Ямшанов Андрей. Рассказ «Три окна».

...Её звали Анни. Она приехала в Петрозаводск на два дня, но пробыла четыре. Коррективы внесло туристическое бюро, куда она пришла купить пару экскурсий по столице Карелии, – ей навязали Валаам. Она отнеслась к этому снисходительно, Суоми может и подождать! Не каждый год совершаешь поездки на родину предков. Сюда по зову революционного сердца когда-то заявился её прадед – друг и сподвижник пламенного финского коммуниста Тойво Антикайнена, здесь он обрёл понимание себя в новой работе, жизни, любви. Анни хотела найти ответы на некоторые вопросы, связанные с её древним северным родом, это стало её целью, но не принесло ответа на жизненно главный вопрос. По всей видимости, он звучал так: а кто я? Признаюсь, люди такого плана мне всегда импонировали. Билет на завтра до Санкт-Петербурга был куплен перед посещением картинной галереи, вдалеке от дома она испытывала небольшой дискомфорт, однако северный мотив художественных полотен и ожидающий на пороге снег успокоили девушку...

Ямшанов Андрей. Рассказ «Не свой».

...Деревенские мужики настороженно уважали коварного моряка. У него кобыла работящая, и иной раз в зависимость впадаешь – просить ли огород вспахать? Сено после развезти по дворам… А ну как пошлёт ко всем чертям. Обидно! И среди людей живёт, но не свой какой-то. Чужой. Бывает, правда, сам на разговор напросится, промычит что-то, вроде как подсобить надо. Но долго ли его дружбе жить? Когда соберётся народ на вечернюю наливочку, не праздно, без супружниц, и тут словцом укажешь на его нелюдимость, как взметнётся леший, забарагозит, накроет пеленой отчуждённости удуманные своими реки и протоки, ударит булыжным кулаком по столу. Грех, что в гостях: «Ты, паря, в мои запруды не лезь! Не замай! Не то в уху сделаю…»

А дальше – бред какой-то несёт: звёзды на дне, кровь на вёслах, и консепсия внутренней свободы перед уродливой рожей смерти. После минутного отступления подшибает стакан под днище, мол, убери, и говорит: «Ты знаешь, с кем я в море ходил?!».

– Да хоть бы и с Гагариным летал. С Жульженкой пел. Что с того? – размышляли после мужики, делясь соображениями, – Думаешь, зачем лошадь давал? К людям потом прийти! Поскандалить, зло выплеснуть. Мозги-то у каждого по-своему придуманы!..

Ямшанов Андрей. Рассказ «Незнакомец».

...Случай возник в абхазском секторе зон безопасности и ограничения вооружений. Возвращались войсковым «Уралом» со стороны Поцхоэцери, куда доставили очередную смену бойцов на Ингурскую ГЭС. Пришлось втроём ютиться в кабине водителя-сержанта. Прапорщик Юрий сопровождал солдат на миротворческий пост. Попутчик был новичком в этих местах, приходилось отвечать на его многочисленные вопросы, что было, в общем-то, нетрудно. Говорили об Ингурской ГЭС, в окрестностях которой во время войны не свистнула ни одна пуля. Воюющие понимали: случись что со станцией, Ингури унесёт с собой в море по половине Грузии и Абхазии одномоментно. Об огромном тоннеле в горных пластах местности, что отводит часть вод реки от основного русла. Об управлении этим гигантским сооружением, зажатым отрогами Кавказского хребта: понятным по-советски, но абсурдным сейчас, после территориального размежевания: ГЭС находилась в Грузии, а рубильник от неё – в другом государстве.

Машина тащилась словно на сдачу в утильсырьё. С одной стороны, это было неплохо – где как не здесь оценишь красоту незнакомых широт: дымчатый горизонт нежился в голубой истоме, а по земле бежала широкая волна кустовых роз. С другой – точила мысль об обманчивости красоты на войне: кустовые розы росли на россыпях стреляных гильз, милые дворики селений таили сотни ждущих своего часа мин.

А дальше произошло непредвиденное – водитель прозевал поворот, сбился с пути и, повинуясь собственной навигационной мысли, по косой погнал машину по виртуальному азимуту – мимо какой-то деревни, заросшего травой поля… Прапорщик не спал. Он тотчас извлёк из планшета маршрутную карту и стал вместо руля вертеть её перед носом. Замер на секунду и возопил:

– Сержант, стой! Здесь мины!

Водитель дал по тормозам, и все трое впечатались в лобовое стекло. Машина встала. Встала и мысль о необходимом предприятии. Водитель, похоже, сжигал себя в каком-то кающемся подвывании, пассажиры в злобе раздували пепел по округе. Скорее ответственность перед профессией, нежели провидение, подсказала бывшему технику инженерно-сапёрного батальона Юрию выгрузиться и ступить на раскалённо-шипящую лаву травы. Осторожно затворил дверь кабины, осмотрелся. Затем погрузился в карту и сообщил, что метров как триста едем по минному полю. И ещё. Жёлтых на ней значков, какие обозначают окружившие машину мины, настолько много, что разговоры о спасении жизней становятся неактуальными. Оптимистом оказался.

Трудно, невыносимо ощущать себя в ситуации, когда отсутствует выбор. Он, конечно, где-то есть, крутится рядом, но мозги заколодило, и всё богатство вариантов счастливого решения сводится к дрожащей единице. Делать нечего – стали сдавать машину задним ходом. По оставленной ранее на траве колее. Колёса ещё не сделали и оборота, как вдруг возле «Урала» возник бородатый человек с бегающими, предвкушающими глазами. Вот уж точно – чёрт из табакерки! Улыбающийся чёрт – зубы скалит. Из местных, надо полагать…

Незнакомец покрутился возле грузовика, заглянул в кабину, сплюнул в траву:

– Я знаю. Давай выведу. Спасибо скажешь…

Ямшанов Андрей. Рассказ «Зугдидский чай».

...С момента возникновения человеческой мысли о переправе суть мостов сводилась к соединению берегов. С некоторого времени Ингурский мост перестал соответствовать гениальной идее: в километровом изваянии виделся мифический атлант, пытающийся мощными руками оттолкнуть берега как можно дальше друг от друга. Большая дорога жизни разъединила два мира.

С рассвета старший офицер оперативного отдела Борис Невзоров был уже на месте. Прохлада утра щипала ноздри, ноги легко несли вдоль моста в направлении 301-го пропускного пункта. Сегодня Борису с несколькими офицерам штаба вменялось держать ситуацию с митингом под контролем. Акция грозилась стать неопределённо масштабной и непредсказуемой с точки зрения человеческих жертв. В функциях миротворца – наблюдение, оценка обстановки, своевременный доклад. Он не вправе вступать в вооружённое столкновение, разве что – в случаях отражения нападения на посты или себя. На предвосхитившем день совещании у командующего был практически дан приказ исключить подобные случаи. Как если б был дан приказ исключить плохую погоду. Вчера офицеры от греха подальше вывели солдат с блокпоста на мост и организовали предположительную линию сдерживания. С утра грузинское радио назвало начавшиеся в Абхазии выборы нелегитимными, российских военных не миротворцами, а оккупантами, развивающими свои интересы на занимаемых территориях.

Борис остановился и облокотился на перила. Внизу из-под ног уходила полноводная Ингури. К матери, журча и прыгая по каменной пойме, жались десятки малых протоков. Вот вроде бы жив и здоров, а на сердце неуютно. Грусть накатила. С чего бы это?..

Ямшанов Андрей. Рассказ «Участь».

Полк попал в окружение сразу же после того, как попытался с ходу выбить немцев из деревушки в нескольких километрах от Клина. Попытался – и был буквально размолот пулемётами с отлично оборудованных позиций. И отступил, бросив большую часть оружия и тела погибших товарищей.

Это была наступательная операция советских войск под Москвой в декабре 1941 года, первый серьёзный контрудар постепенно приходящей в себя после сокрушительных поражений начального периода Великой Отечественной Красной Армии. И кургузый, устало плетущийся в промёрзшей шинели в последних рядах отступающих рядовой Пётр Фертиков был маленьким винтиком в этой операции.

Более небоевого солдата, чем подносчик патронов рядовой Фертиков, представить себе было трудно. Колхозник из крестьян-середняков из богом забытой деревни северных земель Перми, он имел два класса образования и фактически был неграмотным. В лагерях, где после призыва в армию он проходил курс обучения военному делу, из Фертикова поначалу пытались отковать первый номер пулемётного расчёта, потом, помучившись, отступились и поставили на подноску патронов. Тем более что, как выяснилось, серьёзное дело этому красноармейцу доверять было и нельзя, поскольку он однажды был судим за попытку в голодную осень украсть с колхозного поля неубранные колоски. На судебном разбирательстве преступник молчал и сгибался как криво пошедший гвоздь, вбиваемый до конца, поскольку вытаскивать лень. Годом наказания по месту работы суд пожалел не убогого, а его шестерых детей, младшей из которых исполнилось месяцев пять...

Ямшанов Андрей. Рассказ «Плен».

Ни в эту, ни в следующую минуту, ни в последующий час он не умер. Однако слепое и беззвучное событие поразило так, что долгое время сожалелось о неслучившемся. Сопровождающий контейнеры со строительным материалом из Подмосковья в Армению, он вышел из вагона на Сортировочной в Тбилиси и не успел поймать ту самую секундочку, в течение которой, по обыкновению, пропадают поезда. Григорий догадывался, что шабашники и балагуры, с кем он подвизался доставить груз заказчику, искать его не станут, а сумку с документами, в лучшем из вариантов, оставят нетронутой на конечной в Ереване. Состав исчез, навалилось тяжёлое чувство от понимания постигшей участи, никак не согласующееся с логикой простых вещей: ведь был реальный поезд, объективное расписание движения и стоянок, были, наконец, свобода мысли и личного выбора… На деле – подлог! А может, его обманули? И всё было преднамеренно, по сюжету… Тоска оказалась столь тяжкой, что бесследно меркли черты её начала и вероятного конца, она становилась без края настоящей. И жизнь, остановившаяся в точке, не проявляла признаков прошлого и будущего, простого и сложного.

Ссутулившийся и неуместный, он ходил по незнакомой земле, присаживался на одну и ту же скамью, вставал на подъёме воображаемых действий и вновь ходил. Ему с детства не давалась решительность. Увенчанный пятью десятками лет, Григорий понимал, что стать другим он вряд ли сможет, таким нужен пронумерованный, разлинеенный и закреплённый печатью план жизни, а поэтому каждый раз в минуты выбора страдал безраздельно.

Наступал плотный вечер, людей становилось меньше, редели железнодорожные платформы, и далёкий диспетчер заскучал без объявлений. Юг оказался не по-кинематографически романтичен и гостеприимен – обнаружил холодное безразличие к чужаку. Перрон стал насторожённым, подозрительно наблюдающим глазами какого-то человека за сиротливым поведением приезжего.

– Что, дорогой, потерялся? – спросил он Григория и, не дав ответить, заключил: – Вижу. Нэ переживай! Поехали ко мне, покушаешь, поспишь, завтра что-нибудь придумаем…

В эту длинную и утомительную, как вязкий сон, минуту и случилось преображение. Двойник, уверенный и спокойный, показал рукой на север и бровью вопросил о согласии с идеей возвращения домой. Но проявления единомыслия не увидел. Тогда пожал плечами, отступил в сторону и ушёл не обернувшись. Второй Григорий подумал, что успеет догнать себя завтра, понуро кивнул незнакомцу головой, прошаркал за ним до ржавого «Москвича» и дверцей автомобиля захлопнул для себя выход из плена обстоятельств...