Гундарев Юрий. Рассказ «Шопен».

Антоний Барановский, двадцатидвухлетний студент фортепианного отделения Киевской музыкальной академии, недавно приглашённый частным репетитором в солидную (судя по трёхэтажному особняку почти в черте города и гаражу для двух иномарок) еврейскую семью Зак (может, точнее: Заков, но это как вам угодно), был буквально шокирован вопросом, заданным ему его ученицей Яной, тринадцатилетней девочкой в ореоле густых вьющихся рыжих волос и с огромными немигающими зелёными глазами в обрамлении таких же рыжих ресниц, уже на третьем уроке:

– Антоний Евгеньевич, а хотите, я вам покажу всю себя… ну, без одежды?..

Барановский вздрогнул. Неужели проект, на который он возлагал такие надежды, может вот так, из-за подобного рода ерунды, из-за половой акселерации этой чёртовой рыжей куклы, – лопнуть вдрызг?..

Гундарев Юрий. Рассказ «Маленькая трагедия».

...Как-то вечером в пятницу (именно в пятницу, пометим, дальше всё будет происходить как раз по пятницам) приходит жена Степана Ильича, Кира Алексеевна (выше мы уже говорили: красавица, врач-терапевт!), с дневного дежурства домой. А в квартире – какая-то непонятная тишина. Даже кошка Анютка не встречает с порога. Кира Алексеевна, чувствуя что-то неладное, тихонько снимает туфельки, открывает резную дверцу и видит странную картину.

На диване, в одних трусах, сидит Степан Ильич и прижимает к груди какую-то тоненькую брошюрку.

– Степаша, да что с тобой? – с беспокойством и любовью в голосе вопрошает Кира Алексеевна.

Петляев поднимает на супругу невидящие заплаканные глаза и тихо говорит:

– Кирюша… Кирюша, милая, послушай…

– Да, Степаша…

– Кирюша, как же это получается: вот ты живёшь, работаешь, к чему-то стремишься…

– Да, Степаша…

– Да не перебивай меня, чёрт возьми!

Петляев резко вскакивает с дивана, словно Фернандо Торрес, готовящийся выйти на замену на добавленной судьёй 91-ой минуте матча, и злобно швыряет брошюру на пол...

Гундарев Юрий. Сборник стихотворений «Андреевский спуск вверх».

Деревья набок дёрнуло
 под натиском ветров:
 пейзаж смиренный Тёрнера
 сменила кисть Коро.
 
 Семью цветами радуги
 зажглись шеренги трав.
 И молнии, подрагивая,
 сверкали до утра.
 
 Стояли завороженные
 с тобою у гардин…
 И корчил дерзко рожи нам
 небесный арлекин.

Гундарев Юрий. Рассказ «Концерт для фортепиано со снегом».

...Алёша рос тихим и в меру болезненным мальчиком. Он легко учился, но школу не любил. Его естество отторгало общественные поручения, линейки, секции, перекуры тайком в туалете, неумелый первый мат, циничное обсуждение ног и поп первых красавиц школы.

У Алёши была одна страсть – мама. Да, ещё – книги, преимущественно исторические романы и русская классика. Для Алёши не было большего счастья, нежели забраться в конце рабочего (суетливого, длинного, нудного) дня на кровать и наслаждаться, замирая от возвышенного восторга, монологами тургеневских женщин, наслаждаться под тихие аккорды, льющиеся из комнаты мамы, которая и сама казалась заблудившимся во времени трамваем. Хотя уместно ли сравнивать элитную даму с громыхающим Гумилёвским чудищем?

У матери с сыном с самого начала установилась незыблемая иерархия в отношениях: мама – королева, сын – подданный, точнее, верноподданный.

Когда Алёше приходилось принимать какие-либо решения, он робко спрашивал Нору Арменовну:

– Мама, могу ли я завтра пойти поиграть в футбол?

Или:

– Мама, завтра у Светы Лебедевой день рождения, мне бы хотелось…

Или:

– Мамочка, у меня какая-то слабость, можно мне завтра пропустить урок физкультуры – только один урок?

И множество прочих «или».

На все вопросы следовал один ответ:

– Ты, Алексей, у меня мужчина – тебе решать.

И с самого раннего детства Алеша приспособился по глазам матери, по интонации, даже по её многозначительному молчанию сам принимать решения – конечно же, правильные...

Гундарев Юрий. Сборник стихотворений «Владимирская горка».

Взбиваю носками пожухлые листья,
И в такт под ногами шуршит.
Святой Владимир окончил молиться
И замер, о крест опершись.

Вот слышится звук торопливых шагов:
В дорожной накидке убогой
Пронёсся птицей… и был таков.
Да кто же? Неужто Гоголь?!

Здесь юный поэт Константин Паустовский
Булгакову что-то читал.
Провозглашались звенящие тосты
И вдрызг разбивался бокал.

Воркует влюблённая пара в беседке,
Сквозь ветви струится Днепр.
И что-то ёкнет в уставшем сердце,
На самом его дне.

Взбиваю носками пожухлые листья,
В такт шагу октябрь шуршит.
Святой Владимир начал молиться.
И ты помолись в тиши.

Гундарев Юрий. Пьеса «Yesterday».

Игорь Петрович. …После смерти Фёдора Михайловича граф Лев Николаевич, не дрогнувший при виде оторванных снарядами рук и ног в крымских окопах, рыдал, как дитя малое. И перед смертью «Братьев Карамазовых» всё перечитывал. А так и не встретились. Что это – гордыня, зависть, случайность? Одному Богу ведомо. Но ведь оба – христианнейшие, совестливейшие, гениальнейшие…

А нынешние – встречаются чуть ли не каждый день. Пьют на брудершафт. Не успеешь отвернуться, а тебе уже ушат с помоями вылили на голову. А ты снова встречаешься, улыбаешься. И каждый знает, что таковы правила игры, чёрт бы их побрал! И каждый – гений. И каждый в обиде на каждого. Гений-то – гений, да вот масштаб не тот: один к тысяче.

 

Ксения. Надо же, заодно и лекцию прослушала.

 

Игорь Петрович. Правильно, правильно, набирайся знаний, пока я жив (сморкается). Вернёмся к нашим баранам-грегорианам.

Вот в классической музыке нет предела. Ты, как Буратино, открываешь дверь, а там – Бах! Открываешь следующую – Бетховен. Следующую – Малер. Следующую – Шостакович.

А в роке предел – «Led Zeppelin». Дошли до этой двери, стукнулись лбом, а дальше уже не разбери-пойми что. И полный откат назад.

Вот мы с Машей собрали целую коллекцию пластинок, не знаю сколько – пятьсот, тысячу… А слушаю что? «Yesterday». А читаю – Пушкина. И Библию.

 

Ксения. Вы же говорили, что не верите в Бога.

 

Игорь Петрович. Много ты понимаешь! Да, я знаю – там ничего нет. Я перечитал мириады книг – и жития святых, и про оккультизм, и про какие-то там потусторонние силы, и ещё про чёрт знает что. И что? Да ничего.

 

Ксения. Но Библию ведь перечитываете.

 

Игорь Петрович. Перечитываю. Пытаюсь понять. Иногда мне кажется, что Бог – как солнце. Восходит солнце – и всем светло, ты молод, здоров, любим. Солнце село за горизонт – и ты уже старая развалина…

Гундарев Юрий. Сборник стихотворений «Пятистрофие».

Возрадуйся летящему в воздухе снегу,
 касанию его детского поцелуя,
 встречай долгожданного вестника с неба
 стоя, как Генделево «Аллилуйя!»
 
 Возрадуйся звенящему в воздухе смеху,
 бесшумному скольжению лыж,
 блаженству куда-то бесцельно ехать,
 как едет на санках малыш.
 
 Возрадуйся ниспосланному свыше свету,
 прощению грехов и обид.
 Возрадуйся доброму, от души, совету,
 возрадуйся жажде любить.
 
 Возрадуйся грядущему и оному,
 и, самое главное, – тому, что есть.
 Каждому, как монаху Петра Мамонова,
 собственный крест несть.
 
 Возрадуйся несущемуся в воздухе бегу
 тающих на ладони минут.
 Возрадуйся снегу!
                                Возрадуйся снегу!
 Возрадуйся, что тебя ждут.