Кнут и Пряник

 

 

 

Наступило время сессии, и студенты напряглись: даже у Ли Чанга округлились глаза и пропала улыбка. Индусы выглядели бледнее обычного, арабы притихли, и только Пряник не терял самообладания: у него была стопроцентная уверенность в успехе.

– У меня за спиной ректор остановился, – объяснил он. – Знаешь, что это значит?

– Что? – Переспросил Кнут.

– Это тебе не хухры, а древняя примета. Тот студент, за чьей спиной ректор остановится, без проблем сессию сдает. А в моем случае он не просто остановился, но и жопу почесал.

– Чью?

– Да уж не мою, наверное!

– Откуда ты знать? – Еще больше удивился Кнут.

– Мне Петров рассказал. Он все видел.

– А если врет?

Пряник извлек из-под кровати красный кирпич и мирно поинтересовался:

– Хочешь, я его о твою голову разобью?

– О, найн!

– Вот поэтому комсорг не врет. Хотя любой кирпич ему к лицу.

Экзамен по английскому Пряник сдал. На «тройку», но все-таки… С философией пришлось попыхтеть: Костоедов задавал провокационные вопросы о Гегеле, вспоминая недавнюю схватку в аудитории. Но и тут Пряник выкрутился. Но на политэкономии случился конфуз: экзаменуемый напрочь забыл все, о чем не читал накануне. Экзаменатор Мелита Морицевна Цахневич, тетка – строгая как черный квадрат, назначила пересдачу через три дня…

…Кнут застал Пряника за стаканом кофе, что само по себе было столь же странным, сколь и угрожающим.

Пряник сосредоточенно бубнил:

– Мальтузианцы утверждают, что нищета, голод, безработица и другие бедствия капиталистического общества объясняются не капиталистической системой производственных отношений и развития экономики, а быстрым увеличением населения, за которым не может поспеть производство предметов потребления…

– Ты болен? – осторожно спросил Кнут, стараясь избежать акцента.

Пряник поднял на него безумные глаза и, достав из кармана рубашки продолговатую желто-белую капсулу, осторожно открыл и высыпал из нее в кофе какой-то белый порошок.

– Наркотик? – Ужаснулся Кнут.

– Джингоизм, или «политика большой дубинки», – продолжал Пряник. – Обозначаемые им понятия до сих пор широко пропагандируются в США. – И, наконец, отреагировал: – Сам ты наркотик! Это «Ноотропил», лучшее средство для запоминания. Хочешь что-то вызубрить – всыпь эту гадость в кофе, и читай не задумываясь. Правда, через сутки все из башки вылетит, но зато на экзамене любую дурь проциритуешь дословно! Не веришь? Проверь меня! – И бросил Кнуту словарь по политэкономии: – Давай, давай, с любой буквы!

Кнут раскрыл книгу и, запинаясь, произнес:

– Ради… кали… радикализм…

– Не хухры, хотя изрядная фигня, – махнул рукой Пряник. – Происходит от латинского слова «корень» и имеет два значения. Первое: бескомпромиссное осуществление намерений, стремление к коренному изменению существующего положения в том или ином деле. Хочешь пример?

– Хочу! – Кнута охватил азарт.

– Легко! Допустим, задолбал меня в корягу Костоедов своими профессорскими придирками, а я вместо того, чтобы выучить на «отлично» его сраный предмет, выслеживаю этого говнюка и душу в приемной ректора. Радикализм?

– Исключительный, – согласился Кнут.

– И к гадалке не ходи – исключат! – подтвердил Пряник. – Но есть и второе значение, а именно: в девятнадцатом веке возникло буржуазное политическое течение, программа которого сводилась к проведению реформ, не затрагивающих буржуазно-экономических основ эксплуататорского строя.

– Например? – Кнут вошел во вкус.

– Пожалуйста! Представь: душу я Костоедова в приемной, никому не мешаю, и в этот момент входит ректор. И вместо того, чтобы додушить эту гниду до конца, дабы извести как класс, я преступно убираю руки и говорю: «я всего лишь выступаю против программных установок коммунистических и рабочих партий». Что скажешь?

– Черт-те что! – поморщился Кнут.

– Идиотизм, – согласился Пряник. – Валяй дальше!..

…Мелита Морицевна Цахневич высказала суровое восхищение:

– Наконец-то объем ваших знаний соответствует размерам головы!..

По правоведению Пряник вытянул счастливый билет и без запинки отчеканил то единственное, что знал. Ему поставили «отлично». Тем же вечером Кнут легкомысленно сообщил:

– Сеготня ректор, прохотя мимо меня, кромко чихнул и тихо пукнул одновременно.

Пряник побледнел:

– Врешь!

– Катом буду. У меня слух кароший.

– Геополитическая катастрофа! Тебя отчислят. Это не хухры! Хочешь, подтяну тебя по всем предметам? – Пряник сделал руками вытягивающий жест.

– Поздно. Я уже все сдать. Экстерном.

– На двойки?!

– На отлично…

– Странно, – пожал плечами Пряник. – Все равно не к добру. Жуткая примета. – Он высыпал на стол все свои пилюли: – Возьми на всякий случай. Бери, не стесняйся!

Кнут отнекивался:

– Зачем? Почему? Варум, наконец!..

Пряник разлил по стаканам праздничный «Портвейн» и признался:

– Впервые в жизни не хочу в это верить. Но я всего лишь человек.

– Да, ты – человек, и очень, очень, очень! – прослезился Кнут.

– Ты извини, что я иногда хочу тебя убить, – раскаялся Пряник. – Мною движут нерастраченные запасы искреннего хамства. И тогда я открываю закрома ругательств и начинаю рыться в своем широком ассортименте безнравственных поступков!

Кнут восхищенно открыл рот:

– Можно повторить? Я буду записать…

– Знаешь, отчего я пью? – продолжил Пряник, воспарив вместе с портвейном.

– Оттого, что тебе хорошо, – предположил Кнут.

– В принципе, да. Настолько хорошо, что даже противно! Но ты меня изменил.

Друзья облобызались. И уже через минуту из их комнаты до жителей общежития донеслось дуэтное пение:

 

 

На горе стоит больница,
не пойду туда лечиться:
там лежит один больной: 
сам – железный, х.. – стальной!

 

 

И даже Петров не решился войти в их комнату, ибо знал: если Пряник отмечает сдачу сессии, то лучше ему не мешать. В конце концов, это – «не хухры»!..