следующая тема »

[Русская классическая литература]

Русская классическая литература. Критическая статья «Мотив милосердия в истории про русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

...Вот оно, главное. Сцепка не с тулупчиком, а с личностью. Помилование (милость), исходящая от человека, обладающего властью.

Фигура Властителя (с большой буквы) встречается в каждом произведении Пушкина. В каждом есть персонаж, обладающий властью над людьми, будь то князь, воевода, царь, император или просто богатый барин. Судя по обилию подобных фигур, Пушкина чрезвычайно привлекала тема власти. Всегда привлекала, с младых ногтей, ещё с «Руслана и Людмилы». В зрелых его произведениях мотив власти был крепко-накрепко спаян с мотивом милосердия.

В «Капитанской дочке» власть олицетворяет Пугачёв. Хотя какую именно власть? Пугачёв – мятежник и самозванец, выдающий себя за Петра III. Пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством. То есть не законную власть, а только самочинную претензию на неё. И если в «Истории пугачёвского бунта» Пушкин строго следует историческим фактам, рисует более или менее объективный портрет Пугачёва, то в «Капитанской дочке» он позволяет своей фантазии воспарить, потому что решает совсем иную творческую задачу. Обращается к своей излюбленной (вероятно, потому что не решаемой в принципе) теме. Правитель=власть и милосердие=нравственная добродетель. Правитель, помимо безраздельной власти над жизнями своих подданных, обязан нести за них ответственность. Другими словами, тот, кто выше всех, должен быть и значимее всех. Сильнее. Мужественней. Нравственней. Иначе чем будет обеспечено его право повелевать, казнить и миловать? Миловать не по сиюминутной прихоти, а в соответствие с моральным законом, который и есть милосердие, качество, присущее богатой душе.

Образ Пугачёва в «Капитанской дочке» и есть попытка решить этот вопрос. Для этого Пушкин его в значительной мере идеализировал и поэтизировал – вразрез с реальной исторической фигурой. И оказалось, что нет, не годится Пугачёв на роль Правителя. Хоть он, как в сказке, трижды выручал Гринёва из беды, но истинно нравственных высот не достиг...

[Администратор Форума "Новая Литература"]

Аннотация к этой публикации:

Тема власти и милосердия в творчестве Пушкина на примере «Капитанской дочки». Почему на самом деле Пугачёв помиловал Гринёва. Автор: Гореликова.

[Владимир Захаров]

Сестра, спасибо за ещё одну замечательную работу. Во мгле подвала моего невежества, стало чуточку светлей. Так дальше пойдёт, и скоро составишь книгу.

[Юрий из деревни]

Я еще помню те времена, когда "Бесы" Достоевского были изъяты из староформатного ПСС, и получить на руки роман можно было со спецдопуском. Всем было ясно, что "бесы" ФМД - это прообразы тех, кого стали воспевать после Великого Русского Бунта (17-го), власть всегда отслеживала литературу, потому как литература в России была больше, чем литература. Раньше. Впрочем, и сейчас, судя по судорожным действиям "цензуры", слово по-прежнему приравнено к оружию. В этом смысле Пушкин избежал участи великих. И его во все времена власть стремилась сделать своим. Помню, как на тетрадях были вынесены слова из "К Чаадаеву": "Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена".
Чем не лозунг Великого Русского Бунта?
Я понимаю, что для империи крайне важно иметь всех великих своими, даже если их такими делает пропаганда. Понимаю, потому не возмущаюсь. Не бунтую, так сказать... Кажется, всем все ясно: когда в стране мало мяса, пропаганда льет в уши, как полезна для здоровья вегетарианская еда. Когда мясо начинает множиться в библейских масштабах, его надо продавать, и мясо вдруг из вредного продукта превращается в незаменимый источник белка. В общем, тут все ясно.
Пушкин в этом смысле универсал, его не подвергали "кастрации", как с некоторыми творения классиков. Проза его сжата, собрана, мне кажется, проза Поэта - это вообще тема отдельного разговора.
Когда я учился в школе, нам втирали, что Пугачев и Разин - это такие былинные богатыри и заступники простого народа. И, конечно, ни слова о зверствах и разбоях. Правильно заметила Марина - милосердия больше на той стороне, которая впоследствии стала кровавой жертвой ВРБ (17). Сегодня уникальность времени в том, (или шизофреничность), чт на Крестный Ход в честь мученика царя Николая в одном строю шагают потомки тех, кто страдал за веру, и тех, кто ее уничтожал. Идут рядом, пока нужен единый строй, но что-то мне подсказывает, что дай волю и время и погрызутся в кровь и всласть. А уже потом по исходу станет ясно, чей Пушкин в очередной раз. Не мясо, чай. А делить будут.

[Владимир Захаров]

Продолжаю думать над твоей статьёй. Как считаешь, а у Пугачёва был стиль, в понимании его Буковски. У меня ощущения, что да. Но ты больше в теме.

И про оптику. Всё же я не ставил бы знак равенства между болтающимися на верёвке бунтующими крестьянами, и армейскими Екатерины, особенно высшего воинского сословия. Всё же, там классовая пропасть. Простые же солдаты, те же крепостные, полагаю, во множестве переходили на сторону бунтовщиков, отчего и были эти бунты так масштабны и на определённых стадиях - успешны.

[Владимир Захаров]

И касательно зверств и бесчинств русского бунта, думаю, все мы люди умные, дружим с исторической логикой, и понимаем, что зверства и бесчинства не из-за того, что русский народ - маньяк, или Пугачев и Разин - кровавые маньяки. Сила противодействия - равна силе воздействия. И определённо, мне не нравится "бессмысленный и беспощадный". Беспощадный - может, но бессмысленный ли?

[Юрий из деревни]

Володя, тут на твоей стороне ФМД!
"Судите русский народ не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой мерзости своей постоянно воздыхает. А ведь не все же и в народе— мерзавцы, есть прямо святые, да еще какие: сами светят и всем нам путь освещают! Я как-то слепо убежден, что  нет такого подлеца и мерзавца в русском народе, который бы не знал, что он подл и мерзок, тогда как у других бывает так, что делает мерзость, да еще сам себя за нее похваливает, в принцип свою мерзость возводит, утверждает, что в ней-то и заключается и свет цивилизации, и несчастный кончает тем, что верит тому искренно, слепо и даже честно. Нет, судите наш народ не по тому, чем он есть, а по тому, чем желал бы стать. А идеалы его сильны и святы, и они-то и спасли его в века мучений; они срослись с душой его искони и наградили ее навеки простодушием и честностью, искренностию и широким всеоткрытым умом, и всё это в самом привлекательном гармоническом соединении. А если притом и так много грязи, то русский человек и тоскует от нее всего более сам, и верит, что всё это — лишь наносное и временное, наваждение диавольское, что кончится тьма и что непременно воссияет когда-нибудь вечный свет".
Дневник писателя.

[гореликова]

Беспощадный - может, но бессмысленный ли?

Я нудная, я люблю определенность.
Кто такой маньяк? Человек, одержимый манией. Причем нее обязательно манией убийства, может быть и мания здорового образа жизни. Отчасти предводителей восстаний можно считать одержимыми маниями, но кмк тут посложнее мотивы. Если считать манией жажду власти, то да, маньяки. Но восстание восстанию рознь. По большому счету, цель восстания – сменить власть= изменить положения, по которым существует данное общество. То бишь надо иметь какой-то план переустройства. Создания какой-то новой структуры, хоть Временного правительства, хоть Советов рабочих и крестьянских депутатов, хоть парламента в противовес единоличному правлению. Такого плана ни у Разина, ни у Пугачева (если мы о них) не было. Поэтому да, бунт был бессмысленный. Ну объявил себя Пугачев Петром III и чё? На какие общественные институты он бы потом опирался, даже если бы дошел до С-Петербурга и повесил бы Екатерину? Вот Гришка Отрепьев (если мы продолжаем о Пушкине) опирался на поляков – в смысле на готовую общественную структуру, которую хотел внедрить силой. Так что у Пугачева однозначно – бессмысленный.
И точно беспощадный. Потому что цель была сиюминутная – режь дворянство, а там разберемся.
Возьмем декабристов (снова вокруг Пушкина, ага). У них была цель=план переустройства. Сейчас не будем о том, насколько он, план, был жизнеспособный. Только о том, что декабристы, будучи в целом просвещенными людьми, пытались избежать беспощадности. Поэтому и потерпели неудачу в реализации своего плана.
Или – снова о Пушкине – «Дубровский». Тоже бунт героя, которого допекли, и тоже без ясного плана.
Если возвращаться к дефинициям, то они важны. Бунт, восстание, мятеж, революция – это не совсем синонимы. Разница в формулировке цели и наличии плана. Так думаю.
Но это о жизни. В литературе-то совсем не как в жизни. Художественность подавляет историографию. Главное – эстетика! (в значении: сумма взглядов). Поэтому, если говорить о реальных событиях Крестьянской войны, то не следует припутывать «Капитанскую дочку». А внутри «Капитанской дочки» можно говорить только о том «Пугачеве» (кавычки специально), которого придумал Пушкин. Придумал не для того, чтобы обелить/ очернить реального Пугачева или реальную Екатерину, а создать собственную реальность, которая откликалась каким-то его личным представлениям о сути мироздания.
Вот взять твою «Рыбу». В рамках художественного мира данного рассказа герой находится в полном п-це, но этот пиз-ц реален только в рассказе. В реальности героя, вообще, нет. Ни в п-це, ни во славе своей. Герой – это выражение посыла автора. Зюськин, например, понял посыл в лоб. Ах, какой Захаров безнравственный, раз описал мозольно-кишечные страдания. А если бы описал мозоли на руках честного токаря-пекаря, то это был бы хороший рассказ. Первичный уровень понимания прочитанного, который уравнивает литературу с жизнью. Тогда как литература – это попытка выразить высшие идеалы – как должна быть устроена жизнь.
Например, в «Капитанской дочке» финал счастливый. Высшее существо в образе подлинной императрицы во всем разобралось, и все стало хорошо. У тебя посыл другой – нет высшего существа, которое бы разобралось. Поэтому герой скушал подгорелую рыбу и в очередной раз выпил.
Ни в едином месте не сравниваю тебя с Пушкиным (хотя люблю вас обоих, но разною любовью), я пытаюсь показать, что оценивать состоятельность художественного произведения следует, не сопоставляя ее в лоб с жизнью, а переходя на следующий уровень понимания художественного (художественного!) произведения.

Теперь про ГР. Прочитав присланные работы и долго над ними думая, я (кажется?) поняла, в чем разница между каноническим грязным реализмом (Америка 1970-х) и тем, что написано сейчас (Россия 2020-х). Хотя, мож, еще не поняла до конца. Но продолжаю скрипеть мозгами в попытке понять.

[гореликова]

 А уже потом по исходу станет ясно, чей Пушкин в очередной раз. Не мясо, чай. А делить будут.

Эт точно!
Каждая эпоха по-своему прочитывала последний роман Пушкина, выдвигала и решала проблемы, «подсказанные» временем. (Макогоненко Г. П. Творчество А. С. Пушкина в 1830-е годы).

Но Достоевского я не воспринимаю, уж простите 

[Юрий из деревни]

Не знаю, кто как принимал символику рассказа "Рыба подгорела", но я воспринял ее именно как символику. Бывают такие переживания у человека (у меня много таких), которые вроде бы затягиваются как раны, но вдруг всплывает либо случайная мелодия (Чиж, Снова поезд) или запах подгорелой рыбы, и все - пошла цепная реакция. И в самом деле может кидать от иконы к бутылке, и бутылка становится в какой-то момент "лекарственной защитой от силы переживаний". Я потому оценил Володин рассказ, потому что в нем совсем не о проблемах (простите, где герою просраться!). Тут свойства памяти, тут цепочка ассоциаций, они порой гонят человека "то на север сегодня, то на юг" - и где уж тут простым анализом объяснить все сложности переживаний. Однажды (90-е), я ехал в поезде в Питер (из Калининграда) и там в вагоне бродили пьяненькие дембеля, радиоточка шумела песенкой Чижа Снова поезд, я ехал в тот Питер, который "не видишь", да, метро станции Дыбенко помню отчетливо, последние этажи домов, где нас милосердно выкуривали интеллигентные питерцы - помню. Питера не видел, хотя был там две недели. Видел другое, что потом всплыло в Дереве Иуды. А в вагоне напротив меня ехала молодая девушка-психолог (жизни не видела, но много знала), я вез с собой напечатанный на пишущей машинке рассказ, иллюстрации к которому делал сам карандашом, и от того, что я был одной ноющей болью, то рисунки мои были нитью паутинок, тщательно вырисованные линии, настолько тщательно, что психологиня, посмотрев, решила поиграть со мной в любимую игру неофитов-психологов, она предложила по характеру иллюстраций сказать о моем характере, я согласился, надо было время убить, она с умным видом стала рассказывать о моих вязких эпилептоидных чертах, тяжелом характере, гипераккуратизме и прочей ереси, которых во мне в помине не было. Я смотрел на ее воодушевленное лицо и хотел ответить: "Милая, все эти тщательные линии не от того, что ты только что из учебников вытащила обо мне, а о боли, в которой я находился, когда пытался перетерпеть ее однообразными сеточными узорами". Не стал разочаровывать. Так, если я сегодня, спустя тридцать лет, слышу песенку Чижа, у меня тут же вскрывается тот самый поезд в Питер, в котором я Питера не видел. Вот, собственно, о чем я.