Рекламist

Своим именем Глория Шаталова обязана отцу-дипломату. Она родилась в Мадриде, и все у нее было хорошо: нежная нянечка, престижная московская школа с углубленным изучением романских языков и явная перспектива блистательной карьеры. Если добавить ее жгучую внешность, оформившуюся к пятнадцати годам, станет ясно, что южное солнце Испании напитало ее, точно спелый плод, соком, брызжущим фонтаном страсти и интеллекта, а еще – внутренней силой вкупе с характерным упрямством. Черные волосы, подстриженные «под каре», большие выразительные глаза, чувственные губы – все это, подобно алмазу, служило дополнением к ее молодому загорелому телу. Одним словом, Глория Шаталова являла собой совершенство юности. Естественно, родители ее обожали. Они даже простили ей раннюю утрату девственности. Ее первый воздыхатель, он же – искуситель, фарцовщик Илья, был отправлен «на химию» в район Череповца, где и остепенился, обретя истинную судьбу в лице Маши – торговки с местного рынка. Неделю Глория рыдала. Потом были экзамены и выпускной бал с вручением золотой медали. Тем же вечером она заявила:

– Никакого МГИМО!

– Как же так? – растерялся отец-дипломат.

– Только режиссерский ГИТИСа!

– Но у меня нет там связей, – сокрушался папа.

– Лучшие связи – это талант! – отрезала Глория.

Она поступила с первого раза. Мастера ее хвалили. За время ее учебы грянула перестройка, отца отозвали из Испании, отправив на пенсию. Деньги быстро обесценились, и из всех материальных завоеваний у ее семьи остались четырехкомнатная квартира на Ленинском проспекте и «двушка» в районе Измайлово.

Между тем, Глория успешно закончила ГИТИС, удачно протусовалась, вскружив голову дюжине богемных мужиков, поставила пару пьес в Ростове и Новгороде, и даже опубликовала одну свою в журнале «Театр». В девяностом, воспользовавшись любовью модного тогда драматурга, уговорила его взять себя с собой на лондонский конгресс памяти Мандельштама.

И тут приехал Бродский. Выглядел, как бессмертный задохлик. Стрелял сигареты. Поймал мальчика в коридоре:

– Мальчик, у тебя деньги есть? Купи мне, пожалуйста, хлебушка и колбаски...

Мальчик оказался щедрым, хлебосольным, принес много еды в большом бумажном пакете. Бродский это принял и всех по-царски угостил.

Глория подбежала к администратору конгресса, расчувствовалась:

– Бедный Иосиф Александрович: у него нет денег, не на что купить сигареты, хлебушки и колбаски!.. Мы так его любим!.. Пусть возвращается в Россию, мы дадим ему все!..

Администратор дико на нее посмотрел и успокоил:

– Да не волнуйтесь вы так... Ему нельзя курить, поэтому сигарет он с собой не носит. И вообще: весь конгресс за его счет!

Этот случай первернул представление Глории о поэзии в частности, и об искусстве вообще. Бродский был для нее небожителем, хранителем мыслей, образов и рифм, а оказался бизнесменом-стихослагателем.

Вернувшись в Москву, Глория окунулась в мир телерекламы. Поначалу снимала ролики про кетчупы и соки, вскоре поднялась до пивных вершин, и уже собиралась заявить о собственной игровой программе, как вдруг в нее влюбилась немецкая бизнесвумэн Катарина Фогель. Она была владелицей эротического телевизионного канала в Германии. Стройная, пышногрудая, рыжеволосая бестия домогалась Глорию днем и ночью. Звонила и спрашивала:

– Помнишь, как мы были на знакомстве?

– Как мы познакомились? Да, и что? – Глория отбивалась, как могла.

– Ты сейчас одна? Ты такая секси…

– Я предпочитаю мужчин…

– Они все только фак… Тебе нужна майн либе…

Упорства Глории хватило на пару недель. Потом случилось то, чего она так боялась: ей понравилось. Катарина пригласила ее в Германию, показала свою студию, сводила пару раз на экскурсию в музей живописи и дорогой бордель. Предложила снимать в России историческое кино:

– Мне нравится Ленин. Это был мужчина факэбэл… Инесса Арманд – адюльтер революции…

– Я никогда не снимала порно, – возразила Глория.

– Главное – сценарий, – убеждала Катарина, нежно поглаживая ее колени.

– Но актеры?..

– Я иметь базу русские актеры. Есть один Ленин. Большевик в трусах!..

…Как сценариста, меня «сосватала» Надин, любовница Гельфанда. Она знала Глорию по клубным тусовкам, меня же уважала за ненормативную лексику в стихах. В принципе, для этого существует Барков…

Мы встретились с Глорией в открытом кафе на Арбате. Глория тут же перешла к делу:

– Вы когда-нибудь писали сценарии для эротического кино?

– Разве там нужны сценарии? По-моему, конского возбудителя вполне достаточно.

– Я снимаю фильм о Ленине.

– Тоже мне, Лука Мудищев… Хотя страну поимел жестоко…

– Он изменял Крупской, – терпеливо объясняла Глория. – Об этом и фильм. Нужно расписать проблему, сцены измены, диалоги и финал. Ленин должен умереть в момент эякуляции.

– Вообще-то, – говорю, – вряд ли он мог эякулировать в Горках.

– Неважно. Такова воля заказчика. Имейте в виду, сто долларов за страницу, сценарий – двадцать страниц. Так вы беретесь?

Я вспомнил женский журнал, Моцарта, Баха… История катастрофическим образом повторялась.

– Обратитесь к Тинто Брассу, – посоветовал я. – Только заранее не излагайте тему, а то украдет.

Глория протянула мне визитную карточку:

– Если надумаете, позвоните…

– Не обещаю…

Савка Гельфанд меня отругал:

– Разве тебе не все равно? Ты что, Лев Толстой? Хотя даже он писал про баню! О Пушкине я вообще молчу!..

– Вот и помолчи…

– А ты не смущайся! И заведи себе женщину, иначе сгоришь.

Я думал неделю. Сомневался, не желая пятнать свою биографию. Потом у меня закончились деньги и всякая надежда на кредит со стороны Шефа. И я вспомнил про Глорию. Набрал номер ее мобильного.

– А я ждала вашего звонка, – ответила она мягким голосом развращенной кошки. – Приезжайте, у нас тут кастинг. Подбираем актеров на главные роли. Это в студии на Павелецкой.

– Вы уже снимаете? Тогда я вам не нужен…

– Пока пробуем без сценария. Смотрим актеров. Пишите адрес…

Студия оказалась обычной сауной неподалеку от вокзала. На входе меня встретил солидного вида охранник с озабоченным лицом:

– Вы актер?

– Боже упаси. Сценарист. К Глории.

Охранник открыл дверь, провел меня по мрачному коридору и оставил у еще одной железной двери:

– Ждите.

Спустя пару минут дверь распахнулась и в проеме появилась Глория:

– А-а, Женя? Вот и прекрасно. Проходите, я познакомлю вас с актерами.

Мы вошли в просторный предбанник. Повсюду были установлены софиты, мимо них шныряли два оператора с камерами. К нам подошел высокий человек в плавках. Он был толстым, и слегка напоминал разъевшегося Луначарского. Я инстинктивно прикинул размеры содержимого его плавок и устыдился.

– Это Ленин, – сказала Глория.

– Бультерьер, – представился Луначарский.

– Сценический псевдоним, – пояснила Глория. – Опытный стриптизер. Дамам нравится.

– Странный вкус, – говорю, – хотя мне все равно.

– Вот и отлично! А где Клеопатра?

– Возможно, в пирамиде, – предположил я.

– А вы откуда знаете? – удивилась Глория. – Вы что, там были? Она работает в этом клубе…

– Уверяю, совпадение…

– А, вот и она!..

К нам подвалила длинноногая грудастая шатенка. Впрочем, возможно это был парик. Поздоровалась. Глория оживилась:

– Все, начинаем! Итак, сцена в Финляндии, в сауне. Свидание Ленина с Инессой. Повсюду опасность и царская охранка. Но любовники предаются страсти. Давно не виделись. Ребята, произнесете пару фраз о России, революции и проститутке Троцком, после чего – ласки и все такое. Готовы?

– А где, – спрашиваю, – охранка?

– Какая охранка?

– Царская…

– О, это мысль! – воскликнула Глория. – В самый разгар любви приходят жандармы и насилуют Инессу.

– Ленина не забудьте, – говорю, – будет цинично, хотя не факт…

– Мне нужно два жандарма! – возопила режиссерша. – Где все остальные актеры?.. И еще собаку. Инессу изнасилует овчарка!

Мне стало тошно. Я решил ретироваться, не дожидаясь начала оргии: пока Глория металась в поисках насильников, прошмыгнул в коридор, оттуда – к выходу. Озабоченного охранника на улице не оказалось, и я вздохнул с облегчением.

Тем же вечером позвонил Гельфанд:

– Что ты с ней сделал?

– С кем?

– С Глорией! Она в больнице в тяжелом состоянии…

– Ничего я не делал, просто приехал, посмотрел. Это так противно…

– Мне сообщили, ты что-то сказал, а она засуетилась и провод задела. Ей на голову софит упал.

– Бог шельму метит…

– В больницу поедешь?

– Боюсь, что нет.

– А ты ей нравился, – с сожалением сказал Савка, – ладно, передам от тебя привет.

Фильм так и не был снят, а Глория, по словам Савки, спустя месяц продала квартиру в Измайлове и уехала к Катарине в Дрезден. Возможно, там она и состоялась как режиссер.