Герасин Виктор.
Сборник рассказов «Черёмуховые холода».
...Уже призабылся тот августовский так и не прояснённый случай, как в середине сентября, опять же в полнолуние, великого, можно сказать, страха натерпелись. Бывалые старики ничего подобного не видели, а о старухах и говорить нечего. После такого невольно пойдёшь хоть за сто вёрст в церковь и будешь бога просить, чтобы не привёл ещё раз видеть подобное. Что до Матрёны, соседки, так она закатилась на другой конец Высокого и наотрез отказывалась в свою избу ногой ступить. У Марьи Сысоевой схоронилась, время от времени вздрагивала и начинала причитать в голос. Марья даже грозила ей кочережкой, дурными словами поносила, а та ни в какую, виденное никак не может из головы выбить.
А дело было так. В полночь, когда всё до единого в посёлке спали, неподалёку на бугре запылал огромный омёт соломы. Время стояло сухое, солома не успела слежаться, а потому горела дружно, далеко окрест освещая всё зловещим, трепетным, красным светом. Люди повставали. Тревожно сделалось на душе у людей. При большом огне, с которым явно не справиться, человек всегда себя чувствует тревожно. А что до скотины, так та ревмя ревёт, бьётся в хлевах. Но омёт стоял на безопасном от Выского расстоянии, было очень лунно и безветренно, и потому люди столпились на краю посёлка у колодца, как раз напротив избы приезжих. Обсуждали, отчего бы это ей, соломе, загореться. Уж не лихая ли какая рука сработала?
– Нет, не думаю, – сделал разумное предположение старик Белобородов, – не иначе как это днём выжигали остатки соломы, готовили поле под пахоту, но недосмотрели, огонь затаился где-либо, а когда люди ушли, он и подобрался к омёту.
С Белобородовым соглашались и не соглашались: доподлинно неизвестно, а коли так, то кто же её, солому, знает, отчего она пыхнула.
Вдруг у приезжих взвизгнула дверь, и на крыльцо в одном нижнем белье выскочил Митя...
