...Проходили дни, недели сменяли друг друга, сливаясь в месяцы, а передо мной каждый день в школе мелькал образ Насти – странной девушки, которая словно схватила моё сердце своими белоснежными тонкими пальцами, не собираясь отдавать его обратно. Я бесился. Страшно. «Почему какая-то десятиклашка вызывает во мне столько эмоций? Почему она так дерзко вторглась в мою жизнь? Кто позволил ей?» Я буквально сходил с ума. Не мог ничего делать: забил на драки и пацанов, на Кристину, которая без конца ныла, требуя встреч. Я стал всё больше времени проводить в одиночестве, сидя у себя в комнате за компьютером, решая сложные задачи по физике или наигрывая какие-то примитивные мелодии на гитаре, которым меня научил Артём (он учился в музыкальной школе), чтобы хоть как-то занять свой мозг и не думать о Настиных синих глазах. Я стал замечать за собой, что, сам не желая того, слежу за девушкой, выискиваю её в толпе школьников, наблюдаю, чем она занимается на переменах. И всегда я мог отыскать её у кабинета, в котором проходил следующий урок по её расписанию. Она сидела на подоконнике или на белом пластмассовом стуле на первом этаже и всё читала, читала одну и ту же книгу, обёрнутую обычной белой бумагой. Я выучил её повадки: как она поправляет копну своих густых каштановых волос, перекидывая их на спину, как она морщится и проговаривает что-то вслух, заучивая наизусть строчки из этой «белой» книги. Близился ноябрь, а я, как какой-нибудь маньяк или педофил, выслеживающий свою очередную жертву, бродил за этой «невинностью». Таких девушек я никогда не видел. Она притягивала своей чистой красотой, лёгкостью, нежностью. Её хрупкие ножки… Боже, как они пленяли меня! Во мне ревел зверь, когда она стучала каблуками по плиткам школьного холла. Я смотрел на неё, и мне хотелось обнять её так сильно, чтобы все кости в её хрупком теле затрещали, захрустели, превращаясь в дикую песню, и я бы застонал от восторга, вслушиваясь в эту страшную мелодию, сжимая её с новой силой. Иногда мне страстно хотелось, чтобы она была моей и ничьей больше, и, когда я чувствовал это, мне приходилось резать себе руки перочинным ножом, чтобы приглушить в себе эти эмоции, чтобы вновь почувствовать себя тем прежним Димой, Соколом, как звали меня друзья. К ноябрю я решил, что надо с этим кончать, но как? Я не знал. Я пытался бежать. Бежать со всех ног! Но куда? Пытался забыть. Но неизменно везде возникал образ Насти и её огромные, словно озёра, синие глаза. Я стал бояться. Я! Дмитрий Соколов! Я, чьё имя навсегда будет высечено в памяти каждого из моих противников по «околофутболу»! Я боялся какой-то маленькой, глупой шестнадцатилетней девочки, которую я даже знать не знаю! И я решился подойти к ней снова и заговорить. Я хотел расставить все точки над «i», сказать ей, чтобы она отстала от меня, чтобы вернула меня прежнего! Я думал, что всё вернётся на круги своя, если серьёзно поговорю с ней, что она всё поймёт и отпустит меня. Но как я ошибался!..
