Кража сердца со взломом

Будни

Червоточина ночи –
                            в спелом яблоке суток.
Перламутр утра –
                            нанизан на нитку недели.
День обыденен –
                            занятое безделье.
Вечер увенчан –
                            сутолокой поступков.

Зимнее

Я зиму знаю наизусть.
Стужа, стужа… Кому я нужен?
Я вызубрил науку – грусть
И – захотел наружу.

По замерзшим следам, спотыкаясь, вперед…
Ветер хочет меня задушить.
На застывшей реке я бросаюсь на лед
Рубить прорубь твоей души.

Закат, хлопнув дверью, гаснет
На осколках прощальных фраз.
Остается замерзнуть насмерть
В полынье твоих серых глаз.

Костер

В странствиях севером навык разжечь костер
Из ничего – верно спасает жизнь.
Нужен огонь, дабы не вмерзнуть в лед,
Необходим, что б не спускаться вниз.

Запасись линзой и разложив бересту
Нет! – Черновики лучших Твоих стихов –
Заставь слова корчиться грешниками в аду,
Выжги их души, как солнце чертополох!

И через этот искупительный свет,
Сквозь чистилище правды их проведя,
Вычеркни лучших из них, поэт
Из расстрельного списка небытия.

Лицо русской женщины

Улыбки палящий полдень! В спелых полях
Густых светлых волос вспыхивают то и дело
Серпы двух серег серебряных. Белых рубах
Виден ряд у снопов тучных щек – там отобедать
Сели крестьяне, разложив свою снедь
На скатертях губ, щедро расшитых алым…
Вот уже бабы стали вполголоса петь,
Бровей две косы в колосья ресниц упали –
И пошла молотьба языками тяжелых цепов!
Зерном слова сыплются, речкой неистощимой.
Лошади щиплют траву в глазищах лугов.
След от телеги бежит, огибая лощину,
И за пригорком скулы исчезает совсем.
В русских полях вообще многое исчезает –
Память о сыне, муже, родственниках, отце,
Только рубцы морщин…
                            рвами могил оставляя.

Напутствие

Путник, запомни, поставь себе крест на ладонь.
Это даже важнее карты пути.
В ледниках ценнее всего огонь.
И этот огонь должен гореть внутри.

Ноктюрн

День опрокинут до дна.
                Отпечатки губной помады
                                Отгорели где-то на западе.
Ночь. Толчея звезд
                В очереди за тишиной.
Очнувшийся ото сна,
                Я размышляю о том, что запад –
                                В общем-то, западня.
Шепот листвы. Покой.


Ночь опричником вошла в дом –
                Дверь в квартиру была закрыта.
                                Она влезла сюда через окна,
                                                (Здесь это любят у нас).
Крыша сельского дома –
                Опрокинутое корыто,
                                Полузабытое слово,
                                                Отверженное, так. наз.


Боже, Ты лежишь рядом!
                Лобачевский с его прямыми
                                Моет пол у Тебя на кафедре…
                                                Здесь Такое пересеклось!

Обнаженная Вечность!
                Ты доишь Вселенной вымя
                                Млечным путем оставляя
                                                Миллиарды пролитых звезд.


Ночью время звучит по-иному:
                Скребется, шуршит по бумаге.
                                Чтобы познать эту тайну –
                                                Не нужен телескоп «Хаббл».

Ведь вселенские струны –
                Это клетки простой тетради
                                Со следами уползшего времени,
                                                Вьющимися на листах.



Преуспев любопытной плотью
                В изученье чужих постулатов
                                В мягких Твоих переплетах
                                                Я открыл новый… Раздел!

Евклид, ночью запершись в доме,
                Швыряет в очаг трактаты,
                                Познав превосходство земного
                                                Над сонмом небесных тел.


Небосвод не имеет края
                И с уходом Луны обесточен.
                                Орион загнал было Гиады
                                                Но, сжалившись, отпустил…

Безмолвие. Я наблюдаю –
                Небесный Алхимик и Зодчий
                                Спешит выпарить новое утро
                                                Из реторты ночной пустоты…

Страсти

Римским, с влажной губкой на острие, копьем,
Поднесенным к губам Того, кто есть до и после,
Металлический столб вздымается с фонарем
К вывеске, распятой на перекрестке.

Дожди ржавят стальные кирасы тумб.
Афиши плащами легионеров
Трепещут перед прокуратурой
И ЗАГСом – обломком храма Венеры.

Ладонь аллеи гвоздем пронзив
Памятник павшим темнеет в тумане
У дороги на сопку, обвисшей вниз
Веревкой, распоротой на Варавване.

Вечереет. Вода, омывая берег,
У пальцев ступеней становится розовой
Пока берега, бросив жребий, делят
Измятый хитон поверхности озера.

Пусть самый любящий был обречен на боль
И разбрелись апостолами строфы,
Основа всякой веры есть любовь,
Все философии кончаются Голгофой.

Четки

Перебирая четки расставаний,
У памяти хранимых в кладовой,
Среди бутылок с измельченными мечтами,
И склянок с перемолотой молвой

Я выбираю тот истертый шарик,
Что слишком выделяется из всех:
Обманывая, столько обещает! –
Как в целой скорлупе гнилой орех.

И пальцами сжимая его нежно,
Я прижимаюсь головой к стеклу,
Войной напоминая искореженный
Железный танк, сгнивающий во рву.

Шелудивая

Будто трухой разломанных папирос
Облепленная мусором шавка, повизгивая,
На льду растянулась улица, кривая как сколиоз
И длинная, как роман писателя – рецидивиста.

Воздух с моря вдыхая и выдыхая газ
Из ноздрей труб вспотевших автомобилей
Улица пялит стеклянный глаз
Витрины в облако пыли.

Свесив набок язык транспарантом из стоп-сигналов,
Обнажая обшарпанных зданий резцы,
Улица мордой роется в талом,
Колотом льду, дырявом, как сыр.

Одичавших собак побывав вожаком
И облаяв хозяев, идущих с работы,
Улица падает вверх животом
Выковыривать блох из своих подворотен.