Маленькая девочка, моя душа

 

 

Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече…

А. Блок.

 

 

 

 

 

Когда-то он жил в деревне с матерью и двумя братьями. Мама назвала старшего сына Алешей в честь отца, неделями пропадавшего в лесу – что поделаешь, лесник…

 Алеша выделялся среди деревенских детей. Тонкий, худой, он, тем не менее, был широк в плечах, а его натруженные красные руки, приученные к любой работе, излучали скрытую силу.

Говорил он мало, негромким сиплым голосом; горизонт его бровей ломал посередине крутой склон носа, по обе стороны от которого раскинулись синие глаза-озера – пожалуй, нельзя было их назвать иначе.

Дети не любили мальчика, но считались с ним: он был нелюдим и груб, но силен, никому не давал спуску и ни с кем не общался. Он никогда не улыбался, и казалось, что это злой волчонок, случайно превращенный в человека.

В деревне о ребенке ходили разные слухи. Мужики уважали Алешу за его трудолюбие и упорство, и он больше водился с ними, помогая в работе или увязываясь следом на рыбалку или охоту. Бабы же недолюбливали мальчика, вели о его семье темные разговоры, за глаза называя его мать ведьмой, а его – чертенком. Обо всем этом Алеша узнал случайно. Мать как-то послала его к соседке за лекарством – младший братишка занемог – и Алеша нечаянно подслушал обрывок бессонного разговора соседей. Он, впрочем, долго не раздумывал об этом, только удивлялся, за что мать его обидели таким словом.

Мать любила Алешу не то чтобы сильнее, но отчаянней и глубже остальных детей (оттого ли, что он был странен, и ощущалась в нем какая-то горечь, тоска, неизбежность?) Всякий раз, когда женщина прижимала к себе коротко стриженую голову сына, вдыхая осенний запах волос Алеши, у нее нещадно щемило сердце, и мальчик это чувствовал.

Однажды отец вернулся домой после двухнедельного отсутствия в лесной сторожке. Вечером был накрыт стол, и семья наконец-то собралась вместе: мать, трое мальчиков и глава семьи, давно переставший быть им.

Ужин прошел в молчании. Мать смущенно улыбалась, подвигала мужу хлеб, соль, блюдо с горячим мясом, но он ел молча, изредка бросая недобрый взгляд на старшего сына.

– А на Алешке-то, родном, весь дом держится, – прошептала женщина, испуганно и ласково улыбаясь.

Никто не произнес ни слова. Младшие братья неловко заелозили на стульях, женщина потупилась и теперь не отводила глаз от тарелки.

Ночью она сказала мужу:

– Дети тебя почти не видят. Лесник, твоя избушка милее родного очага?

Тысячи мелких морщинок заплясали на суровом лице мужчины, а острые глаза злобно вздрогнули.

– Ты знала еще тогда, что я его не выношу, – вместо ответа процедил он сквозь зубы.

А наутро отец сам поднял Алешу. Словно опасаясь к нему прикасаться, он достаточно громко произнес сыну на ухо заранее подготовленную речь и, убедившись в том, что тот окончательно проснулся, повторил ее еще раз:

– Вот что, сегодня ты пойдешь со мной в лес и всю следующую неделю проведешь в сторожке: мне нужна помощь.

Шла последняя неделя августа.