Мурзин Алексей. Рассказ «Глина».

Дед Киприян нацепил очки, отогнул край скатерти и стал перебирать газетные вырезки. Раскладывал, которые на растопку – клал на старый обшарпанный табурет, а что сгодится – на вытертое сидение тяжёлого древнего стула.

– Тут вон, смотри, Горбачёв опять с этим, с американцем-то, на что жо им лежать-то… – проговорил он, кидая вырезки на табуретку.

– А туто, лико-чо, – восхитился чем-то дед, отложив заметку на стул.

– Так-так-этак… – пропел Киприян свою знаменитую песенку, развернул очередную газету. Поправил очки и надолго замолчал.

– Айда, баушка, глину копать, – окончив чтение, обратился он к стряпавшей рядом жене.

– Ты чо, дымник ладить собрался ли чо ли?

– Да подь ты со своим дымником, сделаю. Вон чо пишут. И ноги, и спину лечит, а ишо растолкут да пьют с водой, для желудка полезно.

– Ну, ишо давай пей, – смеётся Авдотья. – Вона весной сколь чиста бежит вода-то, чо-то не пьёшь, а тут каку-то глину.

– До чо жо ты у меня баска, баушка! – любуется своей Авдотьей Киприян, замечая в постаревшем лице любимые черты.

– Фу ты, старой! – смутилась Авдотья.

Вырезку про глину Киприян прибрал, да не под скатерть, а приладил к зеркалу на стенку, на видное место. Вечером, когда включили свет, опять увидел и вспомнил...

Мурзин Алексей. Сборник рассказов «По Божьей Воле».

Евгений Петрович Костромин прожил на этом свете, ни много, ни мало, три десятка лет с небольшим. Откликаться он привык на имя Жека. Никто, кроме дальнего племянника Серёги – Жека раз в месяц или два бывал в городе – его дядей Женей не называл. А как звучит его имя-отчество, он уже, наверно, и не помнил бы, если бы не единственная на всю улицу соседка Баба Маня, которая помогала ему иногда открыть просевшие ворота отеческого дома, когда он бывал изрядно уставшим.

Уже с десяток лет как остались они в деревне, что вдали от дорог, с несколькими доживающими стариками. Жека помогал им: колол и складывал дрова, садил и копал картошку, а они его кормили-поили.

Сегодня Жека сидел на скамье всё у тех же ворот, тоскливо похлопывал комаров и хмуро оглядывал пустую улицу. Похмелье проходило тяжело, ничего не хотелось, да опять наплыли эти давно ненавистные Жеке липучие воспоминания. Гнал их от себя Жека, опивался бадяжной водкой, работал до одурения, чтобы к ночи упасть и забыться, а они опять выползали из дальних пыльных закоулков. А явленные в Жекином сознании, расцветали махрово, не давали спокойно жить, томили. Казалось, там, в воспоминаниях, он, Жека – Евгений Петрович – настоящий и есть. А то, что с ним происходит сейчас – так, не жизнь, а сон, медленный и мутный, из которого трудно вырваться. Так вот спишь и понимаешь, что видишь сон, а пробудится не можешь… И знаешь, проснёшься, и всё вернётся, должно вернуться… И Жеке всё мнилось: не правда это, пройдёт, стоит лишь пробудиться, и всё будет так, как должно быть. Так, как было… И друзья, и та, которую, как всё ещё кажется, он любит – Любушка-голубушка, и его, Жекино, крепкое крестьянское ремесло тракториста, в ожидании возврата которого он сидел и сидел тут, в отеческой деревне, не желая ничего и никого слушать…

Мурзин Алексей. Рассказ «Барсучий колок».

Бывают ещё и сейчас в русских деревнях мужики особого склада – весельчаки, умельцы на все руки, битые жизнью, буйные в юности, и всё такие же затейники, ставши в годах. И хоть помнят их норов, а уважают, а может, и наоборот, уважают потому, что помнят. Сашкин дядя Юра был как раз такой.

Нашло как-то на него романтическое настроение, оно ведь тоже не просто так находит. Горожане не поймут, посмеются: «Знаем мы их романтическое настроение!» Но это не то...

Вот бывает, выберется старый-престарый дед на лавочку у ворот. Сидит. Весь день смотрит: на Солнце, на зелень, опять же, на людей. И чего он только за жизнь не видывал? Много уже прожито. Ну, может, какого-нибудь там… заморского доллара, ну… или… какого-нибудь технического ухищрения… Так это всё равно с лавочки не увидишь. Нет, однако, каждый день, как когда-то на работу, выбирается сюда и сидит, всё сидит. Кажется, дремлет по-стариковски. А подойдёшь тихонько, раз – и глаза уже тебя изучают. И внимательно так, и знают о тебе, кажется, то, что ты и сам не знал никогда, или спрятал так далеко, и старался не вспоминать, потому что стыдно… Да и мужики, те, которые помоложе, не только за рыбой, на покос или дрова рубить из дому выходят. Даже и мимоходом, а взглянут на широкий мир – простор и волю. Вот и на дядю Юру тоже в тот раз нашло. И не впервые, конечно...