Химчистка. Рассказ.

ХИМЧИСТКА
Он шёл от остановки, рассеянно смотря под ноги и, то и дело, поправляя сваливавшуюся с плеча большую спортивную сумку.
Опаздывая, он перепрыгивал через лужи, обгонял прохожих, забавляя их своей неуклюжей поспешностью. Иногда, недовольно скривив лицо, он посматривал на небо, где в серых разводах туч уже две недели скрывалось солнце. Июнь был на редкость холодный и дождливый. Свернув за угол, он увидел, как от дверей химчистки, где он уже полгода работал сторожем, отъехала белая газель. Водитель приветственно вскинул руку и, обдав, не успевшего отскочить сторожа грязью из под колёс, машина исчезла за поворотом, моргнув на прощанье стопами. «Женя, блин…», - вырвалось у него, и быстро скользнув глазами по пустой улице, как бы желая убедиться, что нет свидетелей этого происшествия, он с рассеянной улыбкой стал подниматься по лестнице.
В прихожей химчистки лежал разбитый рекламный щит. «Хорошо, не в мою смену разбили» - мелькнуло у него в голове, остановившись, он потрогал рукой холодную металлическую, выкрашенную в зелёный цвет и нелепо изогнутую, раму разбитого щита, вздохнул и прошёл дальше в большую светлую залу, где от воздуха, нагретого паром утюгов, влажного и пахнущего свежевыглаженными вещами, его неминуемо начинало клонить в сон.
В помещении было пусто. «Привет, Ваня», - бросил ему сидевший на «приёме» за большим деревянным, тяжёлым и низким швейным столом с облупившимся от времени лаком, маленький тщедушный человек и снова уткнулся в кучу зеленоватых квитанций, выставляя на показ свою неопрятную лысинку. «Как жизнь?» - неожиданно добавил он не прекращая работы, его слова звучали как-то слишком громко, нарушали тихое мерное гудение, доносившееся из прачечного цеха, и, казалось, были обращены в пустоту, а не к Ивану лично, так что тот по рассеянности не сразу, а только поймав на себе недовольный взгляд, буркнул в ответ «Привет, Аким, да всё нормально… » и поспешно удалился, дабы избежать бестолковой и мучительно скучной беседы. Иван прошёл минуя стол, мимо огромного опутанного проводами конвейера, на котором висело множество уже вычищенных и завёрнутых в целлофан вещей, мимо железной неумело покрашенной в белый цвет и грязной двери гудящего цеха, прямиком в раздевалку. Он бросил сумку в свой шкафчик, который приходилось делить со швеёй, сейчас она уже ушла и в нём валялись только открытая пачка тонких дамских сигарет и сломанная красная зажигалка. На открытой дверце шкафчика он в зеркале увидел своё серое лицо с тёмными кругами под глазами и давно нестриженные спутанные тёмные волосы, почему-то рассмеявшись своему отражению он, с неожиданной для самого себя досадой, захлопнул дверцу и, подойдя к раковине, умылся. Вода была ледяной и приятно холодила голову, он умылся ещё раз.
«Если бы оно не проходило, это ощущение свежести», - подумалось ему, но он знал, что не успеет вернуться в зал в попытке незаметно добраться до своего дивана в затемненном углу, не успеет сесть на него, как вернётся эта не усталость, нет а какая-то неясная гудящая тяжесть в голове – профессиональное заболевание всех ночных сторожей, расплата за бессонные ночи. Иван вспомнил, как два года назад, ещё до ссоры с отцом, до того, как ему пришлось пойти работать охранником, рано утром по дороге в институт, часто встречая парней с осунувшимися лицами, по которым нельзя было определить возраст, с большими спортивными сумками и иногда с бутылками дешёвого пива, он, неся свой дорогой, аккуратный кожаный портфель – подарок родителей -, презрительно улыбался, он всегда вспоминал, как отец говорил, что по утрам пьют одни алкоголики. Да и что-то нелепое было в этих людях, что-то жалкое и в то же время смешное было в их сгорбленных фигурах и походке, в бесцельной сосредоточенности их лиц, вызванной усталостью. Сейчас, стоя склонённым над умывальником с каплями воды, стекающими по лицу, он вспоминал те свои мысли, то время и рассеянно улыбался отражению в зеркале над раковиной, откуда на него смотрел тот, кого он прежде назвал бы неудачником. А теперь, теперь всё изменилось…
«Да красивый, красивый, всё никак на себя не налюбуешься », - оборвал ход его мыслей Аким, незаметно подошедший и вставший в дверном проеме, - «Закройся за мной» - его смуглое чисто выбритое лицо озаряла насмешливая улыбка, причудливой сетью морщин обрамлявшая жёлтые белки потускневших восточных глаз и ряд крепких таких же желтых зубов. «Он как будто вылит из золота, этот Аким», - пронеслось в голове у Ивана, и его блуждающий взгляд на мгновение остановился на сверкающей под лампами дневного света золотистой лысине «приёмщика», тот, с видимой досадой, поймав этот взгляд, перестал улыбаться и приосанился. Сложив руки на груди, он с недовольным видом человека, которого задерживают, поглядел на часы и сердито произнёс «Давай быстрей, тебя только и жду».
Провожая расстроенного Акима, Иван со ступеней смотрел как тот, в своих безукоризненно чистых туфлях и черных, немного потёртых штанах, аккуратно ступает, петляя меж грязных луж. Он то поднимался на носочки, забавно взмахивая руками, чтобы удержать равновесие, то останавливался и вертел головой, ища место, где бы ему лучше пройти. Наконец, он скрылся из виду и Иван в одиночестве остался стоять на крыльце, которое казалось вырванным из начавших сгущаться сумерек неоновым светом вывески, висевшей над дверями.
Возвращаться в душное и пустое помещение ему не хотелось и он, сунув руки в карманы старых грязных спортивных штанов, синих с белыми лампасами, и склонив голову, прильнул спиной к сырой прохладе стены. С застывшим лицом Иван уставился на грязные ступени, покрытые желтым, местами уже отколовшимся, кафелем. Он стоял так долго и неподвижно, думая о себе, о том, как его жизнь стала такой как сейчас, о семье. Он вспомнил сухое, всё ещё красивое с большими, влажными, ласковыми глазами лицо матери. Почему-то она представлялась ему плачущей, и это несколько смущало его, ведь он никогда не видел её слёз. Он думал о своей возлюбленной, простившей ему измену и, почему-то, злился на неё за это. Оглядываясь назад на своё совсем недавнее, но теперь кажущееся таким далёким и нереальным прошлое, отсюда с этого грязного крыльца, с этой тёмной пустынной улицы, он не жалел ни о чём, потому что, всякий раз принимая решения знал, что поступает правильно, но почему же сейчас ему было так тоскливо. Он был прав, всё делал правильно и даже теперь, нет никаких сомнений в этом, вот только с удивлением и неожиданным страхом ощущал он, какие-то странные необратимые перемены в себе, какую то тупую боль, и это ощущение, всё нараставшее, беспокоило и душило его. Почувствовав слабость Иван с волнением стал расстёгивать ворот рубахи, пальцы не слушались его, пуговица, брякнув, упала и укатилась в темноту, он проводил её пустым нахмуренным взглядом. Иван тщетно пытался взбодриться, что бы рассеять тревогу, но она только крепла в нём и он сбивался с мыслей, запутывался. Ему вдруг невыносимо захотелось уйти, уйти всё равно куда только бы там были люди, люди и свет… Он стал беспокойно озираться Неужели эта пустота, которую Иван теперь уже явственно ощущал внутри, это и есть то, к чему он шёл, но ведь он всё делал правильно, ведь ему только хотелось быть счастливым? Иван не мог найти объяснения тому, что с ним происходит, мысли смешались в его гудящей голове, поднимались вихрем, и от растерянности он впервые в жизни заплакал. Неожиданно ему почудилось, что сырой кирпич за его спиной исчез, и будто он проваливается в стену, будто он часть её, такой же холодный и мертвый, будто цемент этой стены вяжет его, усыпляет, чтобы убить и вот уже почти усыпил. Стремительным рывком Иван отпрянул от стены, поражённо глядя на неё ощупал промокшую на спине рубаху. Затем, испуганно усмехнувшись и пробормотав что-то о нервах и о фантазии, решительным движением он достал из отвисшего кармана тяжёлю связку ключей, на большом стальном кольце и, колебавшись мгновение, навсегда закрыл дверь химчистки. «Хватит!» - крикнул он и эхо отражённое от бетона заборов, вторило ему. Широко замахнувшись, Иван с силой швырнул ключи, звеня и кувыркаясь связка утонула в сырой темноте июньской ночи. Вытерев лицо рукавом рубахи, он легко сбежал со ступеней и, широко шагая и шлёпая по лужам, вышел на освещённую улицу, где по краям дороги росли ветвистые деревья, с толстыми стволами и густой листвой. Листья деревьев подсвечивали прятавшиеся в них уличные фонари. Иван не спеша брёл по пустой проезжей части и ему казалось, что он идёт между больших причудливых зелёных ламп. Ему было хорошо и спокойно, и увидев справа круглосуточный магазинчик, он зашагал к нему чтобы купить пива.