…Когда зеркало перестало отражать ее, лежащую на кровати и ее стоптанные косолапые тапочки, похожие на скукоженные поганки. Когда зеркало было спрятано под темную гладкую ткань, я открыла шкаф, стоящий в углу, и прежде чем взять стопочку вещей, приготовленных «на последнюю дорожку» ощупала тень широкоплечего, непонятно откуда взявшегося мужского пиджака. Рядом с ним висело бабушкино васильковое платье с шелковыми полупрозрачными крылышками воротника, с солнцеклешом юбки и двумя тоненькими усиками-ленточками, завязывающимися сзади в бант. Словно бы это платье принадлежало бабушке, когда она еще была бабочкой, прежде чем превратилась в кокон мумии, лежащей на кровати в белых, как снег, вздутых подгузниках, с рыхлыми, очень мягкими, тающими под одеялом руками.

На пиджак упал свет, и я его разглядела: он был клетчатый, с широкими карманами, в которых поместилась бы буханка хлеба. Пиджак висел напротив бабушкиного платья. Оба они – на вешкалках. Оба – бестелые. Пиджак прижимался к платью всеми своими пуговицами, словно бы обнимая его. К горлу подступала тошнота…