Кнут и Пряник

 

 

 

В канун нового года друзья говорили о музыке.

– Не люблю я ваши тирольские напевы, – пустился в рассуждения Пряник. – Натужно и примитивно. Нажрутся своего баварского, закусят всякими копченостями, и давай орать во все горло!

– А я любить русский песня, – улыбнулся Кнут. – Это красиво: «некому пироску доломати».

– Заломати, дубина! – Поправил Пряник.

– Саломати? А за что ее ломать?

– Плохо себя вела. Шумела как камыш. – Пряник эффектным движением выставил на стол бутылку кубинского рома: Кнут даже восхитился.

– Купить в «Пироска»? – Спросил он.

– Как же! Пустят меня туда без намордника, – усмехнулся Пряник. – Это один кубинец свою страшную вину загладил. Сказал, что сахар из тростника слаще, чем из свеклы. Ну, я за родину и впрягся. Короче, сластолюбец задолжал за оскорбление страны.

– Контрипуций?

– Типа того. Что у нас с закуской?

Кнут извлек из полиэтиленового пакета с надписью «Мальборо» шпроты, голландский сыр, маринованные грибы, банку корнишонов и консервированную ветчину. Пряник открыл банки, порезал хлеб. Кнут порылся под раскладушкой и достал из-под нее две бутылки «Посольской»:

– Кулять так кулять! – размашисто заявил он.

– Ты, главное, меня потом не бойся, – предупредил Пряник. – Покалечить-то могу, но не со зла и не до смерти.

Кнут легкомысленно захихикал:

– Ты – мой друг: я много с тобой выпить.

– Много, но для истинной дружбы недостаточно, – веско сообщил друг. – Ничего, наверстаем. Садись, последыш Риббентропа. Сейчас я тебя проясню.

Пряник налил по полному стакану «Посольской». Кнут икнул от страха, но отказываться не стал: боязнь впасть в немилость оказалась сильнее инстинкта самосохранения.

– За взятие Тель-Авива, – толкнул тост Пряник. – Причем, в наступающем году.

– Зачем? – изумился Кнут.

– Нам позарез нужно освободить Палестину. Ведь что творят? Создали сионизм и заражают! Уже весь мир стонет, а они все ширятся и распространяются. Их надо остановить. – Первый стакан «Посольской» странно действовал на тостующего.

– А если просто дружить? – наивно спросил Кнут.

– Обманут. Они всех обманывают. Ты их песни слышал? Это же сплошное музыкальное издевательство!

– Разве? Я знаю, Бах использовать ефрейские мотивы.

– Бах был слепой, – заявил Пряник. – А Бетховен – полная глухомань. А Вагнер – вообще личный композитор Гитлера!

– Причем тут Вагнер?! – вскричал Кнут, вскакивая из-за стола.

– А притом, что его музыка вдохновила Адольфа на блицкриг! – Пряник стукнул кулаком по столу.

Кнут неровно задышал. Он сжал свои маленькие кулаки, и из последних сил выкрикнул:

– А вы только пироску ломать и балалайка играть!

– Не трожь балалайку, – таинственно зашептал Пряник, – и деревья не трожь. Дубов не касайся, а на клены и смотреть не смей! Я сейчас тебе устрою новый год вокруг березы!

Кулаки Пряника хрустнули, и дрожь от тела Кнута передалась стаканам. Неизвестно, что произошло бы в следующую секунду, если в комнату не ввалился бы Петров, провозгласивший:

– На замле-е весь род людской!

– Не ори, свой рот закрой, – неожиданно зарифмовал Пряник.

– Ребята, что тут у вас? Международный конфликт на почве новогоднего пьянства? – Спросил комсомолец с наигранной строгостью. – Так это мы уладим. Кто кого назвал обезьяной?

– Дарвин всех, – сжимая зубы, ответил Пряник.

– Вот именно, – согласился Кнут.

– Уже хорошо: найдена общая точка во мнениях враждующих сторон! – Весело резюмировал комсорг. – Предлагаю от хорошей войны перейти к самой хреновой дружбе. То есть, для начала выпить.

– Мы уже пили, – хмуро ответил Кнут.

– Значит, не за то пили, – отрезал Петров, беря в руки бутылку и ставя на стол третий стакан. – А у вас тут богато. Зачем ругаться? Вот ты, Пряник, любишь русские морозы?

– Ненавижу.

– А ты, Кнут?

– Бр-р, – передернулся немец, тряся очками на носу.

Петров расплылся в добродушной улыбке:

– Вот и второе место соприкосновения! А прямая, как известно, проводится по двум точкам. Стало быть, вы, друзья, забыли об объединяющем начале!

Часы показывали без одной минуты двенадцать.

– Прощай, восемьдесят седьмой! – Орал Петров. – Здравствуй, новый восемьдесят восьмой год!

– Прямо как Левитан, – усмехнулся Пряник, закусывая огурцом.

– Кто есть Левитан? – Полюбопытствовал Кнут.

– Диктор от советского «Информбюро». Ваш Гитлер хотел ему язык отрезать и на столбе повесить.

Петров похлопал Кнута по плечу:

– А у меня для тебя новогодний подарок. Собирай раскладушку!

Пряник привстал со стула:

– Его что, переводят в другую комнату? Не пущу!

– Не волнуйся ты, Серега, – улыбнулся комсорг. – Никуда он не денется. Я кровать ему принес!

Кнут просиял. Пряник лично внес детали кровати в общее жилище, и даже собственноручно все собрал. Пожал Петрову руку:

– А ты не совсем гнида.

– Только частично, – признался тот.

В ту ночь Кнут впервые засыпал в мягкой постели. Ему снилась пышногрудая русская девушка в красном, расшитом золотом кокошнике; она ставила перед ним крынку с молоком и загадочно улыбалась. А он сидел за столом в русской избе и вдыхал аромат ржаного свежеиспеченного хлеба. Время от времени девушка склонялась над ним и нежно признавалась:

– Все-таки не все марксисты уроды…

…Это Пряник и Петров допивали остатки «Посольской»…