следующая тема »

[Azarov]

Литературный журнал
Лучший выбор из мира мысли!

ДАУРИЯ
№1

«...не может быть законов, защищающих нас от самих себя, ни один уголовный кодекс не предусматривает наказаний за преступления против литературы. И среди преступлений этих наиболее тяжким является не преследование авторов, не цензурные ограничения и т. п., не предание книг костру. Существует преступление более тяжкое – пренебрежение книгами, их не – чтение. За преступление это человек расплачивается всей своей жизнью; если же преступление это совершает нация – она платит за это своей историей».

Иосиф Бродский.
Нобелевская лекция (отрывок). Стр. 78-79.

Установлено, что ДНК воспринимает речь и её смысл, их «уши» приспособлены к восприятию акустических колебаний. Мало того, эти молекулы, отвечающие за наследственность человека, получают и световую информацию: человек может не произносить вслух, а мысленно читать текст, но содержание все равно дойдет до его генетического аппарата по электромагнитным каналам. Но, самое главное, ДНК не безразличны к получаемой информации. Одни сообщения оздоравливают их, другие – травмируют. Поэтому содержание речи непосредственно влияет на человеческий геном».

Конкурс «Живой, как жизнь». Стр. 52-55.

Умейте любить Искусство в себе, а не себя в Искусстве!
К. Станиславский.

Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво...»
А. С. Пушкин.

Чувства Человека или чутье бандерлога?

Человеческие чувства и животное чутье бандерлога – это разные природные способности. Удивительно и странно, что сегодня приходится говорить о них, как о способностях соперничающих. Но это именно так потому, что на этот раз среда обитания у них оказалась одной и той же.
Разговора не избежать, ибо мы превратились в страну бандерлогов. Человек этого факта не оспаривает, дискуссируют бандерлоги. Все правильно. Куда вели, туда и пришли. А те, кто вел, все время упрощали, упрощали и упрощали чувства, язык, философию, литературу, живопись...
Ибо сереньким и безмозглым верхам и их прислужникам, ведущим народ к своим целям, носители и служители Религии, Искусства, Науки во все времена непонятны, многокрасочны, сложны, чужды и опасны. Высокие человеческие чувства, дух подвижничества и творчества – основа основ существования Человека, власти не нужны. И только служители Религии и Искусства понимали: с каждым укрощением и упрощением в каждом из нас становилось больше и больше бандерлога. А властитель ликовал, радость его – наше общее горе на века...
Доупрощались: сегодня упрощение стало обычным явлением, нормой, а зачастую и эталоном. Все просто: нет ничего такого, чего не смог бы сделать бандерлог. Только плати. А можно и так – из любви к «искусству», чего там... Проза? Поэзия? Драматургия? Сонет или верлибр? Плевое дело! Пушкин? Какой еще Пушкин?
И вот на голову бедного Человека обрушились миллионы книг, а закройщики и портные, заняв места инженеров человеческих душ, с экрана телевизора кроят страну и учат Человека как жить. Но бандерлог всегда обманет Человека, потому что Человек жив вечными чувствами, а бандерлог – мгновенным чутьем, ему надо не только выжить, но и нажиться на Человеке, вот он и кружит, принюхиваясь все время к Человеку и окружающей его среде.
Искусство и его служители вымирают от сегодняшней суеты и упрощения всего, которое лавиной накрыло и литературное пространство моей Отчизны – историческую землю Даурию, Забайкалье. Именно это обстоятельство и заставило меня взяться за создание журнала, который ты, Дорогой Читатель и Земляк, взял в руки.
Что же это такое, для чего и для кого?
Прежде всего, – это Литературный Журнал для жителей Забайкалья. Только для Чтения. Человек превращается в бандерлога, когда перестает читать хорошую литературу. В Журнале нет и не будет никакой рекламы и пиара.
В Журнале никогда, ни при каких обстоятельствах и условиях не будут публиковаться произведения низкого литературного уровня. Речь идет не только о литературном, но также и о языковом, грамматическом уровне и эстетическом вкусе. Это основное положение и требование.
Авторы Журнала – одаренные прозаики и поэты. Конечно, предпочтение будет отдано уроженцам Забайкалья, литераторам, пишущим о Забайкалье. Вообще, творческая группа «Союз Искусств» объединяет мастеров пера, кисти, резца и нотного письма на пространстве всего бывшего Советского Союза, а сегодня, благодаря Интернету, – и далее... Они – мои друзья, значит, они и друзья моей Отчизны – Забайкалья. Каждый из них Личность. По частям плод творчества не рожает. Все время создает Что-то, а не занимается Чем-то, ибо его никто и никогда не смог укротить или упростить. От этих попыток он стал еще сильнее, а талант его засверкал ярче...
Издательство – отрасль развития культуры, а не бескультурья и заблуждения. Заблуждение – трусость, ибо – от блудить: в погоне за деньгами мы выпустили тонны книг, от которых обалдели от радости авторы этой макулатуры. Но ошибка – это то, что не исправлено. Выпуск нашего Журнала – начало работы над ошибками... Публикации основаны на системе поручительства, автор может и сам поручиться за свое произведение.
Материалы не принимаются, рассматриваются рукописи. В переписку и переговоры с авторами редактор не вступает. Вариантов ответа два: 1 – молчание, 2 – публикация в Журнале.
В литературной суете края Журнал участия не принимает, в конкурсах – тоже. Журнал издается именно для Чтения. Номера отправляются в центральные издания, в СП России для рецензий, произведения – (за счет редакции) на конкурсы – «Золотая строфа», им. В. Шукшина, им. М. Волошина, им. С. Есенина и т. д.
Слово – единственный канал общения с Богом. Другого нет. Оно тоже подверглось упрощению. Значит подвергся упрощению и сам Бог. Ведь и само Слово – Бог. Это надо понимать! В нашем Журнале авторов, бросающихся бездумно общечеловеческими ценностями, не будет. В стране, где нет Бога, и сама жизнь непростительна...
Все мы – дети родной земли, и мечта о культурном и высокоразвитом крае, самоуважении и самодостаточности наших земляков никогда не покинет ни одного автора нашего Журнала, который, надеюсь, будет развиваться, крепнуть и становиться лучше от номера к номеру. С каждым разом умнее, краше и сильнее, а не проще, глупее и слабее.
Мастера Искусства – тоже люди. Бандерлоги и невежественные властители «побеждают» их, якобы, навязывая общение и дружбу, якобы, не замечая их творений, упрощая их имена и личности до уровня собственных, тем самым отдаляя от Человека, которому для того, чтобы сохранить высокие человеческие чувства, совесть, честь – все человеческое – нужны не бандерлоги и невежественные властители, а подлинные Мастера Искусства, пробуждающие мысль и красоту мира.
Именно их и найдешь на страницах своего журнала, мой Дорогой Читатель, Земляк, родной мне Человек!


Виктор Балдоржиев,
поэт, кавалер медали А. С. Пушкина,
член Союза писателей России.

Читайте журнал "Даурия" здесь:
http://lib.babr.ru/index.php?book=6712

[Azarov]

Даурия № 1. Стр. 4-5.

Федор Бальдауф (1800-1839)
Первый поэт Сибири
Нерчинский горный округ

К БУРЯТКЕ

Люблю я странный твой наряд,
Твои неловкие движенья,
Люблю я твой нескромный взгляд
И чуждой речи выраженья...
Я помню лето... Знойный день
Стоял над дикою пустыней,
Как над запуганной рабыней
Властитель грозный. Листьев тень
Нигде на степь не набегала;
Она с рождения не знала
Ветвей живительную сень:
Как будто сила мирозданья
Ее во гневе родила,
Без жалости, без состраданья
Проклятью почву предала
И почву скудную ее
Бесплодью навек обрекла...
Я ехал тихо... Бедный конь
В поту и пене брел усталый,
Поникнув гривой удалой;
В песке горячем, как огонь,
С трудом он слабою ногою
Переступал. Склонясь главою
Над изукрашенным седлом –
От жажды, недуга и боли
Изнемогая, – лишь о том
Я слал благому Провиденью
Свое горячее моленье,
Чтоб мне хоть каплею одною
Смочило жаждущий язык
Иль утра раннею росою
Листок обрызганный приник
К моим засохнувшим устам,
Как вдруг... Нежданно там –
На горизонте, где землею
Лазурь сошлась, дымок струею
По ткани светлой пробежал,
В эфире медленно теряясь.
Я быстро повод подобрал,
Скорей туда! – Когда шатаясь,
Мой конь до места добежал,
У юртый пасмурной и дымной,
Одной на степи той пустынной,
Тебя я, Бальджа, увидал.
С какой улыбкой непритворной
Ко мне навстречу ты пошла,
К моим устам кумыс холодный,
Животворящий поднесла;
С какой заботливостью милой
Меня ты за руку взяла,
И в юрте скромной и унылой
Больного гостя приняла.

Я помню вечер: вкруг огня
Твои родные все сидели,
И ты смотрела на меня,
Как я, больной, склонясь, к постели,
В припадке тягостном страдал.
Покой больного, к изголовью
Склонясь, ты молча стерегла,
С участьем родственным, с любовью
Ты сон мой чуткий берегла,
И дым струистый отводила
Своею смуглою рукой,
Когда его ко мне порой
Дыханьем ветра наносило.
И если веки поднимал
Я в те несчастные мгновенья,
В огне, как тень, как привиденье,
Твой образ стройный возникал.

Заснули все. Но я не спал...
Мечты сменялися мечтами;
Твои я вздохи узнавал –
И беспокойными очами
Тебя во мгле густой искал.
Я помню утро: закипал
Душистый чай в котле широком,
А ты в молчании глубоком,
Склонясь к узорчатым коврам,
Своим молилася богам.
Не обо мне ли, одиноком,
Не обо мне ль молилась ты,
И Шигемуни – духу мира,
В лице бездушного кумира,
Вверяла смутные мечты?

Нет, дева степи, не забыть
Во дни судьбы моей ненастной
Твой образ смуглый, но прекрасный,
Твои заботы... Может быть,
Года пройдут, и я тропою
Случайно к счастью добреду;
Тогда, расстроганный мечтою,
Про Борзю песню заведу.
В ней имя Бальджи будет всюду –
И я до гроба не забуду
Твое прощальное: мэнду!

1828 год.

ШАМАНКА

Посвящение Н. К. Х.

(Неоконченная поэма)

Все Вам мои стихи – все Вам!
Я отдаю их Вам по праву,
Они Вам по душе, по нраву.
Делюсь я с Вами пополам
Всем тем, что свыше провиденьем
Поэту в мире суждено;
Делюсь я с Вами вдохновеньем, –
Поверьте, – дорого оно,
Так дорого средь бед и горя,
Когда на сердце дым, туман,
Когда поэту все обман;
Когда рассудок, с страстью споря,
Громит ее, как великан.
Примите мирную шаманку,
Простую дочь тяжелых дум,
Ее красы не наобум
Я срисовал, – я эриванку
Ей на чело не надевал,
Писал, как виделось, шаманку,
И только, только что мечтал.

I

В странах Даурии степной
Над тихой зыбью Горохана
Стоит утесов ряд двойной,
Им дано имя стариной:
«Могила черного шамана».
Поныне виден там курган,
Над ним и летом, и зимою
Прозрачный носится туман,
Вблизи жемчужною струею
Бьет ключ...
Еще покоятся улусы,
Еще не слышен лай собак,
Еще в раскошном сне тунгусы,
И звезды запада горят.
А уж давно, давно блестят
Те скалы утренней зарею,
И с них жемчужною волною
Туманы полночи бегут...
Все спит, покоится в долине,
Но там, на острых скал вершине,
Давно проснулся злой беркут.

II

И утро встало. Дол глубокий,
Онон-Борзя и лес далекий
Лучами солнца облились;
И к небу жаворонки взвились,
И в небе слышны песней трели,
Как звук невидимой свирели.
Стада по холмам разбрелись...
Тунгус разлегся на бутане
С винтовкой меткой, а рука
Дрожит у верного курка.
Добычей весел он заране:
Он метит в жирного сурка;
А там давно в его намете
Аргал дымится и горит;
Вокруг огня в немой зевоте
Семья голодная сидит.

III

О бедность горькая, лихая!
Скажи, где слез ты не лила?
Скажи, кого ты довела
До счастья, до земного рая?
Убийствен твой противный вид:
В очах потухших жажда, голод,
И жгучий жар, и льдяный холод,
Тоска, отчаянье и стыд!
О бедность, бедность! Мать страданий!
Скажи, как создан белый свет,
Ты излила там сколько бед?
Скажи мне, сколько дарований
Ты погубила в цвете лет?

IV

Сидят нагие тунгусята
Вокруг отрадного огня;
Их разбудил со светом дня
Протяжным воем пес мохнатый
(Он увидал, как между скал
Волк торопливо проскакал),
И встали дикие ребята...
Вблизи дырявого шатра
Доит корову их сестра,
Нагих степей очарованье,
Младых, влюбленных тунгусов
Неодолимое желанье,
Гроза нахальных женихов.
Она цветет, степей лилея,
Невинности прекрасный цвет,
Цветет день ото дня полнее.
И ей в пустыне равных нет!
Нужды, заботы, утомленье
Ей ропот на уста не шлют,
Уста ее, как мак, цветут.
В очах сияет вдохновенье,
Но речь и очи девы лгут:
Как сон, ее промчалось детство
И слезы тайные текут...
Шаманство дано ей в наследство,
И сердце демоны сосут...

V

Раздался выстрел; гул мгновенный
Между горами, между скал,
По зыбям вод загрохотал
И стихнул в роще отдаленной.
Тунгус вскочил, тунгус бежит,
От радости в нем сердце бьется,
Шайтанов он благодарит –
Еще он жизнь семье продлит,
Еще ей жизни день дается;
Дымится порохом бутан.
А на траве, росой смоченной,
Горячей кровью обагренной,
Лежит убитый тарбаган.
Семья встречает с шумом брата –
Он сытный завтрак им принес;
Теперь нагие тунгусята
Глядят на божий мир без слез!

VI

Я посещал намет тунгуса,
Я видел дикую семью;
Картина дымного улуса,
Ты в душу врезалась в мою!
Тунгус не то, что был он прежде,
Он вольность русских полюбил,
Не изменив своей одежде,
Своим он нравам изменил.
А в юртах все осталось то же;
(На наше общество похоже)
В богатых – жемчуг, пышный мех,
За чаркой водки глупый смех;
В убогих – черные лохмотья,
Отчужденно все чистоплотье,
Над дымной войлочной стеною
Висит сайдак, лук костяной,
Копье, ружье, бурхан овчинный;
А у богатых этот бог
Увешан с головы до ног
Какой-то сбруею старинной,
С чеканом золота, сребра;
Пред ним павлиньих два пера,
Пшено в серебряной посудке;
На светлом круге веры стих;
Бурханы в образе малютки
И место для молитв святых.

..............................................
..............................................
..............................................

VIII

Но что ж, скажите, в юрте дымной
Мне так понравилось тогда?
Прилет ли быстрый мотылка
Иль песня девушки невинной?

Журнал "Даурия" читать здесь:
http://lib.babr.ru/index.php?book=6712

[Azarov]

Журнал "Даурия" № 1. Стр. 6-7

РОДСТВЕННИК

Мне всегда казалось, что мы с ним родственники… Могут ли немец и бурят быть родственниками? Ощущение это иногда исчезает, но только я проеду мимо борзинского Дабасу-Нора – Соляного озера или выйду на разбитую трассу Александровского Завода, как снова наваждением зазвучат во мне его строки. Стихи хорошо писать во время езды на коне. Это отмечал он, первый поэт Сибири – Федор Иванович Бальдауф, по пути которого прошел и я, его далекий родственник. От Дабасу-Нора – до Нерчинского Завода. Это более трехсот километров.
Жаль, коня нет, а не то поскакал бы, срезая путь, прямо к Нерчинскому Заводу, заезжая по дороге на чабанские стоянки. А вечером, разведя костер, сварил бы тарбагана (он тоже их ел), смотрел бы на струящийся Млечный путь и далекие звезды. И разговаривал бы с ним о Забайкалье, Адун-Челоне, Торейских озерах, Ононе, Аргуни и шаманах. Мы оба много раз были в родных нам местах и много видели. Интересная беседа получилась бы. Однажды он видел камлание шамана и пораженный записал:
Как он под звуками тимпана
Высоко прыгает и вдруг,
Волшебной силой окрыленный,
Во прах бросает свой тимпан
И на костер воспламененный
Летит – и чародея стан
В минуту пламя охватило!
Всех тайный ужас обуял,
И все молчание хранило…
Да, мы с ним во многом схожи. Я нашел его почти через двести лет! И единственный из всех поэтов прошел его дорогами. Случайно ли это? Почему меня, гонимого судьбой и демоническим мановением русской поэзии, судьба забросила в Нерчинский Завод, на Благодатский рудник, где он родился 8 марта 1800 года. И теперь я навек связан с его родными местами, с ним и жестокой, но славной, историей Нерчинских Заводов. И все время должен стремиться туда, а потом бежать оттуда. Как и он. Еще не зная о нем, в далекой молодости я побывал во всех местах, где бывал и он, восхищался природой, людьми, удивительными камнями и растениями, спускался в старые выработки и думал о тех людях, которые побывали здесь до меня...
И писал стихи легко, на ходу. Как и он. Позже прочитал его строки: «Ныне только узнал я, как легко писать стихи при езде верхом; разумеется, тут пишешь уже по памяти». И мы, трясясь в кузове попутки, сложим что-нибудь. Ровная степь, в обрамлении огромных и пологих сопок, тянется от Дабасу-Нора до Акурая. Далее сопки начнут зарастать лесом, сначала не очень заметно, а потом все гуще и гуще. Тут и были стойбища далеких кочевников. Наших предков. Хамниган, которых русские называли тунгусами, бурят. В общем-то, разницы нет, потому как все – монголы. Летом на всех бутанах свистели тарбаганы, над ними парили тарбазины, проезжали одинокие всадники, в жестких и высоких травах паслись верблюды, кони, коровы, овцы, козы. А вечером на стойбищах горели костры. Он заезжал к ним, дружил со многими и писал о них стихи.
Кому бы заехать мне? Некому! Кругом пустыня с редкими, одичавшими и пьяными, деревнями. Всеобщее среднее образование довело степь до такой степени, что не осталось у человека ни воображения, ни мечты, а с ним и тучного скота. Одна мечта – где бы и что бы украсть, конечно, соответственно образованию. Аттестатов и дипломов завались, водки – тоже, но работы и никакого скота нет. Некому пасти, некому разжечь костер в степи и, встретив одинокого путника, угостить его крепким чаем и наговориться всласть… А он и чай пил в степи, и беседы вел, и слушал, как шуршат травы и шумно дышат в ночной степи скучившиеся овцы.
Я помню дикие картины
Далекой родины моей,
Уединенные долины
И длинных ряд нагих степей…
Впрочем, что же я остановился? Вперед, вперед на Аргунь, на берегах которой Бальдауф мечтал о Дабасу-Норе и представлял восхитительную поездку верхом, редкие минуты уединения, когда никто и ничем не мешает. Поэту можно помочь только одним – не мешать. И в эти минуты он видит:
Где и татарин, и даур,
И добродушные тунгусы,
Расставив длинные улусы,
Беспечно дни свои ведут…
Интересно, какой дорогой он ездил, да и были ли в то время дороги? Может быть, прямиком, через сопки или берегами речек, задевая стременами густые кусты черемухи и боярышника? Вот базановский ключ, откуда бурлит газами крепчайшая вода. Как много прекрасных мест в Забайкалье, но дальше Базанова – еще лучше: густые леса, великое разнотравье, шумящие реки и бурлящие ключи. Как любил Бальдауф родные места и как ненавидел казенную работу, где был вынужден писать и переписывать бумаги, пить водку и наблюдать за жизнью лицемерных чиновников, в руках которых была его судьба! И он все время просился в экспедицию. На вольный воздух, леса и степи, где так свободно и ровно рождаются строки при взгляде на бурятскую девушку, без всяких претензий и прекрасную в своей скромности:
Ты так мила в своем наряде!
Цвети, пустыни красота!
Веселых юношей к отраде,
А мне мила ты, как мечта,
Как песнь любви – души созданье!
Помнил ли он о своих немецких корнях? Он родился в Благодатском руднике, который и сегодня остался в запустении двухсотлетней давности. Родители его шихтмейстер Нерчинского горного округа Иван Карлович Бальдауф и Софья Егоровна Лависова. Шихтмейстер – это горный чиновник XIV класса. Иван Карлович Бальдауф родился в Саксонии, закончил Горный кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Софья Егоровна Лависова была гувернанткой управляющего Кличкинским рудником. Детей они воспитывали сами. Александра, Федора и трех дочерей обучали грамоте, арифметике, немецкому языку. Но у первого поэта Сибири упоминания о Германии я не нашел. Только Забайкалье, его родина, глубочайший интерес к ее истории, культуре народов. Он будто чувствовал себя их родственником. И на берегах сверкающего под солнцем Онона, и у подножий фантастических силуэтов Адун-Челона, на стойбище кочевников, разглядывая луки и колчаны. Он любовался бурятской девушкой по имени Бальджа и мысленно слагал:
Нет, дева степи, не забыть
Во дни судьбы моей ненастной
Твой образ смуглый, но прекрасный…
Какая же у поэта могла быть судьба – только ненастная, но душа – светлее не найти. Именно таким и должен быть поэт. Не потому ль и я в ненастные дни мой судьбы часто обращался к Федору Ивановичу Бальдауфу, и полог мрачных мыслей начинал брезжить неясным светом, а дух крепчал с каждой минутой. Я – не один такой, есть другой, более ранний, который первым в Сибири прошел по кремнистой дороге русской поэзии. Он тоже укреплял свой дух поэтическими строками и магическими наваждениями:
Я – тверд душой и без смятенья –
Морей пучины преплывал.
За Александровским Заводом – Калга, дальше – Явленка, где роют золото до сего дня, потом – Михайловка, названная по имени первого частного заводчика Михаила Сибирякова, плоты которого с рудой шли по Аргуни до деревни Записино. Там, в глухой тайге, можно еще найти обгорелые печи. Бальдауф, наверное, видел их… Но вот и Ивановка, Воздвиженский рудник, уже видна Крестовка и первые дома Нерчинского Завода, где в свое время жили лучшие умы России, создавшие сереброплавильное дело. Бальдауф работал и томился вместе с ними. И, мечтая написать поэму (не дело поэта!) о горнозаводских рабочих, горячо признавался своему другу, тоже поэту, Алексею Таскину: «Я сумел бы изобразить наши подземелья, внутренность рудников, этот полусвет у забоев и смесь синевы с бледностью на лицах рудокопов перед огнем бленды, и мрак вдали забоев, и звон цепей на ногах ссыльных, работающих у насосов». Но он был поэтом и рифмованного рассказа (поэмы) не получилось, да и не могло получиться. В самом признании уже есть картина подземелий и рабочих…
Мы прибыли вместе с ним в Нерчинский Завод. Вот дома, в которых жили начальники заводов, француз Барбот де-Марни, Мусин-Пушкин, горный инженер и писатель Черкасов, первый журналист Забайкалья Багашев. А вот замечательный двухэтажный дом Кандинских. С этой семьей дружил и Федор Иванович Бальдауф. Наверное, богатые купцы просто баловали бедного поэта, которого не жаловало начальство за пристрастие к питью водки. Когда человек пишет стихи, а все вокруг работают без воображения, тогда и кажется, что весь мир укоряет его. Невольно запьешь. Хотя поэт способен любую работу лучше простого человека сделать. А это опять же будет укором людям… Но продолжим о нем.
В 13 лет, в 1813 году, он вместе с братом отправился в Санкт-Петербург на учебу. Братья поступили в Горный кадетский корпус, где некогда учился их отец. Здесь царила атмосфера науки и искусства, помимо обязательных предметов, обучали языкам, танцам, пению, фехтованию. Поощрялись занятия сочинительством. На выпускных экзаменах присутствовали Н. М. Карамзин, И. А. Крылов, В. А. Жуковский. Преподаватель поэзии и мифологии А. А. Никитин ввел братьев в «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств», а также в «Вольное общество любителей российской словесности». Здесь выступали Федор Глинка, Александр Бестужев-Марлинский, Кондратий Рылеев. Здесь же уроженец далекого Забайкалья Федор Бальдауф встретил Александра Пушкина… Они не были знакомы. Может быть, близко не сошлись и в ту встречу. Но был, был в Забайкалье поэт, который открыл в столичных салонах неведомый и далекий мир берегов Онона и Аргуни, даурской степи, бурят и хамниган! Это была его родина и его мир. По этой земле он тосковал. Представленная им повесть о любви бедного охотника Кавиту к дочери богатых родителей Тунгильби была высоко оценена критиками. Это был опять же мир бурят и хамниган того времени.
Беда следовала одна за другой: в 1818 году, в Кутомарском заводе, от руки каторжника погиб отец, брат Александр заболел чахоткой и вернулся в Нерчинский Завод, где впоследствии умер…
Через десять лет, в 1823 году, сдав выпускные экзамены, Бальдауф возвращается на родину – в Нерчинский Завод, где по словам М. М. Сперанского «Бездна зла и очень мало способов к добру». Но здесь родина, к тому же здесь – библиотека, лаборатория, магнитная обсерватория, горное училище. Есть здесь и музыка, и свои сочинители. Во всем Забайкалье – мрак, а здесь – культура. Но и этот мир тяготит поэта. В 1828 году он побывал в экспедиции на борзинском соляном озере Дабасу-Нор. Там глотнул вольного воздуха, а не бумажную пыль. И потому в 1834 году снова попросился туда:
Душа летит в поля широки,
Туда, туда, где свод высокий
Лазурью чистою облит.
Где неба путник одинокий
Светлее блещет и горит.
Где дух поэта, мощный, смелый,
С твореньем бога говорит…
.........................................
Пошлите Вы меня туда!
Там нет высокомерного начальства, канцелярских бюрократов, там нет чувства, что весь мир его укоряет, от которых можно спиться. Там нет удушающих подземелий и галид, там не слышно звона цепей. Там – свобода!
Просьбу оценили, и Бальдауф был отпущен. Что ж, отправимся обратно и мы с ним. От Нерчинского Завода – до Дабасу-Нора… Именно там его ждет гармония.
И вот он снова начал писать мощно и вольно. В июне была закончена поэма «Авван и Гайро» – история о любви русского юноши и девушки-хамниганки Гайро, потомки которой, наверное, и до сего дня обитают в моих родных степях, у берегов речки Борзи, подножий Адун-Челона. Транскрипция, конечно, у Федора Ивановича абсолютно неправильная. Но не в этом дело, а дело вот в чем, вслушайтесь:
…Там великан Адун-Челон
Своими вечными скалами
Стремится слиться с облаками;
Там блещет озеро струями;
Над ним кружат станицы птиц;
Табун игривых кобылиц
На скатах там холмов гуляет;
Здесь горделиво сын степей –
Верблюд горбатый выступает,
Там ходит стая журавлей,
Здесь в море солнечных лучей
Веселый жаворонок порхает,
А там, усевшись на бутан,
Лукавый, хитрый тарбаган
Проезжих свистом окликает…
Каково! Конечно, из архивных документов, мне хорошо известно, что первый поэт Сибири Федор Иванович Бальдауф при жизни не был признан. На Дабасу-Норе он побывал еще один раз в 1838 году, перед смертью, а в начале 1839 года отправился в Санкт-Петербург с караваном серебра. По дороге простудился, он давно болел чахоткой. Умер в екатеринбургском госпитале. Могила его неизвестна… Такова жизнь поэта.
Всё это печальные факты, а факты всегда сбивают в полете мысль, омертвляют настоящую жизнь и поэзию… Мы вернулись с ним из Нерчинского Завода в степь, на Дабасу-Нор и Адун-Челон. Оставим его там. Он был там два раза, а теперь вернулся в третий раз. Здесь он писал свои лучшие стихи. Значит, здесь он и останется. Пусть наш родственник сидит на бутане, покусывая травинку, ждет свою Гайро и мечтательно слагает:
В ее устах не дышат розы,
Но дикий огненный ургуй
Манит любовь и поцелуй;
Я видел в зимние морозы,
Как на полночных небесах
Зарница яркая сверкает:
Так у тунгуски на щеках
Румянец девственный играет…
Не мешайте ему. Пусть он отдыхает от невзгод и людей, подарите ему покой, все равно он весь достанется людям. Он будет сидеть там долго, пока не изольет в строках любовь и мечты, горе и радость – всего себя. А там – вся судьба поэта, там же – и наша судьба.

Читайте журнал "Даурия" здесь:
http://lib.babr.ru/index.php?book=6712
_________________
Виктор Балдоржиев.
Читайте журнал "Даурия" здесь:
http://lib.babr.ru/index.php?book=6712
http://poezia.ru/user.php?uname=Azarov
http://www.stihi.ru/author.html?baldorzhiev
http://poezia.org/ru/personnels/206/
Продается в книжных магазинах Забайкальского края, по вопросам приобретения можно позвонить – 89144304592, 89145025575 или написать

imalka@mail.ru