. – Чем ты думал, когда отдавал за эту дикарскую музыку свой новый костюм?

Я, не разжимая зубов, сделал глотательное движение. Отчим ждал с напряженным лицом, показывавшим, как трудно ему сохранять терпение.

– Правда, сынок, – робко сказала мама, спасая семейный вечер, устроенный в честь моего триумфального возвращения. – Ведь битлы-то эти, тебя не накормят, не оденут... Посмотри, в каких джинсах ты ходишь. Дыра на дыре...

И мама подложила на мою тарелку еще один большой кусок моего любимого яблочного пирога. Но жалея мать (сегодня обязательно куплю ей какой-нибудь подарок), простив отчима, я чувствовал в себе необъяснимое, но огромное сопротивление им обоим, всему, чего они ждали от меня и добивались. Я не хочу быть ни инженером, ни адвокатом, ни клерком, как хотят они. Я хочу быть поэтом. Или моряком.

А бывает, я мысленно снимаю фильм. В нем есть и море, и таинственный остров, и загорелая, как мулатка, девушка. Сценария мне не требуется. Потому что ни один сценарий не передал бы словами царственно-прекрасную красоту острова. Этот фильм я бы построил из разрозненных новелл, объединенных друг с другом лишь идеей, которая бы и двигала сюжет. Главу «Бой» я бы сопроводил саундтреком группы The Doors. А в новелле «Брат» звучала бы плачущая гитара Эрика Клэптона. Но в моем фильме звучал бы Бах, и Бетховен. Ведь на моем острове живет немало великих музыкантов, которые с радостью взялись бы написать к моему фильму музыку. А в качестве художника-декоратора я приглашу, конечно, Иеронима Босха! Все они – жители острова Leso – не откажут помочь мне. Ведь цель-то у нас одна.

Но может случиться, я стану рок-звездой. И тогда я напишу оперу для рок-группы с оркестром. От меня можно ожидать чего угодно! Потому-то Чудовище и ненавидит мою юность. Так что вряд ли мне дотянуть до тридцатника. Рано или поздно я и Монстр сойдемся на равных, как два борца на ковре. Схватка будет короткой. И я, конечно, погибну, но зато – недаром. Мое воинство пополнится еще одним солдатом Рока, навечно занесенным в небесные списки.